— Даже сироты чьим-то хлебом вскармливаются, — парировал староста. — Чей ты будешь, ведун? — последнее слово он выговорил довольно странно, словно опасаясь касаться губами букв, составляющих его.
— Из древлян родом, — на удачу буркнул Казимир, вспоминая к какому семейству можно себя приписать.
Ежели говорить по чести, то окромя древлян он никого и не знал. Родня из дреговичей жила ближе всех к ним. Куда он попал теперь, Казимир уже слабо разумел. Дорога была дальней и внезапной, да к тому ж петляла. Но надо было что-то сказать…
— Ну пусть так, — неожиданно ответил староста, почёсывая затылок. — Мы никого не звали, что ль… Не жаловались, ежели так угодно.
Повисла неловкая пауза.
— Я — Святогор. Староста здешний, стал быть, и воевода я же, — снова заговорил мужичок, продолжая с прищуром изучать Казимира. — Таиться не буду, ведун нам от по сих нужен, — продолжил он, рубанув себя ребром ладони по горлу, — да токмо не ведуны, а одни шлыдны нынче забредают. — Староста помолчал. — Поработать охота?
— Можно, — пожал плечами Казимир, в глубине души, танцуя аки жених на свадьбе. — Чем могу — помогу, ежели в моих силах. А силы есть, даром что ль учился!
— Это ещё посмотреть надыть… — буркнул в ответ староста. — Ладно… Будь моим гостем… А там поглядим, что ты за птица.
Напряжение мало-помалу спало. Казимир мысленно ухмыльнулся тому, что завидел робкие улыбки. Его здесь ждали. Селение оказалось даже больше, чем ведун поначалу предполагал. Почти сорок домов стояли плотным строем, сокрытые за отточенным частоколом. Землянки соседствовали с избушками, а дворов-то и не было вовсе. Строились так, будто боялись далеко друг от друга селиться.
— Мы же чай не трутни, работали всегда справно, — рассказывал потом тот самый дедок, что встретил Казимира с луком в руках. — Да выпала та ещё доля, что ни година, то набег. И ладно бы эти окаёмники приходили силушкой молодецкой похлестаться, да уматывали… Всякий раз какая-то новая беда. То печенеги припрутся, чтоб им пусто было! То половцы явятся, ни то свататься, ни то резать. А тута вона и хазары подоспели, данью обложить. Платить-то оно можно! То бы и к лучшему, чтобы они, ерохвосты проклятые, меж собой и выясняли, кто там средь них голова, а не к нам с мечами совалися.
— Ну и как, выяснили? — отозвался Казимир, с удовольствием пережевывая полоску вяленного мяса, принесённую молчаливой девой, которая тотчас же удалилась.
— Куда там… — махнул рукой Мстислав, пожилой плотник. — Кто не придёт, кажет — он голова. Так и живём. Одна голова хорошо, а у нас их три… — Мужик в сердцах сплюнул под ноги.
— Чем же вам ведун поможет в такой напасти? — спросил напрямик Казимир, дождавшись покуда собеседник перестал охать.
— Не знаю, — честно ответил Мстислав, закусив губу. — Да токмо одно я разумею ясно — прокляты мы, Казимир, как есть — прокляты. Кем и как — не знаю я, пойми ж ты? Как бы ума хватало, то разобралися бы. Но не может жизнь такой несправедливости быть полна! Не заслужили мы, уразумеваешь?
Он и правда понимал. Казимир, едва те слова отзвучали, напрягся. Устами Мстислава говорило всё селение. Они молчали, но то молчание красноречивее было всяких слов. А слова те читались в каждом взоре. То словно зов был, что он увидал на реке, будто знак — для него одного. Похоже, будто ему наконец-то истину открыли сокровенную. Да токмо не видать её было от дыма чёрного. Казимир понял, что брёл по наитию именно сюда. Словно, знал куда надо идти. Он вздрогнул, как пробудившийся ото сна. Мысли сами по себе приходили в порядок, как метлой выгоняя прочь всё лишнее и отмершее. Будто жаждущему путнику воды испить налили, едва он порог переступил. Он ничего не ответил. Лишь головой мотнул и принялся ждать.
Меж тем шли дни. Одна миновала неделя, а за ней уже и другая поспешала. Ведун Казимир сидел при Мстислава дворе, не рыпался. Коза не доится? Ну, приведи, посмотрю. Грибы все зачервивели? Расторопней собирай, да не спи, а я лешего умаслю. Дичи мало? Так лови ж, не робей, а за мной, значится, перед богами за тебя, да твою удачу словечко молвить! Порой простые советы Казимира селян раздражали, но со временем старосте он по душе таки пришёлся. Святогор стал часто приглашать его в свою избу, а после и вовсе пожаловал собственное жильё.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Пущай не новое, но ведь и ты ж у нас не только народился, — с усмешкой заявил он, прихлёбывая квас из дубовой кружки. — Живи, стал быть, Казимир, покуда тебе то надобно. Мужик, ты, я вижу, правильный. Впереди плуга не скачешь, да и за телегою не тащишься. Это по мне. Мне такое любо. Сойдёмси, считай.
Казимир, само собой, благодарствовал, да токмо не было покоя на сердце. Каждую ночь ему виделась кровавая длань, что над селением простирается. А по утру её словно солнышко стирало. Но воспоминание оставалось. Иногда ему было страшно, а порой случалось грустно. Привыкший к тому, что его собственные чаяния ничто перед другими, Казимир даже не сразу осознал, что отныне его настроения стали важны. Селяне чутко следили за тем, как он себя ведёт. Ежели радовался, то и они будто были рады, а коли кручинился, то гляди — словно дождём всех людей посмывало, на улице ни души. Ведуну всё время казалось, будто от него что-то ждут, но он не понимал, чего именно. Всё замерло в ожидании лиха…
Как-то раз Казимир отправился за травами. Как и положено, собравшись по утру, он вышел из дома с первыми лучами солнца. Мягко ступая меж серебрящихся на солнце лепестков, он вышагивал, придирчиво изучая побеги зверобоя, как вдруг за спиной послышалась возня. Казимир в миг обернулся, выбрасывая перед собой короткий кинжал, — его единственное оружие и орудие.
— Прости, ежели напугала, — растерянно проговорила девушка, глядя на ведуна робко и боязливо. — Я всё сделаю, чего прикажешь, токмо помоги!
Девушка была очень красива. Казимир давно её приметил — умница, да скромница! Обычно она была в обществе соседских дев. Они всегда вместе ходили на сбор ягод или грибов, вместе же и работали на полянке, где селяне засевали зерно.
— Что ты хотела? — испросил Казимир, чувствуя, как трясутся поджилки. Вроде бы ничего не способствовало излившей нервозности, но явление девушки задело за живое. Правая нога тихонько затряслась.
Оглянувшись по сторонам, будто боясь начать откровение, она сказала:
— Казимир, горе у нас! И нынче оно повторится… Не от набегов мы мужей мы теряем, а в лесу дев.
Сперва он даже не понял, что тот разговор явь.
— Мира, тебе нечего опасаться! — с улыбкой обронил Казимир. — Яви, что тебя тревожит. Мы разберёмся, чтоб мне пусто было.
— Они того и хотят, — судорожно оглядываясь, заметила девушка. — Ты ж у нас третий ведун… за полгода. Не говаривал Святогор? Дык, то я скажу. Первый сгинул, когда девки начали пропадать. Второй — сын его. Всё отца искал, да тоже исчез, только и слышали... Третий — ты. Ежели и ты сгинешь, на кого нам рассчитывать?
— Почему так делается? — коротко бросил Казимир, призадумавшись. — Уже ль те, кто задают вопросы, пропадают?
— Не всегда… — опасливо прошептала Мира. — Справные девицы исчезают чаще.
— Так вот, почему ты… — пробормотал Казимир.
— Да… И что? — невозмутимо ответствовала Мира. — Я жить хочу… Я любить хочу… Мало этого?
— Хватит, — пробубнил ведун, чувствуя стыд.
Он стал еще чаще бывать в лесу. Высматривал, вынюхивал. Каждый шорох и дуновение ветерка, ведун встречал как нападение стихии. Каждый всплеск ручья и комариный писк казались ему раскатами горных лавин. Казимир умел быть незаметным. Он привык становиться безвестным. Ему свойственно было принимать форму мёртвого камня и смотреть. Он умел вникать и подмечать. Иногда подолгу засиживаясь в раздумьях, Казимир видел лесных духов. Как-то раз его навестил леший.
Парень рассеянно жевал чернику, как вдруг перед ним выскочил заяц. Казалось бы, чего необычного? А то, что заяц тот был, что твой кабан здоровенный. На полянку прыг-скок и пялится. Казимир замер, старясь не подать вида, что опешил. Руку протянул с черникой, мол угостись, чем богат. Заяц только носом повёл, ишь ты, чего удумал дурень деревенский, лесного хозяина его же лакомством потчевать. Потеряв интерес к человеку, здоровенный русак умчался прочь, взметнув ворох пожухлых листьев.
