– А странно, отчего нет до сих пор отца Брито? – спросила дона Жоакина Гансозо.
– Я видел его сегодня. Он ехал верхом по дороге в Барроза, – заметил молодой человек, стоявший около буфета.
– Удивительно, как это вы заметили его, – съязвила сестра каноника.
– Почему же? – спросил молодой человек, подходя ближе к старухам.
Он был высокого роста, весь в черном. На белом, несколько утомленном лице его красиво выделялись черные усики, которые он имел привычку покусывать.
– А вы еще спрашиваете? – воскликнула дона Жозефа. – Коли вы не кланяетесь ему!
– Я-то?
– Ну, да, вы. Он сам сказал мне. – заявила она резким тоном. – О, падре, – продолжала она, обращаясь к Амаро с недоброю усмешкою: – вам придется немало потрудиться, чтобы наставить сеньора Жоана Эдуарда на путь истины.
– Но я не чувствую, что иду по дурному пути, – ответил Жоан Эдуард, смеясь. Взгляд его постоянно устремлялся на Амелию.
– Ну уж вам нечего говорить, – вставила дона Жоакина Гансозо. – Вспомните только, что вы сказали на-днях про Святую в Аррегассе. Это не откроет вам врат Царствия Небесного.
– Это еще что за новость!! – вспылила сестра каноника, резко оборачиваясь к Жоану Эдуардо. – Что вы осмелились оказать про Святую? Вы, пожалуй, не верите в её святость?
– Нет, я ручаюсь, что сеньор Жоан Эдуардо неспособен сказать подобную вещь, – важно решил каноник, развертывая красный носовой платок.
– А кто эта Святая из Аррегассы? – спросил Амаро.
– Неужели вы не слышали о ней, падре? – воскликнула дона Мария с изумлением.
– Не может быть, чтобы не слышали, – заявила дона Жозефа Диас авторитетным тоном. – Говорят, Лиссабонские газеты полны этим.
– Это действительно необычайное явление, – глубокомысленно заметил каноник.
– Это чудо, в полном смысле слова, чудо! – заметила сеньора Жоаннера.
– Да, конечно. Нечего и говорить, – согласились приятельницы.
– Но… собственно в чем же дело? – спросил Амаро с любопытством.
– А вот в чем, падре, – начала дона Жоакина Гансозо, торжественно выпрямляясь в кресле: – Святая – это одна женщина в соседнем приходе, которая лежит в постели уже двадцать лет… Она разбита параличем. Руки у неё тонки, как, мизинец. Чтобы понять, что она говорит, приходится прикладывать ухо к её губам.
– Она живет одною милостью Божиею, бедненькая, – благоговейно сказала дона Мария.
Старухи растроганно замолчали.
– Но доктора говорят, что это нервная болезнь, падре, – сказал Жоан Эдуардо, стоявший позади старух, положив руки в карманы.
Эти слова вызвали у старых богомолок взрыв негодования. Дона Мария даже перекрестилась на всякий случай.
– Пожалуйста не смейте говорить при мне подобных вещей! – закричала дона Жозефа. – Это оскорбление. Вы, видно, неверующий человек и не уважаете ничего святого. Ни за что бы не отдала я за вас свою дочь, – добавила она, переводя взгляд на Амелию.
Амелия покраснела, Жоан Эдуардо тоже.
– Я повторяю только то, что говорят врачи, – возразил он язвительно. – Кроме того, я не имею ни малейшего желания жениться на ком-нибудь из ваших родных и даже на вас лично, дона Жозефа.
Каноник громко расхохотался.
– Уходите от меня подальше. Вы – безобразник, – закричала старая ханжа в бешенстве.
– Но что же делает Святая? – спросил отец Амаро, желая восстановить мир и тишину.
– Все, что хотите, падре, – ответила дона Жоакина Гансозо. – Она знает молитвы против всех бед и призывает, милость Божию на того, кто обращается к ней за помощью. А когда она причащается, то приподнимается на постели и сидит, почти не прислонявшись к подушкам, и так закатывает глаза к небу, что даже страшно становится.
– Мой приветь почтенному собранию, – раздался в этовремя голос у двери; и в комнату вошел необычайно высокий, бледный господин с изможденным, больным лицом и почти беззубым ртом. В его тусклых впалых глазах отражалась идиотическая сантиментальность. В руках он держал гитару.
– Ну, как вы себя чувствуете сегодня? – спросили у него все.
– Плохо, – ответил он с грустью. – Все грудь болит и кашель…
– Вам бы на Мадеру надо поехать. Это единственное средство, – решила дона Жоакина Гансозо авторитетным тоном.
Он засмеялся.
– На Мадеру. Это недурно. Какая блестящая мысль! Бедный чиновник, получающий триста шестьдесят[2] рейс в день при жене и четырех детях, должен поехать на Мадеру.
– А как поживает Жоаннита?
– Ничего, спасибо, она здорова. – И, повернувшись к сеньоре Жоаннере, он хлопнул ее по колену.
– А как поживает наша мать-настоятельница?
Все засмеялись. Дона Жоакина Гансозо шепнула Амаро, – что этот молодой человек Артур Косеро – большой шутник и прелестно поет.
Руса подала чай.
– Пожалуйте, пожалуйте к столу, господа, – попросила сеньора Жоаннера, разливая чай.
Старухи сели пить чай, сливая его на блюдечки и потягивая маленькими глоточками. К чаю подали бутерброды. Все аккуратно разложили за коленях платки, чтобы не закапать платье.
– Не угодно ли вам печенья, падре? – предложила Амелия, подавая Амаро тарелочку со сластями. – Оно очень свежее.
– Спасибо.
– Возьмите вот эту штучку. Она с небесным кремом…..
– Ах, если с небесным, то надо взять, – сказал Амаро, весело смеясь, взял печенье кончиками пальцев и взглянул на нее.
Сеньор Артур обыкновенно услаждал общество пением после чая. Как только Руса унесла поднос, Амелия села за рояль и быстро пробежала пальцами по желтым клавишам.
– Спойте что-нибудь чувствительное, – попросила дона Жоакина Гансозо.
– Да, да, это лучше всего, – присоединились к ней остальные.
Артур прочистил горло, сплюнул и, придав лицу печальное выражение, запел, тоскливым голосом. Песня называлась Прощание; в ней говорилось о том, как двое влюбленных расстаются навсегда, в лесу, в тихий осенний вечер.
Отец Амаро стоял у окна с папиросою и смотрел на Амелию. Её тонкий, правильный профиль ярко освещался стоявшею на рояле свечею, грудь нежно вздымалась. Священник следил взглядом за её длинными ресницами, которые то поднимались… то опускались над роялем. Жоан Эдуардо стоял рядом с нею и перелистывал страницы.
– Браво, браво! – воскликнули все, когда музыка кончилась…
Наступила очередь для лото. Каждый выбрал себе карточку; дона Жозефа Диас стала побрякивать большим мешком с номерами, и глаза её загорелись алчностью.
– Здесь есть свободное место, падре, – сказала Амелия.
Амаро сел рядом с ней, слегка покраснев. Воцарилось молчание. Каноник стал сонным голосом выкликать номера. Дона Анна Гансозо спала в уголке, слегка похрапывая.
– Мне не хватает только № 21, – сказал кто-то.
– Встряхните мешок, братец, – попросила дона Жозефа каноника, с дрожью алчности в голосе.
– Вытащите-ка мне номер сорок восемь, – попросил. Артур Косеро, подпирая голову руками.
Наконец каноник выиграл.
– А что же вы не играете, сеньор Жоан Эдуардо? – спросила Амелия, ища его взором.
Молодой человек вышел из-за драпировки у окна.
– Возьмите эту карточку, играйте.
– И кстати, собирайте деньги, раз вы не сидите, – попросила сеньора Жоаннера.
Жоан Эдуардо обошел играющих с блюдечком. Подсчитав деньги, он увидел, что кто-то не положил причитающихся с каждого игрока десяти рейс.
– Я уже дал! Я уже дала! – воскликнули все взволнованно. Жоан Эдуардо был почти уверен, что виновницею недочета была сестра каноника.
Он наклонился к ней.
– Мне кажется, что вы забыли сделать свой взнос, дона Жозефа.
– Я! – воскликнула она в бешенстве. – Да я первая положила, Две монеты по пять рейс. Как вы смеете так говорить?
– Хорошо, значить, я сам забыл сделать взнос. Вот мои десять рейс. Ханжа и воровка, – добавил он сквозь зубы.
– Я хотела посмотреть, удастся-ли этому жулику провести нас. Бога, он не боится, – прошептала сестра каноника на ухо доне Марии.
– Кому не везет сегодня, так это отцу Амаро.
Священник улыбнулся. Он был рассеян и чувствовал себя усталым. Несколько раз он даже забывал отмечать у себя номера, и Амелия толкала его под локоть и заставляла исправлять ошибку.
Шла уже третья игра. Обоим им – Амелии и Амаро – не хватало только тридцать шестого номера, чтобы заполнить карточки.
Все кругом заметили это.
– Ну-ка, посмотрим, не выиграют-ли они оба одновременно, – оказала дона Мария, ласково поглядывая на них глуповатыми глазами.
Но № 36 все не выходил. Амелия боялась, как бы не выиграла дона Жоакина Гансозо, которая беспокойно ерзала на стуле, ожидая № 48. Амаро смеялся, заинтересовавшись игрою.
– Чего бы я только не дала, чтобы вышел № 36! – прошептала Амелия с загоревшимися глазами.
– А, вот и он! № 36! – сказал каноник.
– Мы выиграли, – воскликнула она торжествующим тоном и, подняв обе карточки, стала с гордостью показывать их окружающим, слегка покраснев.
