устраивай драм.
Наурин упала лицом в подушку, глубоко вжалась в ее мягкие недра. Асфанд медленно побрел на открытую веранду и зажег сигарету в надежде немного успокоить нервы. Вскоре всхлипы Наурин сменились тихим храпом, но и он напоминал Асфанду о ее незримом присутствии, вызывающем тревогу, как и о ее гневе из-за его прошлых ошибок.
Ссоры и соболезнования
Сорайя сидела на тонкой полоске ухоженного газона, жесткий срез травы впивался в мягкую кожу ее ладоней. Паллав красного сари Назии был небрежно закинут за спину. К плечу девушки полз муравей, но она не обращала внимания на легкую щекотку, отдававшуюся вдоль позвоночника. Словно завороженная, она глядела на вечернее небо, испещренное пятнами розового и серого, позабыв даже, насколько неловко ей было в этом сари.
– Глупая девчонка! – сердито проворчала Би Джаан, увидев ее из крыла прислуги. Затем вразвалочку спустилась в сад и замахала руками в воздухе.
Сорайя опустила голову и обернулась к тетушке, морок спал.
– Ты чего уселась на траву? – по мере приближения к племяннице голос Би Джаан становился все более грозным. – Испортишь сари Назии-апа. Как можно быть такой легкомысленной? Знаешь, как ей было дорого это сари? Она настояла на том, чтобы надеть его на свадьбу, хотя ее мать категорически возражала.
– Это больше не сари Назии-апа! – воскликнула Сорайя, размахивая руками так, будто отгоняла слова Би Джаан прочь. – Теперь оно принадлежит мне. Погляди, я похожа на героиню индийского фильма?
– Нечего марать сари травой! – возмутилась Би Джаан, поднимая племянницу с земли и отряхивая ее одежду от малейших следов грязи. – Мне нужно уложить тебе волосы. Назия-апа обожала начес. Идем, не трать мое время. Чтобы через минуту была в нашей комнате.
По дороге к комнатам прислуги Би Джаан мысленно отругала себя за резкость. Все долгие годы службы в этом доме экономка беспрекословно подчинялась приказам Наурин, всякий раз пряча недовольство в самый дальний уголок души. Но смерть Назии-апа вынудила ее, пусть и не вслух, но поставить под вопрос свою преданность и намерения хозяйки.
– Так, запоминай, – сказала Би Джаан, расчесывая волосы Сорайи в своей крохотной комнатке для прислуги, где они сидели на чарпой, которая служила им и кроватью, и диваном, и обеденным столом. – Наурин-биби хочет, чтобы ты подала гостям чай, а потом ушла сидеть в комнату Назии-апа.
Экономку беспокоила невозмутимость, с которой хозяйка раздавала такие приказы. Они казались чужеродными и жуткими – правилами, что нельзя ни обойти, ни нарушить.
– Зачем она просит меня об этом? – спросила Сорайя, озвучивая молчаливую тревогу тети. – Все это как-то странно.
– Делай, как велят! – отрезала Би Джаан, но тут же пожалела о своей строгости. – Хочешь сохранить работу или нет?
Сорайя сделала глубокий вдох и прикрыла глаза, на мгновение задержала дыхание, а затем выдохнула и открыла глаза. Она поймала свое отражение в маленьком зеркале, которое висело на ржавом гвозде, торчащем из стены.
– Я прежде никогда не надевала сари, – призналась она тетушке. – Что, если я не смогу в нем ходить?
– В день своей свадьбы Назия-апа задала мне тот же самый вопрос, – засмеялась Би Джаан. – Я ответила, что ей стоит послушать мать и надеть джора, за который заплатили баснословные деньги и который сшил знаменитый дизайнер Бунто Казми. И какая пакистанка станет надевать на свою свадьбу сари! Но она была непреклонна. Сказала, что оно принадлежало матери Салима-сахиба и дульха миан хочет, чтобы она его надела.
К концу этого незначительного рассказа о свадьбе Назии голос старой экономки совсем затих. По блеску в глазах тетушки Сорайя вдруг поняла, что Би Джаан с Назией связывало нечто гораздо большее, чем их мелочные перебранки. Прежде чем в их отношения ворвалась незваным гостем взаимная неприязнь, они любили друг друга. Неужели было так сложно почтить эту любовь вечеринкой, а не скорбеть о потере?
* * *
– Ты уверена, что не будешь выделяться? – прошептал Фарид, паркуя их серебряный «Цивик» у дома Наурин. – Разве не дурной вкус – заявиться на поминки в изумрудно-зеленом сари?
Долли порылась в сумке, вытащила блистер панадола, забросила одну таблетку себе в рот и запила ее глотком воды из стального термоса, который всегда держала в машине.
– Не говори глупостей, – откликнулась она, поднимая голову и хмуря брови. – Нури сказала, это не поминки. Она назвала это прощальной вечеринкой для Назии.
– Звучит как полнейшая чушь, – прокомментировал Фарид. – Никогда о подобном даже не слышал. Кто еще там будет?
– По словам Нури, приглашены шесть человек. Будет Пино. Насчет Сабин не уверена. Мне тут нашептали, что бедняжка все еще обижена, что ее не пригласили на погребение матери. Еще, возможно, приедет Салим.
– Салим?.. – Фарид крепко сжал лоб ладонью. – Не знал, что бывших мужей приглашают на подобные мероприятия. Кто еще?
– Двух оставшихся гостей Нури не назвала. Сказала, сюрприз.
– Не поминки, а вечеринка с сюрпризом! Вах! – Фарид в замешательстве всплеснул руками.
Долли успокаивающе похлопала его по колену, но ее взгляд выдавал настороженность. Прожив тридцать лет в браке и вырастив двоих детей-транжир, Фарид стал еще более невыносимым, чем в молодости. За годы жена с большим трудом научилась усмирять его дурной нрав. Но с приближением старости начала понимать, что привычные методы уже не работают. Перепады настроения Фарида теперь граничили с тихой агрессией, что ужасно ее пугало. Долли пришлось мучительно переучиваться, отказываться от старых привычек и полностью менять налаженный ритм своей супружеской жизни.
– Я думал, мы будем прощаться с усопшей, – произнес Фарид после многозначительной паузы. – И «сюрприз», и «вечеринка» звучат странно, когда в доме горе.
– Давай не будем никого осуждать. Подыграем ради Назии, – проговорила Долли. Эмоции душили ее. – Мы должны с ней попрощаться.
Фарид открыл дверь автомобиля. Зажимая ухо ладонью, чтобы отгородиться от дорожной какофонии на улице, прошел к кованым воротам и позвонил в дверной звонок. «Тебе нужно с ней попрощаться, – сказал он про себя. – Она не дала тебе такой возможности после того, как ты ее предал».
* * *
Парвин Шах уютно устроилась в доме Наурин на черном диване от «Натуцци», в просторном салоне с высокими потолками. На ней был белый халат-кафтан, с ее полной шеи свисала нитка жемчуга – она выглядела как женщина, которая привыкла к смерти или, по крайней мере, умеет одеваться сообразно поводу. Сабин сидела рядом с ней в своем бежевом шальвар-камиз, ее пепельно-каштановые волосы были собраны в небрежный хвост, спадавший на тонкие плечи. Она молча разглядывала комнату, где подростком видела свою мать в объятиях дяди Асфанда. Тетя Наурин, конечно,
