Говорят еще, что не надо мыслить масштабами, а заниматься малыми делами, но это полная чепуха, в такой-то колоссальной стране и без масштабов!.. Как можно здесь в России рассесться по норам и забыть про карту просторной страны и не заглядываться на карту мира – сферу своих национальных интересов?! Получится такая вот деревушка Рай, как в рассказе Ключаревой.
Чудо русского пространства
География, понятие пространства является краеугольным для России. Она не может ощущать себя вне этого пространства, в нем ее плоть, дух, ее национальная идея.
Опять же пространство – это не закостеневшая данность. Наглядный пример – пожухлая карта СССР. За него нужно бороться, его отстаивать, осваивать, вновь и вновь познавать. Это живой бесконечный процесс, сродни круговороту крови по венам.
Но мы в последнее время стали привыкать, что пространство не манит, а пугает. Представляется темным нежилым Мордором, а в нашем изводе ГУЛАГом. Так оно воспринимается насилием над человеком, его проклятием. Как в романе лауреата литературная премии «Большая книга» Гузель Яхиной «Зулейха открывает глаза». В нем пространство напрямую связано со смертью. Его развертывание несет погибель. Поезд с раскулаченными месяцами движется на Восток, по пути приносятся обильные жертвы этому темноту пространству. Потом очередное жертвоприношение: на Ангаре тонет баржа с людьми. Выжившие осваивают новое место, новое пространство, то и дело, принося ему в жертву человеческие жизни. Так пространство становится символом несвободы, лагерем, в котором совершается надругательство над человеческим существом.
Этот языческий страх перед пространством, который раскручивался многие годы, произвел и новомодный тренд либеральных СМИ последнего времени: «неединая Россия» – восприятие хаотизированной распавшейся территории, своего рода лоскутного одеяла. Стали говорить о невыгодном, неэффективном пространстве, которое начало активно сужаться. Замыкаться в основном в пределах европейской части страны, тяготеть к столицам. Это и понятно, коммуникация в огромной стране происходит через СМИ, а они все в столичных городах.
Писатель Роман Сенчин в романе «Зона затопления» описывает как лучшая осваиваемая поколениями земля в миражном мире разрастающейся пустоты, несущей смерть и разложение, превращается в «зону затопления» – неэффективную, не вписывающуюся в новые реалии. Один из удаленных от цивилизации «медвежьих углов», которых много в России, погружается под воду ради новой ГЭС. Это происходит, когда люди не знаю, что делать с территорией, тяготятся ей, стараются промотать, избавиться от нее.
В конце ХХ века люди бежали из деревень в города, это воспринималось как трагедия. Позже начался другой процесс: малые города стали опустошаться и стекаться в большие, и уже другие территории остаются пустыми, заброшенными, ненужными. Но есть совершенно иной вектор, о котором следует вспомнить. На Соловках в Морском музее есть карта, в полной мере отражающая русскую национальную идею, состоящую в расширении и освоении, преображении пространства. Это карта походов отечественных первопроходцев, которые осваивали Север, Сибирь, покорили Америку. Через это движение на пути к новому всегда в России идет возрождение. Поэтому с таким азартом и было воспринято в стране присоединение Крыма, которое есть жест вовсе не из сферы прагматики, а из существа русской жизни.
Сейчас крайне необходимо коренное отечественное восприятие пространства, не как Мордора-ГУЛАГа, а сакрального. Сакрализация пространства происходит, в том числе через его голоса.
Один из таких примеров – новая книга дальневосточника Василия Авченко «Кристалл в прозрачной оправе. Лирические лекции о воде и камнях».
Писатель из Владивостока, в жилах которого «течет море», рассказывает о своем тридевятом царстве, о котором у нас есть свои представления, но минимум знаний и ощущения сопричастности. Он борется и с устоявшейся картиной мира, которая «безнадёжно искажена евроцентризмом». Авченко повествует о морской цивилизации, дающей импульс к преодолению замкнутости, ограниченности. Моря связаны между собой и в них отражается небо.
Его книга эссе – слом шаблона, который установился из-за страха перед пространством. В географической картине мира Авченко Запад – это не только Москва, в которой слышится нечто «затхло-болотное», но и Европа, подобная мертвой ракушке, «куда заползает рак-отшельник, не имеющий собственной раковинки». Совершенно другое дело неизведанный Восток, здесь солнце встает.
Авченко рассказывает о рыбах, о камнях, создает свою особую пространственную мифологию, которая заключается вовсе не в обособленности, отгороженности. Здесь все отражается во всем и все взаимосвязано. Скелеты морских ежей походят на форму планеты, глубоководные рыбы подобны алмазам, которые также зарождаются в глубинах. Русское Приморье отражается в Поморье и наоборот. Авченко вовсе не входит в роль того классического кулика восхваляющего родимое болотце. Он прокладывает путь к тайне, который во многом схожа с путями отечественных первопроходцев. Он зарифмовал Приморье с Поморьем, показал единую суть русского Дальнего Востока и европейского Севера. Мало того, открывает, что «всё в России рифмуется со всем».
По итогам поездки в Архангельскую области, в Северодвинск, Василий Авченко написал в книге: «Всё безумно далёкие от моего мира места, в существовании которых я никогда не был по-настоящему уверен, но которые близки и значимы для меня ровно в той же степени, что и все остальные места России». Это не просто модная ныне страсть к путешествиям, а мистическое сопричастие с географией страны. На Русский Север с Дальнего Востока он поехал, чтобы «потрогать Россию с другого бока её по-прежнему титанического тела, которое, как ни странно, едино».
В его картине мира все находится в особом единстве, круговороте, который устраняет любые границы. Авченко присуща особая способность видения поэзии жизни, преодолевающая в том числе устойчивое деление живой и неживой природы, реального и сказочного: «Сказки Пушкина о рыбке и Бажова о камнях для меня – самый настоящий реализм». Поэтому возможно все, включая русалок в океанских глубинах, ничто чудесное не может не стать реальностью. Через это видение и происходит сакрализация пространства, географии.
По Авченко, мудрость рыбы и в том, что она тянется к Северу, поэтому «когда люди станут умнее, они потянутся на север». Россия – северная страна. В этом не ее обреченность, а благо.
Разговор у Авченко подводится к крайне значимому утверждению: «в любой живой сущности, включая камни, заложены силы противостояния хаотизирующему началу – для движения вверх, к более высокоорганизованному состоянию, к совершенству». В русской культуре и литературе изначально были заложены эти структурообразующие силы. Они составляют основу кристаллической решетки отечественного культурного драгоценного камня – его пространства.
Авченко за преодоление односторонности, за объемное зрение, за широту: «Стране хорошо иметь большую территорию и акваторию. Такую, чтобы на одном конце водились рыбы северные и серые, на другом – южные и яркие; на западе – окуни и плотва, на востоке – скрипали и змееголовы. Ошельмованная обывателями идея империи уже рыбами оправдывается чисто эстетически, и этого достаточно». Писатель из Владивостока за большую страну, которая самодостаточна, как кристалл, в которой «есть всё или почти всё», здесь целые миры.
По Авченко страна подобна сердцу, в биении которого чередуются периоды сжатия и расширения. Сейчас мы застряли в полосе сжатия и эту тенденцию необходимо переломить, ведь «нам по-прежнему есть что терять».
Пространство у Авченко становится сакральным, в нем все возможно, любое чудо. И эта сакрализация – важное дело. Оно сродни с последовательной расчисткой взлетно-посадочной полосы, сенчинской повести «Полоса», основанной на реальных событиях, за которой рано или поздно последует чудо спасения.
Вспоминается сцена из фильма Александра Велединского, снятого по одноименному роману Алексея Иванова, «Географ глобус пропил». Главный герой – Служкин смотрит Каму и говорит своим ученикам, что при желании эта Богом забытая точка может стать центром мира. Он излагает русскую пространственную философию чуда: «Живем посреди огромного континента, в самом его центре, можем сесть в лодку и доплыть до Австралии». Все возможно. Самый далекий «медвежий угол» отражает в себе тело всей большой страны, единой. В этом и есть существо русской национальной идеи, ее жизни. Ее музыка, ее голоса. Нужно больше таких голосов.
Или взять роман Михаила Тарковского «Тойота-Креста». В ней представлен своеобразный русский крест, соединяющий пространство. Дорога. Центробежный путь, который совершил сам автор, перестав быть столичным жителем и реализующий свою гражданскую позицию.
