— Никак нет, сэр, — отозвался я. — Если я отсюда свалю, кто вам будет корректировать огонь? Если промахнетесь, они спрячутся в джунглях. Или в своих пещерах. И тогда мне все равно пиздец, потому что они ломанутся в моем направлении, и я окажусь в окружении. И вообще, куда мне, блядь, сейчас податься? Им-то есть куда бежать, сэр. И на чем. У них китайские грузовики. А еще они связали над дорогой ветви деревьев, так что с воздуха вы их не увидите. Господи, да они к бортам грузовиков фонарики прикрепили! Никогда такого раньше не видел!
— Ты же понимаешь, если батареи откроют огонь, пути назад не будет.
— Никогда такого в жизни не видел, сэр, — невпопад ответил я, глядя на долину.
— Можешь не называть меня сэром.
— Понял, — отозвался я. — Они спрятали артиллерию в пещерах в склоне горы. Вырыли их и затолкали туда орудия. Этих пещер с десяток, не меньше, — они подсвечены фонариками, потому я их и вижу. А еще они связали ветви деревьев над дорогой, чтобы ее никто не видел с воздуха. Я вам это уже говорил?
— Слышь, сержант, забей ты на эти ветви с деревьями. В сто первой — четыре артиллерийских батареи. Ты в зоне досягаемости.
— Знаю, — ответил я. — Мне вчера наш лейтенант сказал.
— Его там рядом нет? Ну, твоего лейтенанта.
— Убило его. — Я сглотнул. — Все погибли.
Надолго повисло молчание. Я слышал, как на том конце мужчина дышит в передатчик, видимо соображая, что сказать в ответ.
— Сэр, — повторил я, — они вырыли пещеры в склоне горы. А в пещерах — пушки.
— Что?
— У них в пещерах пушки. Пещеры подсвечены фонариками.
Снова надолго повисло молчание.
— Сэр, не думайте, я не обдолбанный. Я не прикалываюсь, не валяю дурака. Я говорю вам правду.
— А я, сержант, и не говорил, что ты обдолбался. Просто в наших разведданных ничего об этом нет. Ни слова о том, что ты сейчас описываешь. Сам понимаешь… У нас два дня авиаразведка кружила над этим районом. Так что… ты пойми… Я в непростом положении… Мы уже много часов пытаемся связаться с твоим подразделением…
— Я же вам все объяснил, — вздохнул я.
— Я в непростом положении…
— Мне, между прочим, и самому несладко.
— Понимаю, — отозвалась рация.
— Ну так что?
— Погоди немного.
Опять надолго повисла пауза. Рация замолчала, а потом вдруг громко зашипела статическими разрядами. Я слышал, как на том конце офицер с кем-то связывается, но о чем там говорят, разобрать было невозможно.
— Простите за грубость, сэр, — промолвил я. — Но мы напрасно тратим время. Хватит уже изводить меня вопросами. Я говорю правду. Скорее свяжитесь с батареями. Пусть открывают огонь.
— Так со старшим по званию не разговаривают.
— Я в курсе.
— Если ты наврал, я тебе не позавидую.
— А сейчас, типа, вы завидуете, сэр? Я сижу на скале посреди орды вьетнамских солдат. Сейчас они передо мной, но через полчаса обойдут меня с тыла. И тогда мне уж точно пиздец. Вы хорошо меня поняли, сэр?
— Оставайся на связи, — произнес голос.
Я услышал, как кто-то скороговоркой передает координаты на батареи.
— Есть, сэр, — ответил я.
Таблицы и расчеты прицелов для артподготовки всегда оставались для меня темным лесом, как и школьный курс тригонометрии. Но при этом карты я читать умел. В том числе и ту, которую взял у погибшего Паппаса.
— Есть, сэр, — повторил я.
В долине солдаты таскали мешки с рисом и ящики с патронами. Из лесной чащи появились новые бойцы, волочившие за собой на бамбуковых веревках полностью собранные артиллерийские орудия на колесах. Скорее всего, никто из них не мог и подумать, что после нападения на наш отряд кто-то выжил. Ну а те, кого я перестрелял из пулемета, скорее всего, были дальним дозором.
Минут через пять раздался грохот. Я лежал на животе и почувствовал, как скала трясется подо мной, словно в судорогах. Небо окрасилось красным, а перистые облака под полной сияющей луной сделались розовыми. С каждым ударом начинали качаться верхушки деревьев и вспыхивал ослепительно-белый свет. Я увидел, как внизу кучка солдат попадала на колени и уставилась в небо, прикрыв головы руками. Они так и застыли на месте, освещенные заревом, напоминая кающихся грешников.
Я задрал голову и увидел, как откуда-то сзади показались два самолета «Дуглас АС-47». Они неспешно закружили над долиной, вспахивая ее пулеметной очередью. Последующие два часа я орал в рацию так, что сорвал голос. В ответ раздавались спокойные, даже отстраненные голоса пилотов, подтверждавших координаты. Потом мне сказали убираться подальше — минимум на полкилометра. Я пополз на карачках, еле волоча на себе адски тяжелую рацию и пулемет. По дороге мне встретились два вьетнамских бойца, которые везли на тачках мешки с рисом. Я скинул с себя рацию и застрелил обоих. Судя по гулу моторов, подтягивались еще самолеты, но я их не видел: деревья заслоняли обзор.
А потом весь мир взорвался. Все деревья, все до единого, пригнулись, словно трава на ветру. Будто великан протянул с неба исполинские руки и раздвинул заросли. Ну а я двинулся дальше. Я направлялся к тому месту, где мы угодили в засаду.
Видавшие виды «хьюи» сели на рассвете.
Медики отыскали меня там, где я аккуратно собрал трупы своих ребят — ну, тех, кого смог отыскать. Я выложил их аккуратным рядком, вернув оторванные части тел их владельцам. Лица прикрыл пальмовыми ветками. Сложил руки на груди тем, у кого они были. Помню, с какой тщательностью я все это проделал. Мне казалось, что если я наведу подобие порядка, то хоть как-то скомпенсирую и уравновешу тот хаос, среди которого ребята приняли свою смерть.
Еще до того, как сели вертолеты, я взял мачете Паппаса и изрубил то, что осталось от убитых мной вьетнамских солдат. А потом вернул мачете Паппасу, сунув его ему в рюкзак.
Двое медиков уложили меня на носилки, решив, что я ранен. Подняли их, понесли, уронили, подняли снова. Сделали мне укол в руку. Вертолет взлетел. Ветер задувал в кабину сгустившийся под утро туман. Кто-то прижал мокрую тряпицу к моему кровоточащему глазу. Здоровым глазом я увидел, как солдат достал ампулу морфия, расстегнул на мне ремень и сделал еще один укол — в пах. Я почувствовал несказанную легкость, все поплыло перед глазами. Перед моим взором предстал Эрни Бэнкс, бьющий по мячу, который, вращаясь в воздухе, полетел в левую часть поля. Толпа болельщиков вскочила и заревела от восторга. Белоснежные футболки зрителей особенно четко выделялись на фоне увитой плющом стены стадиона «Ригли-филд». Лучший удар за всю историю бейсбола. Потом мне привиделась жвачка, подпрыгивавшая во рту рядового.
— Он истекает кровью, — раздался голос медика, гулким эхом отозвавшийся в моей голове. Мне показалось, что он донесся откуда-то издалека.
Мне захотелось сказать, что это не моя кровь. Я легко отделался: поцарапан глаз да пара мелких порезов на лице. Я попытался сказать, что не ранен, но мне помешал чудесный, славный, милый, очаровательный морфин.
Медик навис надо мной:
— Сержант, ты меня слышишь?
Я поднял руку и попытался кивнуть пудовой головой.
Откуда ни возьмись появилась рука с мокрым полотенцем и вытерла мне лицо.
— Мы слышали тебя по рации. Вот это было шоу! Как ты вообще отыскал их базу? Нет, честно скажи, как? Ребята записали твои переговоры — все честь по чести. Ну ты даешь, сержант! Командование бригады сейчас срется от восторга. Они все там охерели от того, что ты сделал. Кстати, как тебя зовут? Слышь, сержант, как звать тебя, а?
После того как я закончил рассказ, мы некоторое время лежали в кровати, не прикасаясь друг к другу. Я натянул одеяло до подбородка, надеясь скрыть рубец на шее. Впрочем, она его уже видела много раз.
— На следующей неделе меня представили к медали, — наконец продолжил я. — Политика чистой воды. Понимаешь, дела во Вьетнаме уже достаточно долго шли не лучшим образом, а тут такой повод. Есть чем порадовать общественность. Мне продолжать?
— Да.
— Если хочешь, я могу и помолчать.
