Пользуясь случаем, могу Вам один исторический секрет открыть: последним нашим солдатом, который вышел из Афганистана, был рядовой советский пограничник, и случилось это в 16 часов 21 минуту 15 февраля 1989 года через Мост Дружбы на участке Тактабазарского погранотряда. Выход был вдоль реки Мургаб. Я был у генерал-лейтенанта Коробейникова, которого начальник погранвойск СССР генерал армии Матросов назначил непосредственным руководителем вывода, начальником штаба и вел учет, когда, с какого направления какие подразделения вышли. Мы были, по сути дела, арьергардом и выходили уже после того, как отгремели фанфары, когда откушали плов и шашлык, когда прошел командующий 40-й армией, после того, как разъехались пресса и телевидение — в 15 часов 30 минут вышла на этом направлении последняя наша мотоманевренная группа и сбросила в Аму-Дарью обувь, оставленную кем-то на Мосту Дружбы.
А. П. Живописную картину Вы нарисовали. Но все это в прошлом, а как все же сейчас? Каким образом в стройную, налаженную жизнь погранзастав, в быт погрангородков врывается сегодняшняя трагедия? Чем отличаются, например, ребята-призывники от дореформенных?
В. С. Разница значительная. Если до 91-го года сто процентов призывников имели законченное среднее образование и выше, то сейчас только процентов 70 — 75. Если раньше ни одного призывника не брали, кто имел приводы в милицию, то сейчас на это вообще не обращают внимания, в пограничники попадают даже люди с условной судимостью. Кроме того, примерно 15% — с дефицитом веса, а раньше ни единого человека с дефицитом веса не брали. Почему? Не из кого выбирать. У нас два раза в год призывы, весенний и осенний, и численность призыва различная. Так вот, с последних призывов я формирую учебные пункты со щадящим режимом и усиленным питанием, солдаты их уже прозвали “откормфермы”. Там идет питание за счет подсобного хозяйства и улова рыбы, обучаются там ребята не три месяца, а шесть, чтобы они набрали вес и могли вынести те сильные физические и моральные нагрузки, которые встретятся им непосредственно на государственной границе.
Далее. Если раньше не было ни одного призывника, который до призыва нигде не учился и не работал, то сегодня таких до 40%. Вопрос возникает: а чем они занимались на гражданке? С чем пришли в пограничные войска? Это — трагедия, конечно. И проявляется она иногда очень неожиданно. Вот последний случай — на 8-й заставе в бухте Преображения, в Находке. Там кого только не было уже: и прокуратура, и ФСБ, и служба собственной безопасности округа разбиралась, журналисты ездили — я никому не запрещал. Официального заключения по этому ЧП нет, так что поверьте на слово.
Вот получает солдат в начале года письмо от матери, ему увольняться весной, и та ему пишет: “Сынок, здравствуй, вот получили твое письмо, спасибо. Дома все нормально, новостей больших нет”. Дальше пишет, что сосед дядя Петя запил и помер, а соседка такая-то бегает на панель, мать с отцом переживают за нее, бьют, ничего не получается. Еще один сосед из-за безысходности повесился. Такие вот примеры из жизни, а в конце: “Мы тебя ждем, соскучились”. А мысль-то подспудно просматривается: хотим повидаться, но делать у нас нечего — оглядись там, где служишь: может, можно зацепиться, устроиться на работу, обеспечить себе более-менее нормальные условия существования. А что в Преображении? База тралового флота, половина безработных, вторая половина месяцами не получает зарплату. Ну хорошо бы, один солдат такие письма из дому получал, но ведь у многих та же ситуация, морально и психологически их эта обстановка, которая ожидает после увольнения, уже давит. И вот однажды, просматривая по телевизору фильм, один из тех, от которых меня лично коробит, где пропагандируются индивидуализм, секс, насилие, — этот сержант и говорит приятелю: “Слышь, Петро, вот это жизнь — смотри! Девочки, деньги… А куда мы поедем на гражданку? Лучше вот так вот три денька хотя бы пожить, чем всю оставшуюся жизнь мучиться, как мучаются наши близкие, родители наши. Куда ни глянь, работы нет, зарплаты нет, выживают кто как может. Так лучше три дня пожить, а там — хоть трава не расти!”
Поговорили вроде бы в шутку… Но проходит месяца два, они возвращаются к этому разговору, и уже создается, формируется группа из трех человек, которая определила: “Лучше три дня пожить и покончить жизнь самоубийством, чем отслужить и вернуться домой, в отстойник”. Разрабатывают план: захватим оружие, убивать никого не будем, запрем личный состав и, пока те находятся под замком, забираем машину, выезжаем в поселок, ограбим один-два ларька, наберем водки, конфет, печенья, лимонад, прихватываем девочек, отрываемся от возможного преследования и три дня погудим, а затем все трое кончаем жизнь самоубийством. Вот и все.
Судьба им отпустила в этом замысле всего один час. На их пути встали два прапорщика, ответственные в этот день на пограничной заставе. Но договоренность была, собственно, они с жизнью уже распрощались, отведя себе всего трое суток. Так вот, когда прапорщики встали на пути реализации этого замысла, они их убрали. Весь личный состав, и женщины там говорили им, умоляли: “Не делайте этого!” Все — они прапорщиков расстреляли, выехали в поселок, к магазинам, но уже на пути движения милиция выставила наряд. Двое покончили жизнь самоубийством при встрече с милицией, а один сдался.
На заставе не установлено ни одного факта неуставных отношений и признаков дедовщины никем не обнаружено. Начальник заставы, заместитель, старшина особенно — все возможное сделали, чтобы создать нормальный быт. Это по оценке совершенно сторонних организаций, которым не нужно защищать честь нашего мундира. Да и местные жители отмечали, что это происшествие для них неожиданно: ведь на заставе нормальные условия, все чисто, уютно, все накормлены. Даже не верится, что такое могло произойти. Что здесь? Кто еще недоработал? Конечно, мы урок усвоили и выводы сделали. Наказали офицеров — правда, скорее, остальным в назидание, для профилактики, чтобы отслеживали настроение личного состава: что за пределами военных городков, что дома, — чтобы интересовались, как-то поддерживали. Большой список мероприятий.
Но основная-то причина — в обществе.
А. П. Поэтому я и говорю, что трудно воспитателям сейчас. Им трудно говорить современным молодым людям, просвещенным, достаточно оснащенным интеллектуально, отчасти циничным, что граница по-прежнему священна, то есть вот я умру, но не дам сломаться этой границе. Как говорить такое, когда на глазах сломалась огромная граница — значит, она не священная оказалась? И никто не умер за нее. Допустили. В прошлом году сломалась граница в районе Чечни. Вы сейчас, по существу, обустраиваете границу по внутреннему контуру России. Значит, и здесь можно ее ломать. Все-таки это огромная психологическая драма для пограничников. Мы не можем говорить, что граница не священна, что она случайна, но на самом деле тенденции, которые сейчас развиваются, раскручиваются — они таковы, что ломают границы, а мы позволяем меняться этому контуру и не умираем. А сейчас всерьез говорят о возможности превращения Российской Федерации в Российскую конфедерацию. Эта проблема вышла в общественность. По существу, подготовлен распад России и создание восьми десятков маленьких государств с проблемой границ у каждого — а я по-прежнему буду говорить, что граница Российской Федерации Магаданского района для меня священна. Это же огромная драма.
В. С. Вы затронули очень широкий пласт внутриполитических вопросов, доступ к обсуждению которых и к участию нам, военным, просто-напросто закрыт официально. Я не имею права их обсуждать. Это дело президента, правительства, Госдумы, Совета Федерации. Единственное, что я могу сказать, — мы все живые люди, мыслим, переживаем и чувствуем, и эти процессы, которые произошли в связи с перестройкой, в том числе конфедерация, — они отзываются болью в наших душах и наших умах.
СЛУЖИТЬ РОДИНЕ, А НЕ РЕЖИМУ генерал Валерий Розов:
Так говорит дальневосточный генерал-патриот, создавший прецедент добровольной отставки по причине несогласия с антироссийской политикой нынешних властей
Так исторически сложилось, что проведением русско-китайской границы всегда занимались военные: адмирал Путятинов, генерал-майор Игнатьев, всем известный генерал-губернатор Муравьев-Амурский, губернатор генерал-майор Баранов. Я границу охранял, границу защищал, но никогда границу не продавал. И я не хочу, чтобы на моих детей и внуков потом показывали пальцами: вот, их отец и дед был тем самым человеком, который нашу землю отдал. Тем более и земля-то непростая, политая кровью героев, два полка полегло там, отстаивая Родину. В следующем году исполнится 60 лет со времени тех боев, неужели не будет никому стыдно за то, что на сопке Заозерной уже взорван музей, мемориал тех дней. Это блиндажный дот, построенный Карбышевым и превращенный в знак воинской памяти. Ветераны еще живы, они придут на место, где пали их боевые товарищи, — а там обломки, расколоты стенды с именами героев. Кому помешала память о тех боях и тех победах?
