Эву тревожило, что жизнь с Олли временами начинает нешуточно ее тяготить. Раньше за ее милым другом уже бы захлопнулись двери – в дом, в душу, но с Олегом она, казалось, подрастеряла былой максимализм, от этого клетки раздражения особенно быстро множатся – первостатейный материал для панциря, непробиваемого для чар ее Олли. В эти подлые минуты, часы, даже дни справедливыми начинают казаться предостережения близких подруг, неустанно отваживавших ее от Олега: «Сумасшедшая! Вы же с разных планет, из таких непохожих культур! Развлекаться – это понятно, скажи, кстати, если он тебе окончательно наскучит… Ха-ха! Черт возьми, да ты такая собственница! Ну и пользуйся себе на здоровье. Зачем одним домом-то жить! Что? Семья? Да не смеши!» Иногда удавалось себя убедить: «Я справлюсь. Мне с ним хорошо? Хорошо. Он надежный? Надежный. Друг…» И жалела, что опрометчиво поторопилась перезнакомить Олега с частью своей родни, как и она избравшей Париж, теперь они между собой непринужденно общались. Когда с Эвой, когда и без нее. Сами. Олег всем нравился, Эву благословляли: «Ну вот и хорошо, самое время наконец-то двадцать шесть уже…» Только мать не одобрила выбор, причем не зная Олега, даже фотографии не посмотрела: «Очки в спальне, а идти лень. Потом как-нибудь посмотрю». Она не оставляла надежд пристроить к дочери племянника своего милого дружка в надежде стать поближе к богатствам, которыми распоряжалась ее дочь.
– Какой еще русский? Мафия? Молчи. Ты ничего не знаешь о жизни. Тебя облапошат – и глазом не моргнешь.
– Ну уж если тебе не удалось…
– Как ты смеешь?! Я же твоя мать! Я же всю себя… Я только добра тебе… Там капли у тебя, да, там, слева, нет, не надо, просто накапай десять… Спасибо. О боже…
Племянник любовника, так удачно сложилось, был инвестиционным банкиром. Жизнь многолика, она бывает, с одной стороны, податливой, а в то же самое время с другой – редкой сукой… Эву тошнило от материнских советов, но она с томлением, заставлявшим плотнее сжимать колени, вспоминала два дня, проведенных в Шанхае, это был чудесный праздник, такой же насыщенный спокойствием и уверенностью воздух, каким дышала она, влюбившись в Олега. «Влюбившись? Да ты чудовище… Тебе напрочь чуждо чувство. Любое, кроме любви к себе. Чувство, чуждое, любой любви… Мелодрама, чушь». Все это не мешало ей думать о матери как о законченной шлюхе и винить в смерти отца. Эва сразу, так вышло, поверила в ту злополучную заметку в отчаянной газетенке, хоть и прочитала ее, когда вырезка пожелтела. Она оплачивала матери шикарную жизнь, куда шикарнее, чем ту, которой жила сама, и думала о ней как о шлюхе. Ее адвокат из конторы того самого душеприказчика, чье безразличие к ее семье, интересам в свое время так ее, семью, расстроило, советовал Эве, что так будет правильно, хотя и необязательно. Адвокаты – большие мастера убеждать, используя неуверенность и сомнения, это их профессия, не ангелов защищают. Много чего изменилось в бизнесе этих людей, чьи имена в айфоне Эвы были размещены среди «избранных», двадцать с лишним лет – срок. Без обиняков говоря, процент, получаемый адвокатской фирмой от благодарной Эвиной матушки, был им ох как кстати.
Желание познакомиться с кем-нибудь из родни Олега родилось у Эвы спонтанно. Так же без раздумий и отягощающих мозг размышлений она высказала эту идею вслух, на что-то надеясь. Возможно, на то, что ее Олли скажет: «Ты в самом деле считаешь, что уже пора?» И что ответить ей в этом случае? Правду? А какая она: черная, белая или срочно необходимо ее раскрасить? В какой цвет? Вся сумятица переживаний, событий раздулась для Эвы до размеров воздушного шара, и, что самое неприятное, он каким-то диковинным образом был контрабандой доставлен в ее душу… Надо было либо срочно загружаться и куда-то, не разбирая маршрута, лететь, либо проткнуть его к такой-то матери, чтобы поскорее сдулся, а там что-нибудь да придумается.
В тот момент она поняла, что побаивается высоты, хотя раньше такого за собой не замечала. Когда одумалась, поняла, что натворила («Ну что ж я за дура такая!»), оставалась одна возможность: повиниться, что передумала, но такой поворот означал бы совсем иной разговор, к которому Эва была не готова, вообще не была уверена, что когда-либо – в другой час, день, год – хочет этого разговора. Допускала при этом, что такое возможно. «Но какого черта делать возможное неизбежным?» Она не любила подталкивать ход событий и уж тем более радикально что-либо менять. Будучи девушкой верующей, не богобоязненной, а именно верующей, Эва предпочитала полагаться на высшие силы, а уж если жизнь заставляла изменить правилу, то легко находила всему объяснение там же, на небесах. Дочь своего отца, Эва обожала, когда все образовывается само, разумеется, если всё образовывается в соответствии с ее представлениями о прекрасном.
Про коня деревянного Олег сказал, что на его родине говорят «врет как сивый мерин». То есть снова лошадь. Несчастное, погрязшее во лжи животное, ложью навьюченное, которое, в какой сонник ни заглянуть, везде богатство везет и успех. «Везет – вот главное слово», – сказал он тогда по-русски, объяснив по-английски хитрости родной речи. А Эва прозрела: удача и ложь ходят по жизнь рука об руку, чтобы там ни говорили церковники и прочие моралисты.
Впрочем, она и раньше о многом догадывалась, не марсианка, но так точно слова ни разу не складывались. Теперь они, став для Эвы наконец-то сформулированной философией, легко примирили ее с собственными изменами. Неверность и ее отношения с Олегом разошлись по параллельным мирам, нигде не пересекаясь – негде было им пересечься, на всех уводящих в сторону тропках были выставлены засеки, а на протоках – выстроены плотины. Смешно сказать, как мало порой нужно, чтобы разрозненный мир вдруг упорядочился, пусть и таким диковинным образом, но эфемерному будущему с Олегом перестало что-либо угрожать и оно вновь обретало внятные очертания, и даже приезд Зои из совершенно бессмысленного, больше того – обязывающего события превратился в занятное, скорее всего, знакомство и повод посудачить с подругами.
Своего Олли Эва отнюдь не считала гулёной и то, что произошло с ней на входе в кондитерскую, было, по собственному Эвиному определению «не пойми чем» «Что он, уже и поболтать ни с кем не может? Да хоть и пофлиртовать… Не в койке же их застала! Так уж сразу и беспутство…» Поостыв, обратив в свою пользу неочевидную ветреность своего Олли, Эва теперь вполне допускала, что в кондитерскую он зашел после встречи с бухгалтером, которая в самом деле в тот день состоялась, Эва проверила, и случайно, бывает, встретил знакомую. Тем более что и дома объявился уже через полчаса. «Вот если бы за полночь объявился… А так, какие-то жалкие полчаса. Даже если сразу попросили счет, как ни крути, а больше десяти минут не остается… Всё бегом? Нет, не его это стиль. И где? Все подъезды заперты – где ключи, где домофон. Не в туалетной же кабинке?! Фу, какая пошлость… Вот же ты такая извращенка!» А что сначала без долгих размышлений гнать его прочь решила, потом смилостивилась… – так это игра такая, взрослая, Эвы с Эвой. Потому что больше не с кем играть. В играх принято доверять партнеру, а отца («Будьте все прокляты, кто приложил руку к его кончине!») уже нет.
«А ведь ни словом не обмолвился, сволочь такая, про случайную встречу в кондитерской…»
Больше чего бы то ни было в путанных отношениях с Олегом Эву смущало, как быстро и безоглядно поверил он в их будущую семейную жизнь. Но ведь сама подливала масла в огонь, делилась «мечтами» о большой семье: «Пятеро и чтобы минимум двое мальчишек. Сантос и… как твоего папу зовут? Ну конечно… Еще один Олли, маленький Олли». И сама в тот миг верила, что об этом только и мечтает.
Засыпая, встревоженная собственными неосторожными фантазиями, с неприязнью, однако признавая за матерью правоту, повторяла ее урок: «Мечты… Самое уютное и безопасное, что встречается в этой жизни, пока не восторжествует глупость и ты не примешься вдруг за их воплощение. Умнее дожить до старости с мечтой, чем с кучей детей». Однажды она поделилась с Олегом материнским напутствием, в ответ он пожал плечами: «Вы ведь потому и не ладите, что ты совершенно другая». Не углубляясь в лабиринты психологии полов, Эва считала, что серьезные размышления о семье чаще навещают мужчин ближе к сорока годам, когда они чего-то добиваются, или не добиваются и уже не добьются, и понятно – из кого и в какой среде выбирать… Если, конечно, не приплетутся чрезвычайные обстоятельства, типа случайной беременности, которую по каким-то причинам не выходит прервать. «У русских все раньше», – приходила она к выводу и чувствовала себя настоящим экспертом. Экспертом и «грязной девчонкой», потому что собралась с подругой на четыре дня в Канны.
– Ты представляешь, эта недоразвитая придумала мне на прошлогодний день рождения путевку в какой-то новый выпендрёжный СПА подарить. Я уже и думать забыла, а она помнит. И отказаться нельзя, невежливо. Такая зануда! Чувствую, помру я там со скуки. Может быть, ты с нами махнешь?
