– Да! Тебе повезло!!! – задумчиво растягивая слова, произнес фельдшер.
– Хотя удивляться тут нечему! На передовой не такое случается!
– Ты пока только один оттуда выбрался сюда живым! Говорят, еще один солдат с первого батальона оказался в санроте!
– Да! Я видел много неудач. Но такое! Чтобы из целого полка вернулись двое! Санитары, которые были в избе, передавая шапку из рук в руки, крутили ее и качали головами.
– Останешься здесь или в санроту отправить? – спросил меня военфельдшер, затем задумался и снова добавил: «Полежи сегодня здесь. Завтра посмотрим и решим, что нам делать с тобой».
– У тебя контузия и кровь изо рта! Я сидел на соломе и смотрел на фельдшера невидящим взглядом. Я думал о солдатах, оставшихся там, под деревней и хотел очень пить и спать. Я медленно расстегнул и распустил поясной ремень, снял чрезседельник портупеи и скинул полушубок. Кто-то, наверное, сказал: «Подумаешь, сотни три-четыре солдат и десяток мальчишек-лейтенантов остались лежать убитыми под деревней! Для этого и война! Она без жертв не бывает!». Разморенный теплотой избы и запахом свежей хрустящей соломы, я жадно напился холодной колодезной воды, повалился на солому. Меня укрыли полушубком, и я заснул. Сон пришел сразу, мгновенно, как снаряд, разорвавшийся около головы. Утром на следующий день я не встал, проспал еще целые сутки. Потом мы с фельдшером решили, что я останусь в санвзводе и санроту не пойду.
– Тебе нужно оправиться от контузии и отдохнуть, как следует. Лучшего лекарства, чем сон, не придумаешь! За ухом, на затылке у меня появилась опухоль и краснота. Мне наложили повязку с какой-то вонючей мазью и забинтовали голову. Теперь я был похож на раненого с проломом черепа. Названия деревушки, где мы стояли, я не запомнил, мне было не до того. Помню, кажется, на следующий день в деревню на легких саночках приехал кто-то из большого начальства. Саночки лёгкие, как у московских извозчиков, остановились напротив крыльца. Я сидел на приступке около сарая и покуривал махорку. Фельдшер вышел из дома, сбежал по ступенькам и подался навстречу начальству.
– Кто он такой? Этот важный и полный? – спросил я фельдшера, когда он вернулся назад.
– Это наш дивизионный комиссар Шершин! Спрашивал, сколько раненых вышло из деревни и прошло через наш медпункт. Я почесал повязку на затылке. Вши под повязкой не давали покоя. Потом я поднялся на ноги, бросил окурок, притоптал его ногой и по скрипучим ступенькам вошел в избу. Это была моя первая встреча с Шершиным. Шершин со мной не говорил. Мы оглядели друг друга с некоторого расстояния. Он видно хотел меня о чем-то спросить, но заколебался и раздумал. Фельдшер доложил ему, что из полка кроме меня больше никто не вышел.
– Если тыла полка начнут двигаться – сказал мне фельдшер, не выходя из-за висевшей простыни поперек избы – ты, лейтенант, поедешь в задней повозке. В задних санях – поправился он.
– Ладно! – ответил я. А по совести, не хотелось покидать натопленной избы. Не прошло и трех суток, а я уже освоился в тепле и привык к мягкой соломе. Ведь я первый раз за всю зиму попал в натопленный дом и спал как человек. При движении полка санвзводу полагалось двое саней. При налчии большого количества раненых, их возили на этих санях в санроту. Имущество и люди во время марша размещались в них. Фельдшер берег своих тощих и заезженных лошадей. Когда они под горку помаленьку бежали и трусили, санитары присаживались сзади на сани. Служба у санитаров санвзвода была не легче, чем у медперсонала санрот. Но в сравнение с солдатской никак не шла. Спали они в тепле на полу, на соломе, пищу получали сполна и регулярно. Когда линия фронта вставала, санвзод стоял обычно на полпути от передовой и полка. До них иногда долетали снаряды и мины. Они часто вставали на окраине ближайшей к переднему краю деревни. Но приходилось им иногда и свои палатки разбивать где-нибудь в снегу, в кустах или в лесу. В палатках горели железные печки, внутри было жарко, дымно и душно. На подстил в палатку бросали свежий лапник, на нем делали перевязки, лежали раненые и спали санитары. В этом собственно и заключались тяготы их фронтовой и походной жизни. С этого момента для меня, привыкшего к морозам, к ветру на снегу, начались дни покоя, тепла и сытости. Раненые с передовой не поступали. Наш полк обезлюдел совсем. Ждали пополнения. Говорили, что маршевые роты идут и уже на подходе. Но вот тыла полка тронулись с места и по ночам стали делать переходы. На узкой зимней дороге слышались крики, споры и ругань солдат. Сани идут то рысью под гору, то тащатся, медленно забираясь вверх. Немецкая авиация не летала. С неба сыпался мелкий колючий снег. С дорог начала срываться зимняя поземка. Люди и лошади потащились по дорогам и днем. Дивизия медленно подвигалась в направлении Пушкино. (Кто-то из соседей шел впереди).
– Как чувствуешь себя, лейтенант? – спросил фельдшер, вернувшись с повозочным.
– В штабе полка про тебя спрашивали.
– Как чувствую? О чём говорить! Давай, выписывай! Не буду же я просится у тебя, чтобы меня в санвзводе оставили еще на неделю!
– Ну, вот и договорились! – улыбнулся фельдшер.
– А то – сам понимаешь! Мне вроде приказали. А я по долгу службы обязан тебя лечить. Может, у тебя еще голова болит?
– Пустое, фельдшер, говоришь!
– Вечером наша повозка пойдет в штаб полка. Повозочный отвезет тебя до самого места. Тебе нужно явиться к начальнику штаба. Скажешь, что ты из санвзвода. Он в курсе дела. Я с ним говорил о тебе.
– Полковые в санвзоде не показывались. Меня своими расспросами не беспокоили. Что-то нашего комбата не видно. Может, знаешь, где он?
– Говорят, он ночью сбежал от телефонистов. Утром, когда стала бить немецкая артиллерия, его стали искать и нигде не нашли.
– Артиллерии, фельдшер, не было!
– Как не было?
– Так! Начали бить немецкие зенитки прямой наводкой.
– А в полку сказали – артиллерия!
– Ты мне лучше скажи, где комбат! Чего молчишь?
– Он, говорят, потом объявился. Его вызвали в полк и отправили в дивизию. Говорят, Березин отдал его под суд.
– Это похоже на нашего Березина. Собственные грехи на комбата свалил.
– Начмедсанслужбы полка приказали очистить все санвзвода и санроту от раненых.
– Это худой и высокий такой?
– Да! Да! Всех ходячих приказали комиссовать и отправить в стрелковую роту. Спрашивали и про тебя. «У вас там в санвзводе лейтенант на соломе лежит! Что? Он контужен? Руки-ноги есть? Что? Опухоль на шее? Опухоль – не дыра! Поставьте наклейку!». После этого у меня с фельдшером и состоялся разговор. Я был молод в то время и глуп. В то же время у меня были довольно натянутые отношения с полковыми. Я не был сибиряком, их земляком и среди штабных у меня не было знакомых и товарищей. В полку меня считали чужим. Я нередко слышал: «Пошлите этого москаля! И с этим делом будет покончено!». И теперь, когда фельдшер завел со мной разговор о выписке, я не стал сопротивляться и ответил согласием. Если я сейчас не буду тянуть время, то в роту получу побывавших в боях солдат. Люди уже обстреляны. Бежать с поля боя не будут. А солдат, прибывших из тыла, нужно учить и учить. Вечером к санвзводу подъехал повозочный. Он кашлянул в варежку и кнутом почесал под шапкой в затылке.
– Вши что ль заели? – сказал я Повозочный помялся, подумал и нерешительно спросил: «Это вы, лейтенант, едете в штаб полка?»
– Он самый!
– Я за вами приехал!
– Сейчас зайду, попрощаюсь с фельдшером, и сразу поедем. Он тронул свою лошаденку, и мы покатились, переваливаясь на сугробах. Лошаденка не ходкая, но трусцой, не спеша, тащила собой деревенские сани. Где нужно, она переходила на медленный шаг, переваливала через сугробы и под горку трясла своими боками. Она плавно качалась, часто фыркала, поворачивала голову и поглядывала на своего хозяина.
– Ну, ну! Говорил он ей, не трогая ее вожжами и не шевелясь в санях. Его «ну, ну!» она понимала. У лошади на войне тоже были и своя судьба, и свои дороги. Солдат убитых бросали в снегу, а лошадей на мясо пускали. Вскоре, скрипя оглоблями, лошаденка свернула в сторону, и мы въехали в тихую деревушку. Повозочный, как договорились, доставил меня на место.
– В конце деревни – сказал мне начальник штаба, – на самом отшибе стоят два дома. Там старшина и полсотни солдат. Проверишь их по списку. Это твоя новая рота.
От начальника штаба я отправился в конец деревни.
* * *
Глава 9. Новая рота
Текст главы набирал SSS Сергей@mail.ru
01.08.1983 (правка)
Декабрь 1941
– – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - -
Новая рота. Мы двигаемся на Пушкино. Поворот на Старицу. Вместе с обозом.
Назначение нового комбата. Лицо старухи. Расчистка дороги. Рота попадает в воду.
