Дед Прокудан, сторож свинофермы, колченогий и немощный в повседневности, бросил батог, перепрыгнул через калитку и распластался в кустах малины; завскладом Теркин, толстый человек в кожаной кепке, прободал штакетник и залег на старой клумбе. Оркестранты разбросали инструмент, трубы искрились на солнце, словно горели. Бывшая вдова Варя, вся в черном, сидела у дороги на камне, подпираемая младшими сестрами, и плакала в платочек скорее уже по обязанности, да наблюдала сквозь слезы, как ловко и настойчиво покойный ее - сожитель стягивает барабан с Васьки Кулемина, незлобливого парня при кошачьих усах. Та лошадь, что везла гроб, остановилась вдалеке и дремала уже, низко опустив голову. Часть публики, принимавшей участие в похоронах, нашла пристанище на широком крыльце конторы и следила оттудова, как Никита Лямкин овладевал барабаном, а когда он им овладел, ударил палкой по туго натянутой коже, звук родился угрюмый и густой. Никита свирепо уставил бороду за черту горизонта и хриплым голосом начал сзывать сельчан на собственные поминки. Бывшая вдова Варя вздрогнула, освободилась от младших сестер, висевших на ней, наскоро прибрала себя и побежала домой стряпать пироги с картошкой. Добрые люди, озираясь с опаской (как бы Никита опять не помер!), подобрали ковер, замазанный глиной, и потащили его к Бровкиной в дом. Три мужика стояли над гробом и чесали затылки - гадали, куда девать ненужную теперь вещь. Никита колотил по барабану в конце улицы.
Надобно отметить что воскрешение Никиты Лямкина не сотрясло село Покровское и не было отнесено к случаям особо таинственного свойства; Лямкин был гуляка и проказник, да и приятель его Витька Ковшов не имел репутации солидного человека, хоть и носил в кармане корочки о высшем образовании. Такие корочки теперь заиметь можно и не напрягаясь. Удивляло, правда, одно: как это Никита, мужичок весьма порывистый, пролежал, не сморгнувши даже ни разу, почти сутки и ради того лишь, чтобы погулять на собственных поминках. Вытерпеть такое дано не всякому. Одно слово, артист!
3
- Это вы его оживили? - спросил у товарища с горы Монашки Ненашев. Инопланетянин уже сидел в углу и, кажется, даже улыбался.
- Да, я.
- Из каких это соображений?
- Могли бы живого закопать. У вас ведь закапывают.
- У нас закапывают. И почему - живого?
- Он как это... в шоке пребывал. Внушаем. Нежная натура.
- Это Никита-то - нежная натура! Дурак он. И тунеядец.
- Что такое - дурак? - Пришелец слегка покачал ногой и натянул на голову свою черную камилавку. Гриша Суходолов крутил головой, как воробей, и стул под ним сильно скрипел.
- Вопрос вы, товарищ, задали непростой, и, чтобы ответить на него более или менее исчерпывающе, надобно сосредоточиться. - Председатель нажал кнопку под столешницей, и на порожке кабинета, будто по волшебству, явилась секретарша Галя. Явилась и покраснели, испытывая неловкость: она отлучилась на похороны, а без нее приехал гость.
- Слушаю, Сидор Иванович?
- Действуй!
Пока Галя налаживала на журнальном столике легкий завтрак, , молчал гость, молчали и хозяева. Ненашев тер лицо ладонями и собирался с мыслями, чтобы не ударить в грязь лицом перед полномочным представителем иных миров. Гриша Суходолов помогал секретарше, был притом суетлив и нерасторопен.
- А как насчет бани? - поинтересовалась Галя, уходя.
- Через часик распоряжусь дополнительно." В кабинет, сама понимаешь, никого! - Ненашев зашторил окна, чтобы события, протекающие на деревенской улице, не мешали важной беседе. - Мы ведь так и не познакомились, кстати. Как вас прикажете звать?
Пришелец потрогал очки длинными пальцами и долго думал, прежде чем ответить, черная шапочка на его макушке слегка вибрировала и приподнималась, потом в воздухе зависли красные цифры - 123, 123, 123. Гриша Суходолов засмеялся, будто девица, которую щекочут, и сделал попытку цифры те взять руками, но хватал пустоту.
- У нас не принято такую арифметику применять, сами понимаете...
- Фи, - сказал пришелец.
- Что фи, простите?
- Зовут так.
- Вот оно что! Будем звать Федором, не возражаете? Пришелец вроде бы не возражал, во всяком случае он ни жестом, ни словом не выразил своего отношения к предложению Ненашева. Гриша Суходолов пожевал губами, размышляя, потом сказал:
- Федор - оно и ничего.
- А по отчеству, извините?
Пришелец опять смолчал, Ненашев тогда предложил, обращаясь скорее к бухгалтеру, чем к гостю:
- Отчества, понятно, у них нет. Будем, значит, величать Федоровичем?
- Федор Федорович... Оно и ничего. Так и порешили.
- Напрасно вы, Федор Федорович, Никиту Лямкина из забвения подняли, пусть бы лежал себе. Грешно, конечно, говорить и думать так, но от этого суслика - одни невзгоды. Вы бы лучше вон Петра Кручилина с того света вернули, то человек был самого первого разряда. И мастеровой, - Сидор Иванович начал загибать пальцы. - И трезвый, и рассудительный, и семьянин прекрасный... По тому не то, что наше село, весь район плакал, по этому же Варя только слезу и пустила, да и то, полагаю, из приличия: жене на мужниных похоронах страдать положено, иначе старухи осудят. Ну, да ладно, о делах потом, прошу теперь закусить и выпить с дороги, Федор Федорович. Коньяку пригубим, яблоки вон сладкие - и" Средней Азии, - и потом я скажу про дураков все, что знаю.
- А знаешь ты о них немало, Сидор Иванович. - Гриша Суходолов стоял над выпивкой и закуской, потирая руки с таким видом, будто ждал этой заветной минуты давно и страстно.
- Знаю немало, верно, потому как жизнь, считай, прожита. Прошу, Федор Федорович, к столу уже не побрезгуйте!
Глава четвертая
1
- Мне трудно, - сказал пришелец и надкусил яблоко, пригубил также коньяку из хрустальной рюмочки (набор на четыре персоны с подносом и графинчиком принесла из дома как-то заместительница Суходолова Вера Ивановна
Клинова на временное пользование: - она не любила, чтобы мужики хлестали стаканами). - Очень трудно.
- Мы разве не понимаем! - отозвался Гриша Суходолов с вежливым сочувствием. - Не хотел бы сейчас стать на ваше место, Федор Федорович - столько новых впечатлений, понимаешь, и всю информацию надобно разложить по полочкам, осмыслить, уяснить и всякое такое. Но ничего - коллективом справимся: дружно - не грузно, так у нас принято.
. Председатель Ненашев курил папиросу, деликатно пускал дым в сторону, чтобы не смущать пришельца, и кивал, вполне согласный с бухгалтером. А Суходолов продолжал, хрустя яблоком: -
- Годовой отчет делаешь, кажется вот-вот голова лопнет, потом отоспишься как следует, и - ничего. Вы тоже пообвыкнете со временем.
- Что такое, Э-ээ... годовой отчет? - спросил Федор Федорович и понюхал яблоко. Ел он осторожно, будто прислушивался к тому, что происходит у него внутри, от его очков, отражающих свет, на полу подрагивали робкие блики.
- Это сложно, объяснить вам на данном этапе знакомства, потом как-нибудь. Мы вас хотели бы послушать. Из каких вы мест?
- Оттудова, - Федор Федорович показал рукой на потолок. - Тоже долго объяснять.
Тут дверь кабинета широко распахнулась, и секретарша Галя въехала через порог на плечах недавно еще покойного Никиты Лямкина. Галя сквозь слезы и уже с полной безнадежностью повторяла;
- Нельзя сюда, ну нельзя же!
- Оставь его в покое, девочка! - приказал Ненашев строгим голосом. - Этот куда угодно прорвется, для него запретов нет.
Галя, развернувшись волчком, выбежала, незваный же гость (в правой руке он держал барабанную палочку) не пошел к столу, сел у двери, усталый и хмурый, борода его, продернутая местами сединой, была похожа на растерзанный веник, новый пиджак коробился на худом теле, словно берестяной. Лямкин сильно - подышал и тряхнул головой.
- Нам некогда! - отрезал председатель.
- Душа скрипит, как первый снег! - Лямкин потрогал рукой то место, где у людей располагается сердце. - Радоваться бы, а не могу. . Идем на поминки ко мне, председатель? И Гришку приглашаю. У вас - коньяк, у меня - самогон. Зато у меня - общество. - В рысьих глазах Лямкина была тоска. - Потом, ведь гулять на собственных поминках не всякому дано. Пойдем?
- Некогда нам.
- Ты всегда занятой, Иваныч. Нравишься ты мне порой, но шибко ты деловой и потому - холодный.
- Ты ведь уже помянул себя, не так ли?
- Есть маленько. А душа - скрипит.
- Ступай себе, допивай.
- Что-то надорвалось во Мне, Иваныч, нет лихости былой и не радуюсь воскрешению своему.
- Ступай, ступай себе.
Лямкин поднялся - плоский, сутулый, - почесал бороду, бросил на стул барабанную палочку и вышел вон.
