По снегу, прикрывшему лед толстым и вязким покрывалом, неторопливым маршем двигались целый час, пробивая дорогу кто лыжами, а кто и снегоступами. Та еще заморочка – снегоступы хотя условно и можно назвать укороченными лыжами, но манера ходьбы на них совсем другая. В них хорошо топать по сложно-пересеченной местности, особенно на склонах, но в скорости движения они значительно уступают настоящим лыжам. Ничего, пусть и не сразу, но приноровились, выработали общую скорость, устроившую всех. Тянули по реке, сколько смогли, но все-таки вскоре пришлось выбираться на берег. Москва-река сама по себе не подарок – изгибается и петляет среди городских районов так, что сократить путь через сушу, срезая особенно сильные изгибы, не получается. Бродяги, собственно, срезать и предложили – вывели к улице, которая коротким отрезком пролегала вдоль русла реки, а потом странным зигзагом уходила в глубь разрушенных кварталов. Они даже название этих улиц помнили, хотя табличек почти не сохранилось. Ленинская Слобода… вербальный осколок прошлого.
За этот час пути Поляков о многом успел поразмыслить. Активная прогулка хорошо прочищает мозги.
И первоначальная мысль уничтожить всех обитателей Убежища, очаг заразы, уже отошла на задний план, уступила другому намерению. Месть, само собой, должна свершиться, суровая и справедливая, но теперь не это стало главным. Он и не подозревал, насколько власть, настоящая власть заводит, будоражит нервы, доставляет кайф. Он ломал волю этих людей легко и безжалостно, и ему это чертовски понравилось. Почему он не уничтожил Храмового раньше? Почему жил одним днем, наплевав на будущее? Если бы во главе Затворников стоял он, то его жена осталась бы жива, и жизни дочери ничто бы не угрожало.
Зараза… Любопытная тема. Очень. Очень волнующая. Он ведь и не подозревал, что и сам поражен этой дрянью. Даже подумать не мог, почему-то всегда казалось, что кто угодно, но только не он. Но когда на его глазах дочь и жена исчезли в гудящем пламени бытовки, у него внутри что-то надломилось. И «зараза» этим как-то воспользовалась, завладела его организмом, сжигаемым горем и ненавистью. Теперь-то он знал, что Фиона еще жива. И если с ней что-то случится, пока он добирается до убежища, то Храмовому придется ответить за это сполна. Быстро он точно не умрет.
Интересно, что сделал Храмовой со своим пацаном после нападения? Это ведь не было сном или бредом. Грешник действительно побывал в его теле, и подвела лишь хилая мышечная масса Андрюхи, иначе бы уделал старого приятеля рукой собственного сына. Вот была бы ирония… Возможно, он еще сумеет помочь пацану, если тот жив. Поляков не знал, как именно, но чувствовал, что может. Вот доберется – и разберется на месте, что к чему. Он хоть и старался гнать ненужные мысли прочь, обдумывая планы мести, но все же эти двое бауманцев, о которых Поляков кое-что слышал, пока находился на Новокузнецкой, явно что-то сделали с ним, превратив его слабость в силу… Поразительно. Оказывается, на заразу есть управа. Жаль, что увидеть искателей он не смог – парень исчез на Северной, девушка – на самой Новокузнецкой, и Поляков решил не искать их, не терять время. Но знал, что они живы. Чувствовал с ними некую глубинную связь. Когда бункер будет захвачен, придется их найти, и тогда он заставит их поделиться своими секретами. Если он сумеет искоренить в Убежище болезнь, то люди пойдут за ним безоговорочно, без всякого давления. Будут преданы ему по гроб жизни. Придется лишь поставить к стенке только самых рьяных и преданных сторонников Храмового, но таких ведь немного. Женщины, опять же, их вроде как и не за что. Не говоря уже про детей, но их в Убежище всего пятеро, выключая сына Храмового, разных возрастов, от пяти до четырнадцати. Неурожайное нынче время на детей-то…
Но что если после такого лечения найдутся те, кто станет сильнее его? Да. Надо будет поосторожнее с такими экспериментами. И чуть что, сразу уничтожать тех, кто будет нести угрозу, – до того, как они осознают свое превосходство… А может быть, просто уничтожить всех, кто заражен? И сколотить новую команду? Непросто сейчас решать все на ходу, но есть о чем подумать, есть. Начать хотя бы с этих…. Братков. Двенадцать из них не заражено. Но пятеро…. «Неправильные люди»… Он еще там, на Новокузнецкой понял, что именно с ними не так. Эти люди были поражены той же «заразой», что и затворники. И теперь он мог их каким-то образом чувствовать, вычислять с ходу. И даже более – он мог их убивать лишь усилием воли, забирая их жизненную энергию и восстанавливая собственные силы. Когда он это осознал, его сперва здорово понесло – он давил их как клопов, одного за другим, наслаждаясь ощущением власти и необыкновенным приливом сил, казалось, он может своротить горы. Его раны и повреждения зажили всего за несколько часов. Но все-таки хватило ума остановиться, не губить всех. Несколько внезапных смертей и так привлекли слишком много нежелательного внимания, так что пришлось как можно быстрее уводить выбранных людей со станции, пока не рассеялось наведенное им влияние. Да и вовремя сообразил, что силы могли понадобиться ему в пути, а такие люди для него – как батарейки. Целых пять «батареек», не подозревающих о том, что им уготовано…
Грешник с нехорошим прищуром выхватил из снегопада Фиксу, который наконец показался в пределах видимости. С ним тоже все оказалось непросто. Перерождение на Новокузнецкой принесло Полякову новые, странные и удивительные способности. За время пути каждого человека из своего отряда он… Как бы это описать… пролистал, как открытую книгу? Пожалуй, точнее не скажешь. Да, именно пролистал, выхватывая взглядом на быстро мелькающих страницах строчки и абзацы и смутно догадываясь по разрозненным кусочкам информации о сюжете, но все же не зная всего в точности. В детстве, до того, как потерял интерес к чтению и книжным проблемам, ему попадались в руки занятные романчики, где описывались способности к телепатии, но здесь было что-то иное. Чем дольше он находился с каким-либо человеком, тем лучше понимал его личную историю. К примеру, Заика – бывший интеллигент, до Катаклизма учился в пединституте, и кто бы мог подумать, что у субтильного, заикающегося паренька, вечно шпыняемого сверстниками, откроется талант меткого стрелка? Как его занесло на Новокузнецкую – отдельная история, но уважение среди братков он все-таки заслужил, что неудивительно – один из самых опытных следопытов на станции. Крупный, мощного телосложения Горелка – бывший мясник с продовольственного рынка. Ехал в метро на смену, когда все началось… Поседел в первый же день, когда понял, что лишился не только семьи, и целого мира. А ожоги на черепе, где не росли волосы, – от костра, задремал на посту в туннеле. Вот и брил башку, оставляя лишь подкрашенный хной ирокез – наводил симметрию и грозный вид. Хотя в душе, несмотря на внушительную комплекцию и ястребиный профиль лица – обыкновенный мужик, не самого храброго десятка. Точило… Точило – типичный зек. Еще до ядерного удара отсидел десятку лет за грабежи с отягчающими…
Поляков всегда был эмоционально холоден, заторможен, но за последний час словно прорвало некую плотину, и все это хлынуло на него мутной волной. Радость и надежды, боль и разочарование – он чувствовал все то же, что и они. За время пути отчасти удалось как-то притерпеться, отодвинуть чужие переживания фоном на задний план. Своих забот хватало, не до чужих. Но эта чертова способность не фонарик, так просто не выключишь, и на душе гадко, а мозги в нешуточном смятении. Вот и старый знакомый Фикса вдруг предстал в ином свете, стоило лишь встретить его в кабинете Учителя… Эти-то – чужаки, по большому счету плевать на них и их желания, а вот мысли о Фиксе не давали покоя, словно здоровенная заноза в сердце – так и будет досаждать, пока не выдернешь с кровью…
Грешник вытащил из кармана куртки пачку конфискованных на станции самодельных папирос, прикурил – тоже от чужой зажигалки. Затянулся, стараясь не обращать внимания на надоедливую головную боль, преследовавшую его еще с Новокузнецкой. Мелочь, не стоящая внимания. На свежем воздухе никотиновая доза пошла хорошо, гладко. Свою куртку он так и не нашел, куда ее сбагрил покойный Хомут – осталось, как говорится, за кадром. Ничего, с его плеча одежка тоже неплохо сидит. Да и карабин почти привычный. Между трофейной «Сайгой» и бывшим у него ранее «Вепрем» не так уж много различий.
С бродягами, кстати, тоже придется что-то решать.
Поляков и с ними проделал то же самое, что и с новокузнецкими. И хотя на давление они вроде бы поддались, но Грешник их почти не чувствовал. Не смог прочесть. Его распоряжения они выполняли беспрекословно, словно он всегда являлся их командиром, но их личные истории остались для него закрытыми. Удивительно, и в то же время почти ожидаемо. Другая порода людей, не из метро. Для тех, кто остался выживать на поверхности, естественный отбор прошел иначе.
