— Извините. У насъ тарелокъ больше нѣтъ. Всего три тарелки.
— Куда-же вы ихъ дѣвали, черти полосатые? — спросилъ Швырковъ. — Прошлый разъ я пріѣзжалъ такъ было больше. Даже я самъ посѣялъ у васъ здѣсь двѣ свои тарелки. Вотъ эта фарфоровая тарелка моя.
— У насъ дѣйствительно было семь тарелокъ, — отвѣчала Соня:- Но вотъ тутъ какъ-то тятенька…
— Что тятенька? — закричалъ на нее Феклистъ. — Сама разбила, да на тятеньку воротишь.
— Конечно-же, когда вы во второй Спасъ были выпивши, то разбили ихъ.
— Молчи, хромоногая! Туда-же на тятеньку.
Швырковъ въ это время курилъ папиросу.
— Милліонеръ! — обратился онъ къ Перешееву. — Напомни мнѣ, чтобъ я имъ привезъ металлическихъ эмалированныхъ тарелокъ. Эти ужъ тятенька не разобьетъ.
— Да ужь и то давно пора, — заговорила Клавдія, выходя изъ своей комнаты. — А то ѣздить ѣздите къ намъ и кушаете здѣсь, и пьете, а нѣтъ того, чтобы посудки предоставить намъ.
— Ба! Королева! — всплеснулъ руками Швырковъ при видѣ Клавдіи. — Скажите на милость, какая она франтиха! Городской модницѣ не уступитъ. Фу ты, ну ты!
Клавдія была въ черной люстриновой юбкѣ и пунсовой канаусовой кофточкѣ, перетянутой на таліи серебрянымъ кавказскимъ поясомъ.
И Швырковъ протянулъ къ ней руки. Клавдія отмахнулась отъ него и попятилась.
— Только ужъ пожалуйста платье виномъ не обливать! — сказала она. — Держите себя въ аккуратѣ.
— Обольемъ, такъ и новое купимъ и подаримъ.
— Ну, насчетъ подарковъ-то вы не очень тароваты, — шепнула она ему. — Закусками и виномъ закормить и запоить рады, а что до подарковъ, то кромѣ вотъ этого тоненькаго браслета, я ничего отъ васъ не видала.
— А ты знаешь, умница, пѣсню: «мнѣ не дорогъ твой подарокъ, дорога твоя любовь?»
Клавдія посмотрѣла по сторонамъ, увидала, что отца въ избѣ нѣтъ, и отвѣчала:
— Да съ чего вы взяли, что мнѣ дорога ваша любовь? Вотъ еще что выдумали! Это вамъ должно быть дорога моя любовь.
— Королевѣ почетъ и мѣсто… Садитесь на лавочку посрединѣ, - указалъ ей на лавку Швырковъ. — Чѣмъ просить прикажете?
— Нѣтъ, ужъ сѣсть я не сяду. Я знаю ваши замашки. Вы сейчасъ облапливать, а я терпѣть этого не могу. А такъ на ходу бутербродъ съ икрой, пожалуй, съѣмъ.
— Милліонеръ! Бутербродъ съ икрой барышнѣ. А что выпить, мамзель?
— Выпить — ничего…
— Какъ такъ ничего? Не можетъ этого быть, чтобъ ничего.
— Да вѣдь утро еще. Что-жь спозаранку-то глаза заливать!
— Да не заливать, а просто выпить съ господами охотниками за компанію.
— Подите вы! Мнѣ и смотрѣть-то на вино съ утра противно. Ужъ одинъ нашъ тятенька съ своимъ пьянствомъ сдѣлалъ то, что подчасъ всѣ бутылки готова перебить.
Клавдія взяла отъ Перешеева бутербродъ съ икрой и отошла отъ стола. Швырковъ, переваливаясь съ ноги на ногу, подошелъ къ ней съ бутылкой рябиновой наливки и съ серебрянымъ стаканчикомъ.
— Здѣсь не тятенька вашъ, а влюбленный въ васъ купецъ Швырковъ выпить проситъ съ нимъ за кампанію.
— Не стану я пить. Отстаньте пожалуйста! — строго отвѣчала Клавдія.
— Отчего?
— Ахъ, Боже мой! Отчего! Да просто не хочу.
— За мое-то здоровье? Вѣдь я за мое здоровье прошу… Только одну единую за мое здоровье.
— Вотъ за ваше-то здоровье и не хочу.
— Почему такъ? За что такая жестокость съ вашей стороны? — приставалъ Швырковъ.
— Очень просто. Не стоите. Кабы вы для насъ, то и мы-бы для васъ… — проговорила Клавдія, лукаво улыбнувшись.,
Швырковъ недоумѣвалъ.
— Странно. Какъ я объ этомъ понимать долженъ? — спросилъ онъ.
— Какой вы глупый, посмотрю я на васъ. Давеча вы ворвались ко мнѣ въ комнату, начали меня по спинѣ хлопать, щипать, цѣловать, а какую я за все это отъ васъ корысть имѣю? Только одна корысть и есть, что вы тятеньку спаиваете, а онъ потомъ, проспавшись, наши вещи пропиваетъ. Поняли?
Клавдія нахмурилась и отвернулась отъ Швыркова.
— Гмъ… Что-же я долженъ дѣлать, чтобъ васъ умилостивить? — задалъ онъ вопросъ.
— И вы еще спрашиваете? Какой недогадливый! Съ подаркомъ пріѣхать, да не съ какимъ-нибудь, а съ настоящимъ.
— Гмъ… Что-жъ… Это можно. Какой-же вы подарокъ, мамзель Клавдинька желаете? Сережки золотыя?
— Зачѣмъ серьги? Наступитъ зима, а у меня шубки нѣтъ. Привезите мнѣ бѣличьяго мѣху на шубку.
— Ого-го! Это вѣдь ужъ совсѣмъ на городской манеръ! — покачалъ головой Швырковъ.
— А я чѣмъ хуже городской дѣвицы? Хотите если, чтобъ я къ вамъ чувствовала чувства, должны и сами свои чувства показать.
Швырковъ подумалъ и сказалъ:
— Ну, что-же, бѣличъяго мѣху можно привезти.
— Когда привезете?
— Да въ слѣдующее воскресенье пріѣду и привезу.
— Ну, хорошо. Не надуете?
— Купцу Швыркову тысячи рублей на слово вѣрятъ, — гордо отвѣчалъ Швырковъ и, протянувъ къ Клавдіи бутылку и стаканчикъ, спросилъ:- Такъ можете теперь съ купцомъ ІІІвырковымъ чокнуться?
— Давайте, — протянула руку Клавдія къ стаканчику.
— «Милліонеръ»! Давай сюда второй стаканчикъ! — крикнулъ Швырковъ Перешееву.
Тотъ подскочилъ съ серебрянымъ стаканчикомъ.
— Велите дать и второй бутербродъ съ икрой, — сказала Клавдія.
— «Милліонеръ»! Еще бутербродъ съ икрой королевѣ!
Швырковъ налилъ изъ бутылки въ два стаканчика — себѣ и Клавдіи, и они вышли. Вошелъ Феклистъ.
— Приказалъ ребятишкамъ лодку для вашей милости справить, — сказалъ онъ охотникамъ. — На лодкѣ до того лѣска, гдѣ выводки, мы живо доѣдемъ.
— Ну, вотъ спасибо. Пѣшкомъ-то я съ моимъ животомъ, ты самъ знаешь, не мастакъ ходить, — проговорилъ Швырковъ. — А то и до лѣсу-то ходи, да и въ лѣсу-то ходи.
Феклистъ стоялъ около стола и умильно смотрѣлъ на бутылку съ водкой.
— Вишь, глазищи-то выпучилъ! Выпить хочешь, что ли? — спросилъ его Швырковъ.
— Да какъ-же не хотѣть-то, ваша милость, Кондратій Захарычъ! Инда слюна бьетъ.
— «Милліонеръ»! Нацѣди ему Купель Силоамскую.
Перешеевъ взялъ большой серебряный бокалъ, привезенный для пива, и налилъ въ него водки. Феклистъ медленно и съ жадностью его выпилъ.
X
Охотники завтракали у Феклиста добрые два часа. Послѣ завтрака пили чай съ коньякомъ. Швырковъ склоненъ былъ напиться, но его комнаньонъ Шнель то и дѣло его останавливалъ отъ питья.
— Ну, какой-же ты будешь охотникъ, если намажешься? — говорилъ онъ Швыркову и достигъ, что тотъ былъ относительно трезвъ, когда они отправились на охоту.
Феклистъ, выпивъ бокалъ водки, продолжалъ умильно посматривать на бутылки, но ему Шнель пить больше не далъ. Клавдія наотрѣзъ отказалась пить, ограничившись одной рюмкой рябиновой наливки, сколько къ ней не приставали Швырковъ и Шнелъ. Шнель упрашивалъ съ нимъ чокнуться, она отвѣчала:
— Вечеромъ, вечеромъ… Вѣдь вы у насъ ночевать будете. Вотъ за ужиномъ и чокнусь съ вами, а теперь не могу, не просите, мнѣ нужно дома дѣло дѣлать, я сегодня изъ-за этого нарочно на заводъ на работу не пошла.
«Милліонеръ» Перешеевъ напился, хотя ему много пить не дали. Шнель, смѣясь, говорилъ, что Перешеевъ опьянѣлъ отъ старыхъ дрожжей, разбавленныхъ тремя рюмками.
— Вѣдь его только порастрясти, прибавь рюмку на старыя дрожжи — онъ и готовъ, — шутилъ Шнель и скомандовалъ:- Ну, пойдемте!
Швырковъ и Шнель начали надѣвать на себя яхташи, фляшки и пантронташи, вынули изъ чехловъ ружья. Собаки, видя приготовленія, прыгали и радостно визжали. Онѣ предчувствовали прогулку. Феклистъ облекся въ пальто и въ картузъ съ надорваннымъ козырькомъ, понесъ ружья, и всѣ отправились на рѣчку, которая протекала недалеко отъ деревни. Перешеевъ не могъ идти. Во время сборовъ онъ прикурнулъ въ уголкѣ на лавкѣ и заснулъ. Его оставили въ избѣ.
Клавдія провожала охотниковъ за ворота и вдругъ за угломъ избы увидѣла учителя. Онъ стоялъ блѣдный въ бѣломъ демикатоновомъ картузѣ на затылкѣ и въ синей блузѣ, опоясанной кожанымъ поясомъ. Глаза его блуждали. Худое желтое лицо съ маленькой бородкой было искажено иронической улыбкой, бѣлокурые длинные волосы выбились изъ-подъ картуза на лобъ и въ рукѣ онъ судорожно сжималъ толстую сучковатую палку.
Клавдія, увидавъ его, невольно попятилась и въ страхѣ побѣжала домой.
— Опять учитель здѣсь! Скажи ему, что меня дома нѣтъ, — проговорила она Сонѣ, которая прибирала закуску, и бросилась къ себѣ-въ комнату.
Но учитель уже стоялъ въ дверяхъ и искалъ Клавдію глазами.
— Мнѣ Клавдію Феклистовну… На одну минуту Клавдію Феклистовну, — мрачно говорилъ онъ Сонѣ.
— Да ея нѣтъ дома, — растерянно отвѣчала Соня.
— Какъ нѣтъ, Софья Феклистовна? Вы лжете, Софья Феклистовна! Я сію минуту видѣлъ за воротами.
— Да ужъ не знаю, право… А ея нѣтъ…
— Соня! Сонечка! Зачѣмъ вы лжете? — вскричалъ учитель. — Или и васъ подкупили губить вашу сестру Клавдію? Изъ-за утонченныхъ явствъ, изъ-за рюмки вина и ничтожной подачки вы отдаетесь на сторону гнусныхъ развратниковъ! — покачалъ онъ головой, указывая на неубрачную еще закуску.
