«А что если онъ и въ самомъ дѣлѣ влюбившись въ меня? Вотъ штука-то! Впрочемъ, онъ никогда и виду не подалъ насчетъ этого. Ни разговора, ни словъ пронзительныхъ… Даже не ущипнулъ никогда, по спинѣ никогда не похлопалъ. Ласковыя-то слова онъ всегда говоритъ, но это вовсе не любовныя слова», разсуждала она. «А впрочемъ, вѣдь иные скрытны… Въ душѣ чувствуютъ, а слова говорить и руки распространять робѣютъ. А навязаться навязался ко мнѣ. Ужасъ, какъ навязался. Вѣдь и писать-то меня учить онъ самъ вызвался. Вызвался и еще ходить началъ. Приглашать я его не приглашаю, а онъ ходитъ. И ужъ теперь слѣдить за мной началъ. По пятамъ ходитъ, подсматриваетъ. Вчера пришелъ подсматривать и Флегонта увидалъ… Сегодня опять. Ну, зачѣмъ, спрашивается, онъ сегодня притащился? Притащился и вдругъ этакій скандалъ! Вотъ навязался-то! И вѣдь онъ не отстанетъ. Онъ и еще, и еще… Спасать меня задумалъ. И съ чего приболѣло это спасеніе? Нѣтъ, пожалуй, что и въ самомъ дѣлѣ влюбленъ въ меня», рѣшила Клавдія, улыбнулась и спросила сестру:
— Ты, Сонька, почему думаешь, что Михаилъ Михайлычъ влюбленъ-то въ меня?
— Да какъ-же… Вѣдь это сейчасъ видно. Онъ ревнуетъ тебя, къ каждому человѣку ревнуетъ, иначе зачѣмъ-бы онъ сюда-то прибѣжалъ? — отвѣчала Соня.
— Гмъ… — опять улыбнулась Клавдія. — А ты слышала, вѣдь онъ не про любовь говоритъ, а о томъ, что спасти меня отъ чего-то хочетъ.
— Мало-ли что онъ говоритъ! Прямо — влюбленъ. Влюбленъ и ревнуетъ. Удивляюсь, какъ ты это сама-то понять не можешь.
— А мнѣ кажется, что онъ просто юродивый, какой-то не настоящій, порченый, — сказала Клавдія.
— Вотъ изъ-за того-то, что онъ не настоящій — онъ и не говоритъ тебѣ, что влюбленъ, а что онъ влюбленъ и ревнуетъ — это вѣрно, — подтвердила Соня.
— Ты думаешь?
— Конечно-же. Да это не я одна говорю, а и сосѣди говорять… Понятное дѣло только, что они все это говорятъ, чтобы срамить тебя. Вонъ вчера и Суслиха въ мелочной лавкѣ…
— Брось, Сонька, оставь… — съ неудовольствіемъ проговорила Клавдія.
Соня помолчала и продолжала:
— Да и нельзя тебя не срамить. если ты сама срамишься.
— Тебѣ сказано, чтобы ты оставила! Какъ ты смѣешь мнѣ это говорить, если я васъ всѣхъ пою и кормлю! Безъ меня вы что? Вы погибли-бы съ тятенькой, — закончила Клавдія и умолкла.
XII
Часы пробили четыре. Охотники все еще не возвращались. «Милліонеръ» Перешеевъ проснулся, сидѣлъ на лавкѣ, почесывался, кашлялъ, чихалъ, кряхтѣлъ, зѣвалъ, говорилъ Клавдіи и Сонѣ, что у него болитъ голова, и просилъ указать, гдѣ продовольственный складъ, привезенный Швырковымъ, чтобы пропустить рюмочку и опохмелиться, но ему вина не давали.
— Вѣдь опять напьетесь, а что хорошаго? — говорила ему Клавдія. — Лучше-же товарищей подождать вамъ, когда они вернутся. Подите-ка, вонъ на крыльцо да умойтесь хорошенько холодненькой водицей, и голова не будетъ болѣть.
— Ну, вотъ… Съ какой стати мнѣ умываться! Я чистый… — продолжалъ кряхтѣть Перешеевъ.
— Тутъ не въ чистотѣ дѣло, а чтобы освѣжиться.
— Рюмка-то лучше освѣжитъ, а мнѣ только единую, больше и не надо. Дайте, кралечка писанная, рюмочку…
— Нѣтъ, нѣтъ. Водки до прихода Кондратія Захарыча я вамъ не дамъ. И скажите пожалуйста, для чего вы ѣздите сюда, если на охоту не ходите? Вѣдь напиться-то и спать и въ Петербургѣ у себя дома можно, — задала Клавдія вопросъ Перешееву.
— Да что-жъ подѣлаешь, если онъ зоветъ! Швырковъ, то-есть. «Поѣдемъ, говоритъ, за компанію». Ужъ такой онъ человѣкъ, что не можетъ быть безъ компаніи. А я человѣкъ свободный, теперь безъ дѣла.
— Какъ? Такъ-таки вы ничѣмъ не занимаетесь?
— Былъ конь да изъѣздился, а теперь всѣ мои дѣла въ конкурсномъ управленіи, и Швырковъ кураторомъ отъ коммерческаго суда назначенъ, — отвѣчалъ Перешеевъ.
— Ничего я этого не знаю и не понимаю. Напрасно говорите, — махнула рукой Клавдія и спросила:- Вы что-же, женатый человѣкъ, есть у васъ дѣти?
— Дѣтей нѣтъ, а женатъ былъ два раза, но вторая жена сбѣжала и живетъ по отдѣльному виду.
— Должно быть, ужъ вы хороши, коли жена отъ васъ обѣжала.
— Я смирный… Я мухи не обижу… — проговорилъ Перешеевъ, осклабился, почесалъ красный носъ и прибавилъ:- А водочки-то, красавица, вы мнѣ, все-таки, дайте.
— И не просите. Ни за что не дамъ. Вотъ чай сейчасъ мы пить будемъ, такъ пейте чай съ нами. Чай отлично протрезвляеть.
— Позвольте… Да мнѣ протрезвленія и не надо. А мнѣ нужно, чтобы въ голову ударило — ну, я поправлюсь и развеселюсь. А трезвый я мраченъ и мнѣ все такія мысли въ голову лѣзутъ, что вотъ взять веревку и гдѣ-нибудь повѣситься.
Клавдія закрыла лицо руками и воскликнула:
— Охъ, что вы это говорите! Страсти какія! Уходите, уходите куда-нибудь.
— Вѣрно, умница. Я правильно говорю. Вотъ какой я человѣкъ! И Швырковъ это знаетъ и всегда мнѣ даетъ похмелиться.
— Ну, онъ и дастъ вамъ, когда вернется, а мы не дадимъ.
— Позвольте-съ… Да вѣдь я его виночерпій. Если на мнѣ такой чинъ…
— Вы куда это? — крикнула ему вслѣдъ Клавдія. — Нашивая на юбку кружево, и приказала Сонѣ ставить самоваръ.
Перешеевъ умолкъ и продолжалъ кряхтѣть, тяжело вздыхая по временамъ и держась за бока, какъ-бы ощущая въ нихъ боль. Наконецъ, онъ закурилъ папироску и нервной походкой алкоголика вышелъ изъ избы.
— Вы куда это? — крикнула ему вслѣдъ Клавдія. — Вы смотрите, не подвѣсьтесь у насъ подъ навѣсомъ. А то хлопотъ надѣлаете.
Но Перешеевъ ничего не отвѣчалъ.
— Вотъ оно вино-то до чего доводитъ! — съ соболѣзнованіемъ вздохнула Соня. — Спаси Господи и помилуй всякаго! Я вотъ всегда за нашего тятеньку боюсь. Как-бы съ нимъ чего не случилось. Помнишь, вѣдь разъ хмельной бросился онъ въ рѣчку, — обратилась она къ сестрѣ.
Черезъ четверть часа сестры сидѣли за самоваромъ. Клавдія продолжала нашивать кружева. Заскрипѣло крыльцо и по ступенямъ кто-то стучалъ сапогами.
— Вонъ онъ… Не подвѣсился… Обратно идетъ… — сказала Клавдія и улыбнулась.
На это былъ не Перешеевъ. Это былъ заводскій приказчикъ Ананій Трифоновъ. Онъ стоялъ въ дверяхъ, держалъ въ рукахъ картузъ и бумажный тюрикъ и кланялся.
— Чай да сахаръ, умницы… Клавдіи Феклистовнѣ особенное почтеніе. Все-ли въ добромъ здоровьѣ изволите быть? — спрашивалъ онъ.
Клавдія сморщилась и отвѣчала:
— А вамъ какое дѣло?
Приказчикъ улыбнулся.
— Вижу, что сегодня Клавдія Фекилстовна на работу не изволили выдти, ну, я, какъ начальство и счелъ долгомъ… — проговорилъ онъ.
— Это вы-то начальство? — засмѣялась Клавдія. — Не считаю я васъ своимъ начальствомъ.
— А то какъ-же-съ? Я приказчикъ, поставленъ на заводѣ старшимъ надъ рабочими.
— Я порядовщица… Я на задѣльной платѣ — хочу работаю, хочу не работаю, и вовсе вамъ до меня дѣла нѣтъ. Да-съ… Такъ вы и знайте. Вы зачѣмъ-же собственно пришли-то?
— Единственно ради того руководства, чтобъ навѣстить васъ и узнать о вашемъ драгоцѣнномъ здоровьѣ, Клавдія Феклистовна.
— Напрасно безпокоились. Это совсѣмъ даже не подходитъ и довольно странно.
Приказчикъ переминался съ ноги на ногу и спросилъ:
— Присѣсть можно?
— Садитесь, коли пришли. Не могу-же я васъ гнать, — отвѣчала Клавдія.
— Позвольте прежде угощеніе сдѣлать. Я съ гостинцемъ пришелъ.
Приказчикъ положилъ на столъ тюрикъ.
— Что это такое? — кивнула Клавдія на тюрикъ.
— Вашъ любимый фруктъ-съ… Подсолнухи…
— Онъ мой любимый фруктъ только тогда, когда я его на свои покупаю. А если ужъ хотите преподносить угощеніе, то могли-бы принести что-нибудь получше.
— И еще есть-съ… Карамель… Къ чаю отлично.
Приказчикъ вынулъ изъ кармана маленькую жестяную коробочку и положилъ ее тоже на столъ.
— И это угощеніе только на пятіалтынный! — воскликнула Клавдія.
— Теплая душа моя вамъ въ придачу, Клавдія Феклистовна. Душа и сердце.
Приказчикъ почесалъ лысину, потеребилъ клинистую свою бородку и сѣлъ съ столу.
— Не надо мнѣ ни вашей души, ни вашего сердца. Изъ нихъ шубы себѣ не сошьешь, — сурово сказала Клавдія и прибавила, обратясь къ сестрѣ:
— Принеси сюда, Соня, еще чашку и налей ему чаю.
— Благодарю покорно, Клавдія Феклистовна, — проговорилъ приказчикъ, и когда Софья скрылась въ другой комнатѣ, протянулъ къ Клавдіи руку, осклабился въ улыбку и восторженно прошепталъ:- Бутонъ! Изсушили вы меня, душистый бутонъ!
Клавдія ударила его по рукѣ и сердито произнесла:
— А вотъ за это не только что чаемъ поить, а и совсѣмъ вонъ выгоню! Прошу вашихъ рукъ не распространять.
Приказчикъ опѣшилъ и умолкъ, Соня вернулась съ чайной чашкой и налила ему чаю. Клавдія покосилась на приказчика и сказала:
— Пейте-ка, въ самомъ дѣлѣ, скорѣй чай, да уходите, куда знаете. Нечего вамъ здѣсь дѣлать.
— Сейчасъ уйду, Клавдія Феклистовна. Не извольте только сердиться.
