– Знаю, – сдержанно кивнул Крук. – Пиво там наливают неплохое. Не высший класс, но и не бурда, как в половине нынешних баров. Он часто туда ходит?
– Да нет, время от времени, пропустить пинту-другую. По части выпивки Вилли никогда не перебирает. Да и позволить себе не может.
– В церкви ему немного платят, верно?
– Три фунта. Два десять отдает мне, себе совсем немного оставляет. Да еще пять шиллингов в неделю регулярно откладывает.
– Экономно живет, – бесстрастно отметил мистер Крук.
– Мне кажется, он о Берти думает. – Мэй сцепила пальцы. – Похоже, ему пришлось когда-то пережить тяжелые времена. Так или иначе, он всегда говорит, что неизвестно, сколько удастся продержаться на работе, а задаром никого не кормят и… в общем, ему, бедняге, в свое время туго пришлось, я уверена в этом так же, как в том, что мы сидим сейчас с вами и разговариваем. Он не хотел, чтобы Берти ходил в муниципальную школу. Сам-то он, конечно, там не учился.
– А где он учился?
– Не знаю, – покачала головой Мэй, – знаю только, что школу не закончил и ушел на войну.
– А про его военную службу что-нибудь известно?
– Ничего. Он не любит распространяться на эту тему.
– Не знаете даже, в каком полку он служил?
– Нет. Знаю только одно: школьником он совсем не собирался становиться служителем в церкви. Это я поняла по случайным замечаниям, которые, бывает, срываются у него с губ. Знаете, иногда мне кажется, что его отец был священнослужителем. В таких семьях детей всегда держат в черном теле, и, когда он, не сдержавшись, говорил что-нибудь, – так это он так выражал свои чувства к родне.
– У него нет ни фотографий, ни книг – ничего?
– Одну-две книги он открывал. Обе не на английском. Сейчас покажу.
Мэй принесла два тома в потрепанных переплетах и протянула их Круку.
«“Илиада” в оригинале. Весьма необычное чтение для церковнослужителя, – подумал Крук, перелистывая книгу. Одна страница была заложена зеленым автобусным билетом, а на фронтисписе значилось: Х. В. Феррис, 1874. – Папаша, надо полагать. Выходит, имя осталось прежнее. Можно попробовать покопаться в этом направлении». Крук подумал о бесчисленных Феррисах, наверняка участвовавших в войне, а если этот Феррис, по словам жены, бросил школу в 1917 году, когда ему и восемнадцати не исполнилось, то вполне мог взять чужое имя. В семнадцатом году власти не обращали внимания на такого рода мелочи.
– А как насчет вещей? Взял он с собой что-нибудь?
– Нет. Костюма у него всего два, и второй в гардеробе. И в туфлях ушел старых. Вторая пара тоже на месте.
– Деньги?
– Лишних у него никогда не водилось. Я должна была увидеть, что ему плохо. То есть, что плохо, я знала, но не догадывалась насколько.
– А раньше он бывал так грустен… или так беспокоен, как сейчас?
– Было однажды. Тогда он еще заговорил, что хочет бросить работу. А это всегда был плохой знак.
– И давно он прислуживает в церкви?
– Пять лет.
– Ну и как вам кажется, нравилось ему там?
– Нравилась тишина и то, что не приходится встречаться с людьми.
– А что, он боялся людей?
– От него самого я ничего подобного не слышала.
– А когда он заговорил о том, что хочет уйти с работы?
– Всего день или два назад. Сказал еще, что, если подумать, Лондон не такой уж большой город.
– Скажите мне вот что. – Маленькие глазки Крука походили на два цветных камешка. – С тех пор, как он пропал, вы что-нибудь о нем слышали?
– Неужели вы думаете, что я бы не отдала все, что у меня есть, – кроме Берти, конечно, – лишь бы узнать, где он сейчас?
– Ну, и где, по-вашему?
– Говорю же, не знаю. – Она закрыла лицо руками. – Не знаю.
«Но кое-какие предположения у тебя наверняка имеются, – подумал Крук, – да и у меня тоже. Моя ставка – река, а ошибаюсь я не часто».
– А что с деньгами, которые он откладывал? – продолжал Крук.
– Он их держал в почтовом отделении.
– Стало быть, они и сейчас должны быть там?
– Наверное. Я не проверяла. – Такого поворота Мэй не ожидала. Это давало новые поводы для раздумий.
Крук увидел, что она напугана, сильно напугана.
– А где у него чековая книжка? – безжалостно наступал он.
– Обычно он ее держит в тумбочке, в спальне.
– Она и сейчас там?
– Могу посмотреть.
Мэй вышла из комнаты, а мистер Крук остался на месте, погруженный в раздумья. На оконном стекле зажужжала сонная муха, и Крук смахнул ее на ковер, вспомнив при этом исчезнувшего мужчину, не способного никого и пальцем тронуть, в том числе скорее всего и муху.
Такие вот в конце концов и слетают с катушек, подумал он. А где, интересно, ребенок? Если у нее осталась хоть капля разума, следовало бы увезти его отсюда. Вроде она что-то говорила насчет родни в деревне. Там было бы лучше не только ребенку, но и ей самой, особенно если она что-то скрывает. Устами младенца…
Мэй вернулась с чековой книжкой в руках.
– Вот, лежала там же, где и всегда, – сказала она.
– Не открывали еще?
– Пока нет. – Она заглянула в чековую книжку да так и застыла, слабая и беззащитная, под его пронизывающим взглядом.
Не спуская с нее глаз, Крук увидел, как на ее лице постепенно появляется выражение страха, а потом ужаса. Он шагнул вперед.
– Держитесь.
«Выходит, все так, как я с самого начала и думал», – сказал он себе.
– Итак?
– Он снял все, до последнего пенни, а мне и слова не сказал. – Кажется, именно это ее более всего и задело. Она буквально рухнула на стул. – Слава богу, я отправила отсюда Берти, – услышал он ее невнятный шепот. – Там его оберегут от всех пересудов.
Из чековой книжки выскользнул клочок бумаги и спланировал на ковер. Крук поднял его. Ровным, выдающим руку грамотного человека почерком там было написано: «Деньги найдешь в Библии. Дам о себе знать при первой же возможности». Он заставил ее поднять голову и прочитать записку. В глазах ее потухла всякая надежда.
– Выходит, он все же сделал это.
– Сделал что?
– То, чего я всегда боялась. Всякий раз, как он впадал в это свое состояние, я со страхом думала: а что, если этот раз последний? Что-то в такие моменты с ним происходило… не знаю даже, как сказать… в общем, словно свет внутри него потухал и неизвестно, зажжется ли он когда-нибудь снова.
– Где вы держите Библию? – спросил Крук.
– Здесь, в буфете. – Мэй пересекла комнату и откинула тяжелую дверцу. На полке лежала старая, большого формата книга с пожелтевшими страницами и иллюстрациями: ангелы, явившиеся Аврааму, ангел, остановивший Валаама и его ослицу, волхвы, предсказывающие рождение Христа. Судя по всему, иллюстратор питал особое пристрастие к ангелам.
– И на небесах не будет ни браков, ни регистрации браков, – скривился в насмешливой улыбке адвокат. – Ну ладно, ладно, увидев этих ангелов, любой поверит, что такие сложности вам не грозят.
Мэй, однако же, не разделяла его интереса к этим возвышенным сюжетам. Она листала книгу, извлекая из нее банкноты, каждая номиналом в один фунт стерлингов.
– Голова у него, ничего не скажешь, на месте, – заметил Крук. – Он понимал, что пятерки и десятки сразу бросятся в глаза, в отличие от фунтовой бумажки. Ну, и сколько там всего?
Они вместе пересчитали деньги.
– Семьдесят восемь фунтов.
– А сколько он снял со счета?
– Восемьдесят один.
– Стало быть, себе оставил три. Из чего следует, что отсутствовать он предполагает не слишком долго.
– А мне так кажется, что возвращаться он вообще не собирается, – пересохшими губами выговорила Мэй.
– А почему он вообще ушел? – Крук бросил на нее острый взгляд.
– Он был чуткий человек, – просто ответила она.
Крука не назовешь сентиментальным человеком, но и он в этот момент почувствовал, что его охватывает дрожь. Вопреки распространенному мнению, кое-какое воображение у него имелось. Судьба Ферриса виделась ему сейчас не глазами самого этого человека, но глазами женщины, вышедшей за него замуж, женщины, которая, не выказывая своих сложных чувств, все еще его любила, но чувствовала, что этой любви недостаточно для того, чтобы исцелить раны, нанесенные ему войной, и ее последствия. Думать об этом было невесело. Где он? На дне каменоломни, или реки, или на шпалах, а то и на веревке, свисающей с дерева в каком-нибудь уединенном месте, – нет, удивляться тому, что она так потрясена, не приходится.
– Почему три фунта? Почему не десять шиллингов? Уж дураком-то его никак не назовешь. Наверняка у него есть некий план. В этом вы можете не сомневаться.
Ему хотелось бы узнать кое-что еще, но сейчас задавать новые вопросы бесполезно. Найдутся другие, кто сможет на них ответить. Он сказал, что будет завтра утром в морге, и уже шагнул к двери, когда она спросила безжизненным тоном:
– А с этим мне что делать?
– Деньги – ваши.
– Нет, я про другое: полиции сообщить?
– Есть одно хорошее правило: никогда не говорить полицейским больше, чем нужно. Они ведь про деньги не спрашивали, верно? Не спрашивали. Скорее всего просто не думали, что у человека, получающего три фунта в неделю, остается что откладывать. Дождитесь утра. Если спросят прямо, скажите все, как есть. Если нет, держите язык за зубами. Правда, если бы все так поступали, жилось бы мне гораздо хуже, чем сейчас.
