Рядом с ней упал человек, он дергался, задыхался и пытался прикрыть рукой зияющую рану от меча в груди; его меч лежал у ног Дженни. В нее когтями вцепилась боль, ужас, что она умрет, если не подберет его и не вонзит по рукоятку Джону в спину…
Она отпихнула меч от себя со всей силы, всем, что еще оставалось в ней, призывая на атакующих солдат грохочущую вспышку молнии и тьму, чтобы поглотить свет ламп. Мокрая кожа, окровавленные пледы, его знакомый запах разрывали ей сердце…
— Беги! — Она швырнула его в прорезь палатки, вихрем вернулась назад и метнула огонь в людей, вошедших на шум. Ян, Карадок, Изулт — обнаженные, пропитанные вином… Взрыв света, тьмы, силы отшвырнул их назад, а затем она упала на колени, свернулась в комок на хлюпающих коврах, зарыдала от опустошения — боль, и снова боль, хотя сознания она так и не потеряла, как ни молила…
Прекрати, резко сказал Фолкатор.
В ответе Амайона не было слов, не было даже намека на слова. Чистая неистовая ненависть к существу, которое осмелилось бросить вызов. Зверь, поднявший окровавленную пасть от добычи.
ПРЕКРАТИ! Ты убьешь ее.
Она в безопасности в твоем вонючем камешке. Только это были не слова, а река яда, что изливалась по кровоточившей плоти ее души. Она не умрет.
Не думай об этом, оборвали остальные.
Это не имеет значения, расхохотался Готпис, носивший тело Яна, когда вернулся сквозь разрез в палатке. В руке его было копье, с которого сбегала дождевая вода и кровь. Он мертв.
И Дженни мысленно увидела эту сцену. Джон стоял на коленях в луже разбавленной водой крови, там, где они перерезали ему сухожилия, и пытался руками отразить удары пик, мечей и гарпунов. Мокрые волосы свисали поверх разбитых очков, а он еще раз попытался встать на ноги, отползти прочь; он поднял глаза и увидел Яна с копьем в руках, дождь заливал его черные волосы и он смотрел вниз на него с улыбкой в голубых адовых глазах.
Сердце Дженни, казалось, провалилось в белую пустоту ужаса. Вы лжете! Как вы лгали Блайеду! Ее власть над телом снова ускользнула, когда последняя вспышка сопротивления умерла.
***
Три ночи спустя две лошади пробирались по заросшему папоротником щебню и необъяснимым полосам тьмы, что заполняли чашеобразную долину у западной кромки подножия Злого Хребта. Всполохи и лоскутья голубовато-белого света плыли вдоль земли и время от времени выделяли среди зарослей дикого винограда и плюща ужасающую белую каменную руку или прорезь дверной перемычки. Высокие прозрачные тучи укрывали ноготок медленно прибывавшей луны.
Всадник на лошади поменьше, плотном горном пони, натянул поводья в том месте, где упавшие колонны отмечали ворота , за которыми была когда-то тропинка к цитадели на холме. — Решил сделать это, человек?
Голос Аверсина был усталым и измученным — три ночи он спал урывками и видел отвратительные сны. — Укажи мне любой другой способ, и я им воспользуюсь, Мэб. Клянусь тебе, воспользуюсь.
Она сидела молча, и ночной ветер вздымал призрачное облако ее волос.
— Страшна кара для тех, кто ищет исчадий Ада.
— Страшнее, чем семеро волшебников, которыми овладели демоны? Семи драконов в их распоряжении?
Какое-то время она не произносила ни слова. — Пойми, что мои заклинания могут и не защитить тебя за Вратами Преисподней.
Его очки вспыхнули, когда он склонил голову, потирая лоб рукой в перчатке. Лошади беспокойно двигались, встревоженные запахами этого места. Наконец он сказал:
— Джен не защитят никакие заклинания, так ведь?
— Никогда со времен Падения Эрнайна не проникали демоны столь могучие в наш мир. — Голос колдуньи-карлицы был обеспокоен. — Никакие знания, что изучала я, не касаются подобного. И все же дракон говорит, что именно посредством ее магии они проникли в ее душу.
— Этот дракон, небось, не рискнул бы опалить усы, чтобы вытащить свое дитя из огня, — ядовито заметил Джон. — Черт, да этот дракон даже сказать-то ничего не хочет. Он даже не захотел меня перенести через магическую ограду, что устроили вокруг лагеря Роклис…
— Дракон прав, — спокойно сказала Мэб. — И все же дракон спас тебе жизнь.
— В мерцающем свете ведьминого огня очертания холмов менялись, и в них можно было заметить отзвуки давно рассыпавшихся храмов, дворцов и рынков.
— Тогда похоже, я дурак, да? — Джон соскользнул с лошади и зло намотал повод на молодое деревце. — Только вот я скорее умру, чем буду жить без нее, так что я немногое теряю, правда?
Мэб вздохнула. Блуждающие огоньки собрались в сверкающий шар, что засиял в воздухе у колен Джона. Он озарил искаженное от истощения лицо, горящие гневом глаза с синяками от утомления. Очевидно, в них колдунья-карлица разглядела что-то еще, ибо голос ее смягчился. — Ты не ведаешь, человек, что рискуешь потерять. Но все же ради нее я сделаю для тебя все, что смогу.
Она спешилась и протянула руку. Минуту спустя Джон стоял перед ней на коленях. — Никакие заклинания этого мира не могут затронуть самих Исчадий Ада, — сказала она, — или отвратить иллюзии и хвори, что они напускают в своих собственных Преисподних. Их природу мы не ведаем, и кажется, ныне они обрели какую-то новую силу помимо той, что дарует им могущество. И все же могу я укрепить твое зрение против слепоты — то одна из их забав. Поболее проницательности могу дать я твоему разуму, — чтобы смог ты найти путь обратно к Вратам , сделанным мною в пылающем зеркале; и чтобы сердце твое билось сильнее, чтобы помнил ты любовь к Дженни и справился с желанием остаться в Преисподней навеки. Я могу укрепить твою плоть, чтобы не умерла она по ту сторону зеркала, если ты не восхочешь этого. Но помни, человек, если умрешь ты, душа твоя останется там в плену и не сможет достичь места, куда возвращаются души смертных.
Разговаривая, она коснулась его век твердым коротким большим пальцем и нанесла знаки рун на виски и грудь. Джону подумалось, что он бы должен что-то почувствовать, какое-нибудь тепло, силу, усиление мощи, но он не ощущал ничего, даже страхи его не уменьшились.
Не делай этого, Джонни… Он почти слышал, как Маффл кричит ему эти слова. Не делай этого…
— Эти знаки и эта сила не продержатся долго в мире по ту сторону зеркала,
— произнес голос Мэб. Он поднял глаза, надеясь, что в них не отражается его ужас. — Остерегись того, что скажешь там, и более всего остального остерегись любых обещаний, что дашь им. Они обязательно попытаются удержать тебя в своем мире и сделать своим слугой; уходя, они обязательно попытаются сделать тебя своим должником, обязанным заплатить десятину своей преданностью и всем, чем владеешь, чтобы ты отслужил им здесь. Этого превыше всего остального ты не должен допустить. Да пребудет с тобой мое благословение. — Ее жесткая рука взъерошила его волосы. — Удачи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
