Сейчас имеются писатели, иногда с громкими именами – среди них Моруа и Лакретель – которых можно было бы обвинить в каком-то «разжижении», снижении прустовских тем и прустовского тона. Жак Шардонн, несомненно, близкий этому направлению и менее, чем, например, Моруа, знаменитый, достойнее и самостоятельнее других.
Marc Chadourne. Cécile de la Folie. Plon. 1930
Когда читаешь одну за другой новые французские книги, то хочется останавливаться не на тех из них, которые принадлежат к блестящему и гладкому среднему уровню, а на других, немногих, которые, будучи лучше или хуже этого завидного среднего уровня, выделяются чем-то неуклюжим, неровным, каким-то нескрываемым авторским усилием. Таким исключением была несколько искусственная и запутанная книга Шадурна «Vasco», вышедшая два года тому назад, таким же исключением является и «Cécile de la Folie».
Фамилия героини с некоторой наивностью символизирует необычность, мятежность, иррациональность душевного ее склада. История рассказывается несложная. Молоденькой барышней, ученицей консерватории попадает героиня в имение богатых родственников, где влюбляется в своего кузена, честолюбивого, скрытного, умного мальчика. Для нее это – любовь навсегда, для него – только идеал любви, то, чего он хочет достигнуть, чем дорожит, чего старается не упустить и что ему, в конце концов, не удается. Студенческая жизнь, война, послевоенный Париж, с доступными и, казалось бы, заслуженными удовольствиями, совершенно его меняют. Всё же Cécile, требовательная, бескомпромиссная, твердая, несмотря на жизненные и творческие неудачи, остается чем-то для него высшим, последним его судьей, и к ней он изредка обращается, вечером или ночью, с бессвязными, стыдливыми о себе признаниями, с язвительными насмешками, как бы отмщающими за подобное унижение. Она, усталая после уроков музыки, которыми кормит отца и брата, терпеливо выслушивает его исповеди и поддерживает в нем надежду измениться и как-то подняться. Во всем этом много от Достоевского, да и в книге не раз говорится о русском духе, о русской музыке, о необходимости поехать в Россию. Конец романа печальный и, к сожалению, мелодраматический. Герой «чувствует» во сне, что Cécile решила утопиться, отыскивает ее на берегу Сены, привозит домой, но слишком поздно: она смертельно больна и в его присутствии доигрывает на рояле последние аккорды.
Недостатков в книге сколько угодно: стремление во что бы то ни стало оригинальничать (так, «части» романа названы почему-то «периодами»), упомянутый мелодраматизм конца, явные неправдоподобности и порою дурной вкус – такие выражения, как «Париж – теплая самка», или «слоновая потребность в нежности», конечно, непростительны и недопустимы. Но недостатки Шадурна искупаются сухим, жарким тоном, соответствующим характеру и переживаниям Cécile de la Folie, порывистостью, страстностью, силой авторского таланта, жизненной верностью и всё же исключительностью прелестного образа героини. Любопытно, что в некоторых вопросах, касающихся и морали и между человеческих отношений, Шадурн проводит точку зрения, понятную нам, русским, и для французов вряд ли приемлемую. Подобно Монтерлану, Шадурн – вне основного прустовского течения современной французской литературы.
Juli en Green. Le voyageur sur la terre. Plon. Paris
Грин, молодой французский писатель американского происхождения, в несколько лет создал себе большое имя двумя романами: «Adrienne Mesurat» и «Leviathan». Сравнительно меньший успех имело его почти юношеское произведение «Le Mont Cinere». Общее признание, можно даже сказать, слава Жюльена Грина, несомненно, оправданы и легко объяснимы. Простые, как будто бы тусклые, фразы его книг незаметно читателя втягивают, им овладевают. Действие тщательно разработано и с неуловимой последовательностью приводит к жестокому концу, всегда трагическому, всегда беспощадному.
Но сила Грина не в этом, а в какой-то резкой его непохожести на всех других французских писателей, что не раз уже отмечалось и обычно приписывается его происхождению, чужеродным влияниям и традициям. Вероятно, такая зависимость у Жюльена Грина и существует, но еще вероятнее, что его самобытность глубже этих случайных причин, этих посторонних на него влияний, и ею одной объясняются и его достижения и успех.
Особое свойство и как бы цель его писаний – накопление, внушение ужаса, возникающего из мелочей и приводящего к неизбежному конечному взрыву. Всегда описывается скромная провинциальная среда – французская или американская – размеренно-аккуратные, на первый взгляд спокойные люди. У них самые обыкновенные желания и привычки, но эти желания и привычки понемногу превращаются в какую-то одержимость, которая, в свою очередь, становится необузданностью или безумием. Герои непременно действуют себе во вред и словно бы нарочно выбирают наиболее для себя плохое.
Нередко получается при этом искусственность, явная надуманность, и нужен весь большой и неоспоримый талант автора, чтобы читателя убедить и победить, и часто его таланта бывает недостаточно.
Четыре рассказа, объединенные под заглавием «Le voyageur sur la terre», написаны, по-видимому, раньше тех романов, которые создали славу молодого писателя, и в них сильнее выступают свойственные ему недостатки – искусственности, необоснованного, во что бы то ни стало, трагизма. Каждый рассказ – обязательно со смертельным исходом, не всегда подготовленным предшествующими этой смерти событиями.
Лучшая и, очевидно, центральная вещь в книге «Les clefs de la mort», «Ключи смерти». В имении немолодой вдовы поселяется беззастенчивый авантюрист. Он ее шантажирует, пользуется ее деньгами и вынужденным гостеприимством и ни за что не уезжает из имения. Шестнадцати летний сын хозяйки решает его убить и каждую ночь подходит с ножом к его комнате, но чья-то невидимая сила каждый раз мальчика останавливает. После одного подобного нелепого покушения он попадает в комнату своей приемной сестры, загадочно молчаливой девочки, с большими задумчивыми глазами. Оказывается, мешала она и она же искупает его вину: раз он навлек смерть на маленькую усадьбу, то кто-нибудь из ее обитателей должен погибнуть, и умирает молчаливая девочка.
Во всем этом много недоговоренного и наивного, но уже чувствуется будущий автор произведений значительных, обладающих редкими достоинствами и, к сожалению, обидными недостатками.
Mary Webb. Sarn. London
Кажется, ни в одной литературе не наблюдается такого явного женского засилия, как в литературе английской, особенно в области психологического романа или новеллы. К числу самых талантливых писательниц, наряду с Вирджинией Вульф, Кэтэрин Мэнсфильд, Клеменс Дэн, Розамонд Леман, принадлежит и недавно умершая романистка Мэри Уэбб. Жизнь ее была короткой и несчастливой, признание явилось, как это часто бывает, обидно поздно – почти сейчас же после ее смерти. Наиболее прославленное ее произведение – «Сарн».
Сарн – название крестьянской усадьбы. Героиня – дочь, а затем, после смерти отца, сестра владельца этой усадьбы. Она умная, стройная, изящная девушка, обезображенная «заячьей губой». Это – ее крест, причина постоянной горечи и сомнений. Через весь роман проходит и бесконечно повторяется простодушно-жестокая жалоба ее матери: «Я не виновата, что заяц перебежал мне дорогу». После множества приключений и перемен большинство персонажей романа гибнет, усадьба сгорает, но как раз героиня – неожиданно для себя – находит мужа, уют, достойную ее личную жизнь.
В романе изображена деревенская Англия, какою она была лет сто-сто двадцать тому назад. Нравы еще грубые, притом отягченные преступлениями, совершаемыми то одним, то другим героем «Сарна».
Здесь и безжалостные избиения, и поджоги, и самое отвратительное убийство. Но всё это смягчено незлобивым прощающим юмором, очаровательными описаниями природы, чисто английской поэтичностью, всегда читателю передающейся и всегда в меру.
Jacques de Lacretelle. Les hauts ponts. Sabine. N. R. F. 1932
Во французской литературе наблюдается странное явление. Писателям тесно в рамках короткого романа в 200–250 страниц, навязанного издательствами и, по-видимому, отвечающего вкусам «широкой публики». И вот они ищут выхода из этого положения, выпускают те же, сравнительно небольшие, сюжетно законченные книжки, но романы становятся продолжением один другого, превращаются в серии, иногда многотомные. Таковы, например, «Тибо» Роже Мартен-дю-Гара или огромная эпопея Рене Беэна, писателя малоизвестного, но выдвинутого Леоном Доде, одним из самых замечательных «угадчиков» нашего времени.
Объявлено о выходе такой же серии романов Лакретеля, под общим названием «Les hauts ponts» – «Высокие мосты». Это название имения, за обладание которым борется семья, то богатеющая, то разоряющаяся и унаследовавшая имение со времен еще дореволюционных. Удивительно, как тема собственности, усадьбы, торгового дома, а также тема семьи всё непрерывнее повторяются во французских книгах. К первой относятся «Les Varais» Шардонна, «Saint-Saturnin» Шлемберже, «Bernard Quesnay» Моруа. Ко второй – «Cercle de famille» того же Моруа, вышеназванные «Тибо» и сколько еще других. Большевики бы в этом усмотрели буржуазный «социальный заказ» или «поэзию умирающего капитализма». Может быть, в этом и есть инстинктивное сопротивление здоровых слоев надвигающейся анархии и разрушению.
