А Линн побывала в Египте, в Северной Африке, на Сицилии. Она не раз попадала под огонь. И в итоге вернулась с войны к Роули, который оставался дома…
Внезапно Линн подумала: а вдруг ему это неприятно? И нервно усмехнулась:
– Иногда кажется, будто все перевернулось вверх дном, верно?
– Не знаю. – Роули рассеянно посмотрел в сторону поля. – Зависит от точки зрения.
– Роули… – Она колебалась. – Ты не расстраиваешься… я имею в виду, из-за Джонни…
Его холодный взгляд заставил ее умолкнуть.
– Оставь Джонни в покое! Война кончилась – мне повезло!
– Ты хочешь сказать… – Линн запнулась, – повезло, потому что тебе не пришлось…
– Разве это не удача?
Она не знала, как реагировать на его слова. В спокойном голосе Роули слышались нотки раздражения.
– Конечно, – проговорил он с улыбкой, – девушке из армии будет нелегко сидеть дома.
– Не говори глупости, Роули, – сердито одернула его Линн.
Почему она сердится? Не потому ли, что в его шутке есть некоторая доля правды?
– Ну, – промолвил Роули, – полагаю, мы можем поговорить о свадьбе. Если, конечно, ты не передумала.
– Разумеется, нет. Почему я должна была передумать?
– Кто знает? – рассеянно протянул он.
– Ты имеешь в виду, что я… – Линн помедлила, – изменилась?
– Не слишком.
– А может быть, ты передумал?
– Ну нет. Я-то не изменился. На ферме вообще мало что меняется.
– Хорошо, – сказала Линн, чувствуя, что напряжение несколько разрядилось. – Тогда давай поженимся. Когда бы ты хотел?
– Июнь тебя устроит?
– Да.
Они замолчали. Все было решено. Тем не менее Линн ощущала странное уныние. Хотя Роули был таким же, как всегда, – сдержанным и не склонным к эмоциям, но любящим и преданным. Они всегда любили друг друга, хотя почти не говорили об этом. Так зачем же говорить о любви сейчас?
В июне они поженятся, станут жить в «Плакучих ивах» (ей всегда нравилось это название), и больше она никуда не уедет. Не уедет в том смысле, какой имели для нее эти слова теперь. Возбуждение, когда убирают трап и команда снует по палубе… Волнение, когда самолет взмывает к небу, а земля остается внизу… Незнакомый берег, постепенно приобретающий очертания… Запах горячей пыли, керосина и чеснока, бойкая болтовня на иностранных языках… Красные пуансеттии – причудливые цветы, гордо возвышающиеся в покрытых пылью садах… Быстрая упаковка вещей, не зная, где придется распаковывать их в следующий раз…
Теперь все это позади. Война кончилась, Линн Марчмонт вернулась домой. «Моряк из морей вернулся домой…»[15]«Но я уже не та Линн, которая уезжала отсюда», – подумала она.
Подняв взгляд, Линн увидела, что Роули наблюдает за ней.
Глава 4
Приемы у тети Кэти почти всегда проходили одинаково. В них ощущалось нечто торопливое и неумелое, что было характерно и для самой хозяйки дома. Доктор Клоуд выглядел так, будто с трудом сдерживал раздражение. Он был неизменно вежлив с гостями, но они чувствовали, что эта вежливость дается ему нелегко.
Внешне Лайонел Клоуд походил на своего брата Джереми. Он был таким же седым и худощавым, но не обладал невозмутимостью, свойственной адвокату. Нервозность и раздражительность доктора Клоуда отталкивали многих пациентов, делая их нечувствительными к его знаниям и опыту. По-настоящему Лайонела интересовали только научные исследования, а его хобби являлось использование лекарственных растений. Обладая педантичным умом, он с трудом терпел причуды жены.
Линн и Роули называли миссис Джереми Клоуд Франсис, но миссис Лайонел Клоуд именовали «тетя Кэти». Они любили ее, хотя считали смешной и нелепой.
Прием, устроенный по случаю возвращения Линн, был всего лишь семейным сборищем.
Тетя Кэти с любовью приветствовала племянницу:
– Ты так загорела, дорогая. Наверно, в Египте. Ты прочитала книгу о пророчествах пирамид, которую я послала тебе? Так интересно! Это все объясняет, не правда ли?
Линн избавило от ответа появление миссис Гордон Клоуд и ее брата Дэвида.
– Розалин, это моя племянница, Линн Марчмонт.
Линн, скрывая любопытство, посмотрела на вдову Гордона Клоуда.
Да, девушка, которая вышла замуж за старого Гордона Клоуда из-за его денег, была хорошенькой и выглядела простодушной, как говорил Роули. Черные волнистые волосы, темно-голубые ирландские глаза, полураскрытые губы…
Все остальное было в высшей степени дорогим – платье, драгоценности, наманикюренные руки, меховая накидка. Обладая изящной фигуркой, она тем не менее не умела носить дорогую одежду так, как носила бы ее Линн Марчмонт, если бы ей представилась такая возможность. «Но она никогда тебе не представится!» – шепнул ей внутренний голос.
– Здравствуйте, – произнесла Розалин Клоуд и добавила, неуверенно повернувшись к стоящему рядом мужчине: – Это… это мой брат.
Дэвид Хантер тоже поздоровался. Это был худощавый молодой брюнет с темными глазами, дерзким и вызывающим лицом.
Линн сразу поняла, почему он так не нравится всем Клоудам. За рубежом она не раз встречала мужчин такого типа – бесшабашных и довольно опасных. На них невозможно полагаться – они сами устанавливали для себя законы и плевать хотели на всю Вселенную. Такие люди многого стоили в бою, но, не находясь на линии огня, доводили своих командиров до белого каления.
– Вам нравится жить в «Фарроубэнке»? – обратилась Линн к Розалин Клоуд.
– По-моему, дом просто чудесен, – ответила та.
– Бедняга Гордон неплохо устроился, – с усмешкой произнес Дэвид Хантер. – Он не жалел расходов.
Это соответствовало действительности. Когда Гордон решил обосноваться в Уормсли-Вейл – точнее, проводить здесь малую часть своей деловой жизни, – он построил себе новый дом, будучи слишком большим индивидуалистом, чтобы жить в здании, насыщенном духом предыдущих обитателей.
Гордон нанял молодого модного архитектора и дал ему карт-бланш. Половина жителей Уормсли-Вейл считала «Фарроубэнк» чудовищным сооружением: прямоугольные очертания, встроенная мебель, скользящие двери, стеклянные столы и стулья приводили их в ужас. Только ванные вызывали искреннее восхищение.
На лице Розалин был написан благоговейный восторг. Усмешка Дэвида заставила ее покраснеть.
– Вы демобилизовались из Женской вспомогательной службы, верно? – спросил Дэвид у Линн.
– Да.
Он скользнул по ней оценивающим взглядом, и она почувствовала, что краснеет.
Неизвестно откуда появилась тетя Кэти. У нее был дар материализоваться из пустоты – возможно, она научилась этому трюку на многочисленных спиритических сеансах.
– Ужин подан, – слегка запыхавшись, возвестила тетя Кэти и добавила как бы между прочим: – Думаю, лучше называть это ужином, чем обедом, чтобы не обманывать ничьих ожиданий. С продуктами стало так трудно. Мэри Луис говорит, что каждую неделю дает торговцу рыбой лишние десять шиллингов. По-моему, это аморально.
Лайонел тем временем разговаривал с Франсис Клоуд.
– Ну-ну, Франсис, – сказал он с нервным смешком. – Никогда не поверю, что ты в самом деле так думаешь… Пошли за стол.
Они направились в довольно убогую столовую – Джереми и Франсис, Лайонел и Кэтрин, Адела, Линн и Роули. Семейство Клоуд – и двое посторонних. Ибо Розалин, хотя и носила ту же фамилию, не стала, в отличие от Франсис и Кэтрин, настоящей Клоуд.
Она была здесь чужой и поэтому нервничала. А Дэвид… Дэвид выглядел изгоем – причем не только в силу необходимости, но и по собственному выбору. Линн размышляла об этом, садясь за стол.
Воздух был насыщен какими-то сильными эмоциями, подобными электрическому току. Неужели это ненависть? Во всяком случае, нечто разрушительное.
«Злоба и неприязнь ощущаются повсюду, – внезапно подумала Линн. – Я чувствую их с тех пор, как вернулась домой. Очевидно, это последствия войны. В поездах, в автобусах, в магазинах, среди клерков и даже фермеров. Полагаю, на заводах и шахтах еще хуже. Но здесь не просто злоба – она имеет конкретную причину. Неужели мы так ненавидим этих чужаков, забравших то, что мы считали своим? Нет – во всяком случае, пока что. Скорее всего, они ненавидят нас!»
Открытие так ее потрясло, что она принялась молча о нем размышлять, не замечая сидящего рядом Дэвида Хантера.
– Вы о чем-то задумались? – спросил он вскоре.
Его голос был добродушно-насмешливым, но Линн почувствовала угрызения совести. Чего доброго, он подумает, что у нее дурные манеры.
– Простите, – извинилась она. – Я думала о том, во что превратился мир.
– Как удручающе неоригинально! – холодно заметил Дэвид.
– Да, верно. Мы все стали слишком серьезными. И кажется, пользы от этого никакой.
– По-моему, куда практичнее стремиться к вреду, чем к пользе. За последние несколько лет мы придумали несколько удобных приспособлений для этой цели, включая pièce de résistance[16] – атомную бомбу.
