Толстяк Доннер был осведомителем, стукачом и имел при этом страсть к турецким баням. Этого человека, похожего на гороподобную фигуру Будды, можно было найти в любую минуту дня и ночи в одной из городских парилок завернутым в простыню и наслаждающимся жаром пекла. Берт Клинг нашел его в круглосуточной бане под названием «Стим-Фит». Он послал массажиста в парилку за Доннером. Толстяк передал, что будет через минуту, если Клинг не хочет к нему присоединиться. Присоединиться Клинг не хотел. Он ждал в раздевалке. Доннер появился через семь минут, завернутый в свою дежурную простыню. Нелепый вид в любое время, а уж в полчетвертого ночи – тем более.
– Эй, – крикнул он. – Как делишки?
– Нормально, – ответил Клинг. – А твои?
– Comme ci, comme ga.[1] – Доннер помотал в воздухе жирной рукой.
– Я ищу угнанные тачки, – сразу перешел к делу Клинг.
– Какие?
– "Фольксвагены", 64-и и 66-й.
– Какого цвета?
– Красные.
– Оба?
– Оба.
– Где они стояли?
– Один напротив Уэст Меридиэм, 861. Другой на стоянке на Южной Четырнадцатой.
– Когда это было?
– Оба на той неделе. Числа точно не знаю.
– Что ты хочешь знать?
– Кто их угнал?
– Думаешь, это один человек?
– Вряд ли.
– Что, так важно?
– На одной из машин, возможно, сегодня ночью подъехали к церкви и...
– Ты про церковь на Калвер-авеню?
– Именно.
– Я не играю.
– То есть?
– Знаешь, в этом городе слишком многим этот взрыв по душе. Не хочу я влазить в такое говно. Белые – черные...
– А кто об этом узнает?
– Они тоже собирают информацию, как и вы.
– Мне нужна твоя помощь, Доннер.
– Нет, здесь уж извини, – и покачал головой.
– Тогда я поехал на Хай-стрит.
– Зачем? У тебя там еще один источник?
– Нет, там прокуратура.
Они посмотрели друг на друга. Доннер стоял с обмотанной вокруг живота простыней, пот все еще сочился, хотя толстяк давно вышел из парилки. Клинг был больше похож на рекламного агента, чем на полицейского, угрожающего разоблачением давних не слишком законных делишек. Они смотрели друг на друга с полным взаимопониманием, являя собой странный симбиоз правоохранителя и правонарушителя. Ни тот, ни другой не испытывал особой симпатии к компаньону, но оба зависели друг от друга. Молчание нарушил Доннер.
– Я не люблю, когда меня принуждают, – насупился он.
– А я не люблю, когда мне отказывают.
– Когда тебе нужна информация?
– До утра, во всяком случае.
– Я тебе что, волшебник?
– А что, нет?
– Волшебство ныне дорого.
– Сколько?
– Двадцать пять, если найду одного угонщика, пятьдесят, если обоих.
– Сначала найди, потом сторгуемся.
– А если мне потом свернут шею?
– Раньше надо было думать, когда выбирал профессию, – сказал Клинг. – Не бойся, Доннер, а то обделаешься. Просто какая-то падаль швырнула бомбу. Тебе никто ничего не сделает.
– Да? – произнес Доннер, а потом очень профессиональным голосом сделал, наверное, важнейшее заявление последнего десятилетия:
– Расовые распри в нашем городе приближаются к очень опасному уровню.
– У тебя есть мой служебный телефон?
– Да, есть, – буркнул Доннер.
– Я сейчас туда. Звони.
– А можно, я сначала оденусь? – поинтересовался стукач.
* * *
Когда Карелла и Хейз вошли в холл отеля «Эддисон», дежурный администратор сидел там один. Погруженный в открытую перед ним книгу, он даже не поднял головы. Холл был обставлен под готику и давно обветшал: потертый восточный ковер, тяжелые, в завитушках, столы красного дерева, массивные набивные стулья с продавленными сиденьями и засаленными подголовниками, две плевательницы, стоящие у каждой из двух колонн, обшитых красным деревом. Лампа в абажуре из натурального шелка висела над столом администратора. Одной панели из освинцованного стекла на столе не было, другая сильно потрескалась. Когда-то это был роскошный отель. Сейчас он был подобен грошовой шлюхе, купившей у старьевщика побитую молью норку.
Администратор, в отличие от своего древнего окружения, был молодым человеком приблизительно двадцати пяти лет. Его коричневый твидовый костюм аккуратно выглажен. Шелковый галстук в желто-коричневую полоску хорошо сочетался с рубашкой телесного цвета. На носу очки в роговой оправе. Он наконец взглянул на детективов, оторвавшись от книги, и поднялся:
– Да, джентльмены, чем могу служить?
– Полиция, – сказал Карелла. Он вынул бумажник из кармана и открыл его там, где был приколот полицейский жетон. – Слушаю, сэр.
– Я детектив Карелла. Это мой коллега детектив Хейз.
– Добрый вечер, господа. Я дежурный администратор Ронни Сэнфорд.
– Мы ищем одного человека. Он мог здесь жить две недели назад, – начал Хейз.
– Так. Если он здесь жил две недели назад, – проговорил Сэнфорд, – то, может быть, мы его найдем. Почти все наши клиенты постоянно проживают здесь.
– У вас есть киоск канцтоваров? – спросил Карелла.
– Сэр?
– Канцтовары. Есть здесь место, куда можно войти с улицы и что-нибудь купить?
– Нет, сэр. Вон там в углу, у лестницы, есть письменный стол, но мы не держим там канцтоваров, сэр.
– В комнатах есть почтовая бумага?
– Да, сэр.
– А на вашем столе?
– Да, конечно, сэр.
– За этим столом круглые сутки кто-нибудь находится?
– Круглые сутки, сэр. У нас три смены. С восьми утра до четырех дня, с четырех дня до полуночи и с полуночи до восьми утра.
– Вы заступили в полночь, так?
– Так, сэр.
– Клиенты были в вашей сегодняшней смене?
– Да, несколько, сэр.
– Не заметили кого-нибудь в окровавленной одежде?
– Окровавленной? О, нет, сэр.
– А вы бы заметили?
– Что вы хотите сказать?
– Вы обращаете внимание на то, что делается в холле?
– Стараюсь, сэр. Во всяком случае, большую часть ночи. Я иногда могу вздремнуть, если нечего делать, но обычно...
– Что вы изучаете?
– Бухгалтерское дело.
– Где?
– В университете Рамси.
– Вы позволите нам взглянуть на регистрационную книгу?
– Конечно, сэр.
Он подошел к почтовой стойке, взял лежавшую там регистрационную книгу, вернулся к столу и открыл ее:
– Все нынешние клиенты – наши постоянные жильцы, за исключением мистера Ламберта из 204-го и миссис Грант из 701-го.
– Когда они вселились?
– Мистер Ламберт вселился... прошлой ночью, по-моему. А миссис Грант живет здесь уже четыре дня. Она съезжает во вторник.
– Это собственноручные подписи клиентов?
– Да, сэр. Всем постояльцам мы предлагаем расписаться собственноручно, как требует закон штата.
– Ты понял, Коттон? – улыбнулся Карелла и опять повернулся к Сэнфорду: – Вы не будете возражать, если мы посмотрим журнал вон там, на кушетке?
– Видите ли, сэр...
– Я вам дам расписку, если хотите.
– Да нет, не надо. Ничего страшного, я думаю.
Полицейские сели с журналом на кушетку, обтянутую потертым красным вельветом. Карелла, примостив журнал на коленях, развернул записку, найденную у Мерси Хауэлл. В отеле проживало пятьдесят два человека. Карелла и Хейз просмотрели весь журнал, затем принялись листать его во второй раз.
– Стоп! – вдруг воскликнул Хейз.
– Что?
– Глянь-ка сюда.
Он взял записку и расправил ее прямо над одной из подписей:
Где ваша одежа, мисс?
Ангел Мести
Тимоти Аллен Меймз
– Ну что, видишь? – спросил он.
– Почерк другой, – возразил Карелла.
– Инициалы совпадают, – показал Хейз.
* * *
Детектив Мейер Мейер еще не отошел от шока. Он не любил привидения. Ему не нравился этот дом. Он хотел домой. Он хотел лежать в кровати рядом с женой Сарой. Ему хотелось, чтобы она погладила его по руке и сказала, что таких вещей не бывает, и ему, взрослому человеку, нечего пугаться! Как он мог поверить в духов, тени, голландских призраков? Смешно!
Но он их слышал, ощущал их ледяное присутствие, какое-то мгновение почти видел их. В шоке детектив повернулся к лестнице на звук спускающихся шагов и, широко открыв глаза, замер. Он почувствовал искушение вынуть револьвер, но подумал, что будет выглядеть глупо в глазах Горманов. Мейер прибыл сюда скептиком, а теперь...
Детектив в ужасе ждал того, кто спускался по ступенькам такими грузными шагами – то ли упырь в развевающемся саване, звенящий цепями, то ли призрак с побелевшим черепом вместо головы и костлявыми пальцами с капающей с них кровью младенцев.
Биллем Ван Хоутен, одетый в красные вельветовые шлепанцы и красный смокинг, с торчащими за ушами космами и пронзительным взглядом голубых глаз вошел в гостиную, направляясь прямо к дочери и зятю.
– Ну, – спросил он, – они снова были?
– Да, папа, – прошептала Адель.
– Что им сегодня надо было?
– Не знаю, они опять говорили по-голландски.
