Амаро стал ждать. Время было летнее, жаркое. Утром он служил обедню в церкви Св. Домингоса, а днем лениво бродил по комнатам или валялся в халате и мягких туфлях. По вечерам он ходил иногда прогуляться, но было очень душно, и тяжело дышалось. Амаро рано возвращался домой, заваливался на кровать и курил, мечтая о приятных перспективах. В ушах его постоянно звучали слова графили: «Не беспокойтесь, мой муж замолвить, за вас слово». Он уже видел себя священником в хорошем городе, в доме с огородом; богатые дамы подносили ему сласти, и он играл видную роль в городе.
Настроение Амаро было очень хорошее и спокойное в это время. Возбуждение, вызванное строгим воздержанием в семинарии, улеглось, благодаря связи с толстою, здоровенною пастушкою, которая заменяла в Ферао звонаря. Теперь он был спокоен и уравновешен, аккуратно исполнял духовные обязанности и мечтал о выгодном приходе.
Через две недели он снова явился к графине и поднялся наверх по красному ковру. На площадке лестницы сидел на скамейке, обитой красным сукном, лакей и спал, прислонившись, к стене. Амаро простоял минуту в колебании и уже собирался уходить, – когда услышал за перегородкою громкий мужской смех. Он смахнул носовым платком пыль с сапог, оправил манжеты и вошел, весь красный от волнения, в большую залу с желтыми драпировками. Посреди комнаты стояли, разговаривая, трое мужчин. Амаро приблизился к ним, бормоча извинения.
Высокий человек с седоватыми усами и в золотых очках обернулся в изумлении. Это был граф де-Рибамар.
– Я – Амаро, – сказал священник.
– Ах, отец Амаро! – ответил граф. – Как же, я знаю! Жена рассказывала мне о вас.
И он обратился к полному, почти лысому господину в белых брюках.
– Это тот священник, о котором я говорил вам. Это министр, – пояснил он, обернувшись к Амаро.
Амаро подобострастно поклонился.
– Отец Амаро, – сказал граф де-Рибамар: – воспитывался с детства в в доме моей жены. Мать её, очень набожная женщина, сделала из него священника. Где вы служили, падре?
– В Ферао, ваше сиятельство.
– Где это, Ферао? – спросил министр.
– В Гральерских горах, – сообщил поспешно стоявший рядом господин в синем сюртуке, с прекрасными густочерными бакенбардами и блестящими, напомаженными волосами, разделенными безукоризненным пробором.
– Там ужасная жизнь, – заявил граф. – Приход бедный, развлечений никаких, климат отвратительный…
– Я уже подал прошение о переводе в другой приход, ваше сиятельство, – робко заметил Амаро.
– Хорошо, хорошо, – сказал министр. – Это можно будет устроить.
– Оно будет вполне справедливо. Более того, это необходимо. Молодые и деятельные люди очень нужны в трудных приходах, в городах. Это ясно.
– Вы правы, – сказал министр, – но подобные назначения в хорошие приходы должны служить наградою за соответственные услуги.
– Конечно, – возразил граф, – но эти услуги должны носить профессиональный характер, т. е. оказываться церкви, а не правительству.
Господин с черными бакенбардами сделал жест протеста.
– Вы не согласны с этим? – обратился к нему граф.
– Я глубоко уважаю ваше мнение, граф, но позвольте мне высказать и свое. Священники в городах оказывают большое влияние на выборы в парламент. Они очень полезны нам. Почему, например, потерпели мы поражение в Томаре? Из-за враждебного отношения к нам духовенства; это было единственною причиною.
– Но это неправильно, – перебил его граф, – священники не должны оказывать давления на выборы.
– Извините… – попробовал было перебить его собеседник.
Но граф остановил его решительным жестом.
– Духовные лица, – сказал он тоном, проникнутым глубоким сознанием собственного достоинства, – могут и даже обязаны помогать правительству, действуя, так сказать, в виде тормаза, но отнюдь не должны впутываться в интриги… Извините, мой друг, но, по моему, это недостойно христиан.
– Но я – истинный христианин, ваше сиятельство! – воскликнул господин с черными бакенбардами. – Я – также либерал, но считаю, что при выборном правительстве необходимо… одним словом, при более солидных гарантиях…
– Послушайте, – перебил его граф, – неужели же вы не понимаете, что это дискредитирует духовенство и правительство?…
Отец Амаро молча слушал спор.
– Моя жена, наверно, желает видеть вас, – обратился к нему граф и приподнял ближайшую драпировку. – Войдите пожалуйста. Это отец Амаро, Жоанна.
Священник вошел в гостиную с белыми обоями и мебелью, обитою светлым кашемиром. Приятный полусвет придавал всей обстановке нежный оттенок прозрачности. Амаро увидел в углу дивана светлые, завитые волосы и золотые очки графини. Какой-то полный молодой человек сидел перед нее на низком кресле, опираясь локтями о широко расставленные колени и раскачивая черепаховое пенснэ, словно маятник. Графиня держала на коленях собаченку и гладила ее своею худою, красивою рукою по белой, как ватта, шерсти.
– Как вы поживаете, сеньор Амаро? – Собаченка заворчала. – Тише, Брильянт… Знаете, я уже говорила о вас. Министр как раз здесь.
– Я знаю, сеньора, – ответил Амаро стоя.
– Садитесь, пожалуйста, падре.
Амаро присел на край кресла и заметил только тогда, что в гостиной была еще одна дама, которая стояла у рояля и разговаривала с молодым блондином.
– Что вы поделывали, эти дни, сеньор Амаро? – Опросила графиня. – И скажите пожалуйста, где ваша сестра?
– Она замужем и живет в Коимбре.
– Ах, вот как! – сказала графиня, вертя кольца на руках.
Наступило молчание. Амаро сидел с опущенными глазами и смущенно проводил пальцами по губам.
– Отца Лизета нет сейчас в Лиссабоне? – спросил он.
– Он во Франции. У него сестра очень плоха. Он все такой же, как раньше, очень любезен и приветлив.
– Он уже очень стар, кажется? – спросил Амаро.
– Да, конечно, но он прекрасно сохранился.
И, обращаясь к стоявшей у рояля даме, графиня спросила:
– Неправда-ли, Тереза?
Амаро взглянул тогда на эту даму, и она показалась ему не то богинею, не то королевою. Контуры её плеч и груди были великолепны, черные, слегка волнистые волосы красиво обрамляли белое лицо с властным профилем, как у Марии-Антуанетты. Шея и руки были покрыты черным газом, под которым виднелась белая кожа. Она говорила тихим голосом на непонятном для Амаро языке, и красивый блондин слушал ее, покручивая холеные усы.
– Что, в вашем приходе был набожный народ, сеньор Амаро? – спросила священника графиня.
– Очень набожный.
– Только в деревнях можно теперь найти истинную веру, – заметила она тоном искреннего сожаления и стала жаловаться на неприятную необходимость жить в городе. Ей хотелось бы жить в имении покойной матери, молиться в маленькой, старинной часовне, болтать со славными, добрыми крестьянами их деревни.
Полный молодой господин засмеялся.
– Что вы говорите, кузина, разве это так приятно!
Красивый блондин подошел к графине и попрощался с нею. Амаро пришел в восторг от его стройной фигуры и голубых глаз; заметив, что он уронил перчатку, Амаро подобострастно наклонился поднять ее. Когда он вышел, Тереза, подошедшая было к окну и выглянувшая на улицу, уселась в кресле в ленивой позе и флегматично спросила полного господина:
– Не пора-ли нам уходить, Жоан?
– Ты знаешь, что отец Амаро воспитывался вместе со мною? – спросила ее графиня.
Амаро покраснел, почувствовав, что Тереза устремила на него свои черные, влажные глаза.
– Вы живете теперь в провинции? – спросила она, позевывая.
– Да, сеньора, я недавно приехал.
– Представь себе, какая ужасная там жизнь, – сказала графиня. – У церкви испорчена крыша, постоянно все занесено снегом, приход состоит из одних пастухов. Я уже просила министра, чтобы отца Амаро перевели куда-нибудь. Попроси и ты тоже.
– А знаешь, на кого похож падре? – перебила ее Тереза.
Графиня стала пристально разглядывать Амаро, а полный господин даже надел пэненэ.
– По моему, он похож на прошлогоднего пианиста? Я не помню сейчас его имени.
– Ах, да, на Жадеита. Это верно, только волосы у него не такие.
– Еще бы. У того не было тонзуры.
Амаро покраснел до ушей. Тереза встала, подобрав роскошный шлейф, и села за рояль.
– Вы умеете играть на рояле? – спросила она, обращаясь к Амаро.
– В семинарии нас учили немного, сеньора.
Она быстро пробежала рукою по клавишам и заиграла отрывок из Риголетто. Амаро был очарован. Роскошная гостиная со светлою обстановкою, страстная игра, белая шея Терезы под черным газом, её божественные волосы, все это окружало его особенною, романическою атмосферою; ему чудилось, что он провел всю жизнь на дорогих коврах, в каретах, обитых шелком, слушая чудную музыку и наслаждаясь упоительною любовью.
Тереза кончила отрывок из Риголетто и запела старинную арию Гайдна.
– Браво, браво! – воскликнул министр, появляясь у двери и апплодируя. – Прелестно, прелестно, очаровательно.
