А. П. Вот Вы сказали, что, по крайней мере, в Приморье сняты территориальные претензии. Это, конечно, большое достижение, но оно предполагает следующий этап — это демаркация границы, это землемеры со своим аршином, чтобы зафиксировать, буквально застолбить достигнутые договоренности. Демаркация, знаю, происходит очень энергично, интенсивно, однако на определенных участках границы возникают конфликты по этому поводу, в частности, конфликт, который затронул вначале только Приморский край, а потом стал известен и понятен Москве, всей стране в целом. И вот вокруг этого конфликта разгораются страсти: националисты, коммунисты, либералы и другие партии вносят каждая свою лепту в этот спор, в эту дискуссию, которая касается в данном случае районов озера Ханка и реки Туманган. Могли бы Вы своим военным четким языком объяснить, в чем сущность этого конфликта, в чем его драматургия?
В. С. Отвечая на этот вопрос, необходимо сразу же сделать несколько отступлений.
Во-первых, пограничники охраняют ту границу, ту линию, которую определят правительство и президент. Пограничники не определяют линию прохождения границы — она определяется в соответствии с законом, с двусторонними соглашениями, которые утверждаются соответствующими законодательными органами. Такие соглашения были подписаны, их утвердили высшие законодательные органы СССР и КНР. Обозначение границы на карте, ее делимитация были проведены и закреплены этими соглашениями, то есть два государства сказали: “Здесь линия проходит”.
Теперь, во-вторых, когда дело дошло до демаркации, в этот заключительный этап установления границы уже на местности, выяснилось, что делимитация проведена была не очень качественно и на отдельных участках — в ущерб Российской Федерации и в пользу нашего соседа Китая. Но, насколько мне известно, китайцы в настоящий момент не настаивают жестко на том, чтобы линию провести именно так, как определили в процессе делимитации. Так вот, новая линия границы уже продемаркирована, стоят пограничные знаки, прорублены просеки, но охраняется она по прежней линии, не по новой, а в отношении тех трех участков, где возникли сомнения, ведутся переговоры с китайцами. Чем они закончатся, уступят ли китайцы в тех законных и обоюдно подписанных договоренностях или не уступят — я не могу сказать, потому что все переговоры ведет Министерство иностранных дел.
А. П. Вот я сейчас разговаривал с губернатором и с его заместителем, которые так остро и мотивированно объяснили драму Тумангана, реки Туманной тем, что в итоге будут нарушены геостратегические интересы России в следующем веке. И я думаю, что Вы как гражданин — не военный, а просто как русский человек — имеете собственную точку зрения на эту проблему.
В. С. Я сегодня командующий округом, у которого в подчинении тысячи пограничников, и в этом качестве буду охранять ту линию, которую определят наше правительство и президент. Но, конечно, мне не безразлично, где именно пройдет эта линия, и любая пядь земли, если она просто-напросто передается сопредельному государству, отзывается душевной болью у каждого из нас, в том числе и у меня.
А. П. В частности, я познакомился с генерал-майором, уже в отставке, Розовым — и вот меня, моих друзей его поступок просто-напросто поразил: настолько он не свойствен ни нашей советской, ни сегодняшней российской этике. Мне казалось, что такой неординарный поступок должен был вызвать взрывную реакцию в военной среде, среди офицеров. Как отозвалась его добровольная отставка в кругах пограничников?
В. С. В принципе решение генерал-майора запаса Розова Валерия Михайловича не вызвало какой-то реакции в офицерском корпусе по одной-единственной причине, я ее уже называл, но повторюсь: вопросами демаркации занимается Министерство иностранных дел, и генерал Розов принял свое решение, находясь в штате Федеральной пограничной службы, но работая полностью в совместной российско-китайской комиссии по демаркации, то есть он был в подчинении Министерства иностранных дел. И если генерал Розов был не согласен с позицией этого ведомства, то, видимо, он подал пример не пограничникам, а сотрудникам МИДа.
А. П. Интересно, что силовые структуры — и Советского Союза, и Российской Федерации — подвергаются колоссальному давлению со стороны политических сил и структур. Идут непрерывные чистки ФСБ, это сегодня одна из самых несчастных служб, страшный всемогущий монстр КГБ превратился за время реформ в загнанного пушного зверька, с которого разве что шкуру еще не сняли. Или, например, армия наша многострадальная, ее трясет непрерывно. Что творится в ФАПСИ — черт знает что! И на этом фоне единственная силовая структура — погранвойска — удивительным образом сохранили все же свою внутреннюю строгость, стройность, независимость, хотя бы относительную, от всех этих вихрей политической жизни, общество по-прежнему уважает погранслужбу. Что это: результат того, что Николаев такой тонкий стратег, либо все же пограничники в нашем обществе вызывают особый пиетет, на них не решаются замахнуться? Вы согласны, что пограничникам живется легче, нежели всем остальным?
В. С. Ну, легче или труднее — здесь не мне судить, потому что у нас трудностей своих столько, что не хватает времени их преодолевать. Но разница некоторая существует в отношении общества к пограничникам и к другим силовым структурам. Первая причина — это глубокие нравственные корни пограничников, костяк которых, естественно, составляет офицерский корпус. Все, что в нас есть, — закладывалось еще сызмальства. Кто-то начинал службу с рядового на заставе, кто-то — с курсантской скамьи в училище. Но везде с первых же дней закладывались в нас патриотизм, любовь к границе Отечества, самопожертвование и бескорыстие. У нас традиционно предметом особого внимания была чистота — не действий даже, а помыслов: с довоенных лет, а может, и с петровских времен даже это идет. Поэтому в рядах пограничников не было места непатриотам, непрофессионалам — они не приживались попросту. И вот, когда на страну выпала пора перестроек и радикальных реформ, в том числе и в силовых структурах, мы, пограничники, оказались той структурой, которую эти вихри не только не сломали, но даже и не согнули, не заставили изменить вере в необходимость охранять и защищать государственную границу. Вот это самое главное.
И, конечно, в руководство ФПС, на наше счастье, был назначен такой высочайший профессионал, как генерал армии Николаев Андрей Иванович. Среди офицеров так говорят: “Самое ценное, что он носит — это даже не высокие погоны на плечах, а голову”. И душа у него настоящего офицера: нравственность, которая просто служит примером для подражания, бескорыстие, преданность делу в это тяжелое время. Именно с Николаевым абсолютное большинство наших офицеров связывают тот факт, что пограничные войска не развалились, устояли, — более того, совершенствуют свою деятельность и помогают пограничникам других стран Содружества. Сейчас директор пограничной службы находится в поездке по Молдавии — и не от хорошей жизни, поверьте, а потому, что там система охранной службы границы развалилась, и этот развал непосредственно несет в себе угрозу российским национальным интересам. Причем это не разовый выезд, а постоянная целенаправленная работа ведется.
А. П. Я, к сожалению, не знаю Андрея Ивановича лично, смотрю как бы со стороны, и на меня он производит впечатление блистательного генерала, в хорошем смысле кастового, с чисто военным благородством и такой рафинированностью военной на фоне настоящей человеческой скромности. А вот как Ваш путь складывался? Вы сказали, что успели повоевать. Это, если не секрет, где — в Афганистане?
В. С. Окончил я алма-атинское пограничное училище, после окончания которого попал в Западный пограничный округ, семь лет там прослужил, был заместителем и начальником заставы, потом меня направили в Академию имени Фрунзе. Окончил ее и получил назначение в Среднеазиатский пограничный округ, где служил на различных должностях, которые были связаны с выполнением специальных задач на территории Афганистана. Семь лет прослужил там: от офицера до заместителя начальника оперативной группы и заместителя начальника штаба округа, после чего меня снова направили учиться в Академию Генштаба, откуда вернулся уже заместителем командующего округом. Далее — Северо-западный пограничный округ, первый заместитель командующего, начальником штаба год проработал — и вот четвертый год являюсь командующим в Тихоокеанском округе.
Что касается Афганистана, то у пограничных войск КГБ СССР там была своя зона ответственности, ее называли еще буферной зоной. Это полоса территории глубиной от 80 до 150 км вдоль государственной границы СССР со стороны Афганистана. И в этой зоне ответственности находилось, о чем почти не писали, свыше сорока наших гарнизонов: от Чекаба до Мазари-Шарифа. По сути, в каждом центре северных провинций находились наши оперативные и мотоманевренные группы численностью от 14 до 17 тысяч человек, которые выполняли специальные задачи пограничной службы.