С Доброго поля вернулось не больше тысячи. Братьев Качинских среди них не было. Испугавшись, что город падёт, бояре драпанули в Лужицы, а оттуда в Богемию.
Ян в присутствии Ростислава известил Ядвигу о гибели мужа. Шестидесятисемилетняя княжна, мать семерых детей, выслушала рыцаря и попросила: – Ян Иванович, Генриха надо похоронить. Привезите тело. Ростислав знает, как его опознать.
– Будет исполнено.
– Скажи мне, почему нас разбили?
– Предательство, моя госпожа. К нам прискакал смоленский боярин Тороп, привёл с собой табун лошадей. Рассказал об измене Вацлава. Предложил свою помощь, с ним было две сотни рыцарей. – Ян запнулся, вспоминая закованных в сталь воинов, преградивших путь к отступлению Генриха.
– Продолжай, – сквозь слёзы приказала Ядвига.
– Братья Качинские заточили боярина, стали его пытать, покалечили и не выпустили из города. В результате смоляне сражались против нас. Но это ещё не всё.
– Эти Качинские зимой убили послов, когда те приехали к мужу. Господи, сколько беды они принесли моему народу?
– Я не знал. Так вот, в самый разгар боя они посеяли панику, обманули Мечислава и скрылись.
– Освободи смолянина. Ступай Ян Иванович, мне надо побыть одной.
В это время Рысёнок осматривал обезглавленное тело Генриха. Полураздетый, весь истыканный копьями труп еле отыскал Егорка. Аланцы содрали золочёный доспех, сапоги и даже нательную рубаху.
– Шесть пальцев на левой руке. Это он. Смойте кровь и заверните в холстину князя.
– А класть куда? – Поинтересовался Егорка.
– На телегу мою, где шатёр походный лежал.
Смоляне потеряли в сражении шестьдесят человек. Около сотни были ранены. Обозники почти не пострадали, три десятка ходили с повязками, а пяток лежал на телегах. Хоронить возле болота павших воевода не разрешил.
На следующий день, степняки окружили Легницу, послали вперёд пленных, в надежде вскочить в город на плечах бегущих силезцев и потерпели неудачу. Почти четыре сотни успели проскочить в открытые ворота, когда Мешко заподозрил неладное. Вперемежку с спасающимися людьми бежали переодетые кочевники. Они единственные были вооружены, прятались за спины и подталкивали остальных.
– Закрывай ворота! – Скомандовал Мечислав, и тихо добавил: – Простите.
После этого, отряд аланцев подъехал к городу. Показывая голову князя, потребовали сдачи. В ответ полетели стрелы. Неуспевших вбежать в город силезцев казнили прямо на глазах защитников. Предместья запылали огнём. Пожар не прекращался до самой ночи. В самом городе стоял жуткий вой. Многие жёны лишились мужей, а матери сыновей. Великая скорбь окутала силезию.
Орду вызвал Рысёнка перед самым рассветом. Боярин еле поднялся. От постоянного запаха гари болела голова, глаза слезились. Русский отряд поставили в самом центре, и непонятно кому, больше навредил устроенный монголами пожар. Осаждённые пели боевую песню, а осаждающим нечем было дышать.
– Мы уходим, а ты остаёшься. Город твой, можешь, камня на камне не оставить, срыть с землёй. Мой тебе совет, сделай всё быстро. Трупы врагов здорово пахнут только первые два дня. – Орду доедал холодную козлятину, запивал кислым молоком и на ужасную вонь, вообще не обращал внимания.
– Что-нибудь ещё?
– Я уже отправил послание Ярославу. Тобой очень довольны. У тебя есть сын?
– Есть.
– Пусть приедет ко мне в степь, ему там понравится.
– Ага, – про себя сказал Рысёнок, – Он приедет, да только тебе не понравится.
На третий день после битвы на Добром поле, кочевники покинули русскую рать, разделившись на два отряда. Байдар с тысячей войнов пошёл в сторону Майсена, а Орду поворачивал на юг, на соединение с основными силами Бату. Рысёнку оставили продовольствия на три дня, кучу тяжёлого хлама, в виде поломанного оружия и хромого верблюда, на котором перемещался сдвоенный барабан. Союзников уже не было видно, а из кремля Легницы выехали три всадника. Ян Иванович с Ростиславом и Андрейкой ехали к русским на переговоры. То, что Орду отошёл, силезцы не знали. Ехали на поклон, прося о перемирии и ещё одной просьбе.
Боярин принял послов в большой армейской палатке. На двадцатипяти квадратных метрах, примыкая к брезенту, были выставлены сундуки зелёного цвета, обитые железной фурнитурой. На них и усадили Ян Ивановича с Ростиславом. Андрейка в это время что-то нашептал на ухо Рысёнку и скрылся. Разговор начал Ростислав, протягивая грамоту с королевской печатью.
– Княжна Ядвига просит о перемирии на три дня. Надо отпеть павших и предать их земле по нашему христианскому завету.
– Не возражаю. Надо поторопиться.
– Вторая просьба личного характера …, мы узнали голову нашего князя. Где тело?
– Где Тороп? – Вопросом на вопрос ответил Рысёнок.
– В церкви …, отдыхает. – Ответил Ян.
– Тело Генриха лежит в сундуке, в теньке, у шатра. Приведите боярина – получите сундук.
– Будет ли позволено взглянуть?
– Конечно, Егорка! – Через проём палатки показался воин, – Проводи гостя до сундука, пусть посмотрит.
Ростиславу достаточно было взглянуть на тело одним глазом, дабы опознать бывшего монарха. Приближённые в то время мылись в одной бане с королём, и за десять лет, которые Ростислав прослужил при дворе, многие приметы помнил, не говоря об основной. Руки усопшего были сложены на груди, левая ладонь поверх правой, а под ними лежало распятие.
Торопа привезли спустя час. Босого, и не очень довольного. Ядвига думала, что отправляет боярина на верную смерть, но желания властителей никогда не учитывают судьбы людей. Княжна, пережившая двух мужей, планировала отмолить все грехи незадолго до своей кончины. Время, как она считала, ещё было, и волновали её только государственные дела.
По прошествии трёх дней русская рать, получив выкуп, отошла от Легницы. Полк двигался к деревне Срода, оттуда вдоль Одера до Вроцлава, и миновав Бжег с Опольем к середине апреля должен был оказаться под Краковым. Как пришли, так и уходили. Тысяча гривен золотом, под пристальным присмотром Торопа тряслась в телеге, похрустывая тяжелыми крупинками в маленьких мешочках.
Глава 10.
Цена предательства
– Возничим проверить колёса! – Трюггви объезжал возки, выстроившиеся в колонну.
Богемцы кряхтя слезали с телег, дёргали рукой за ободы колёс, шёпотом проклиная дотошного датчанина, искоса поглядывая на охранников. Попробуй не выполнить распоряжения, вмиг отведаешь подковы на каблуке, чёрного как смоль сапога.
– Доложить о поломках!
– Колёса и оси целы, упряжь в порядке, – послышалось с первого возка, после чего ответ повторился по цепочке.
Так повторялось каждое утро. Беньямин пробовал как-то поговорить со мной, что такие меры предосторожности излишни, но не найдя понимания, просто махнул рукой. Сетуя на тысячи испытаний, доставшихся его соплеменникам, утреннюю экзекуцию он считал наименьшим из них. Зато, ни одна повозка не развалилась, а поддерживаемый порядок во время движения был идеален. Купеческий поезд не растягивался, ехал как вагончики за паровозом, с одинаковым интервалом между телегами.
Девятнадцатого апреля мы оказались на широкой дороге, ведущей в Краков. И больше всего бросалось в глаза отсутствие деревьев. Лесов в трёх верстах от города не было вовсе, даже захудалого кустарника не найти. Беньямин показал рукой в сторону реки и сказал: – Когда-то здесь росли яблони.
– Ты думаешь, кочевникам было дело до цветущего сада?
– Но ведь красиво же было. Зачем красоту рубить?
– Стой! – Заорал Трюггви. – Телеги в круг!
– Да сколько можно, до города три версты. – Иудей схватился за тюки, удерживая товар от падения. Возок стал круто заворачивать вправо.
– Всем оружаться!
Навстречу скакал датчанин с красным флажком в руке. Это был разведчик, двигавшийся перед караваном в полверсте от головной телеги. В его сумке были три флажка: красный, означавший серьёзную опасность, жёлтый, говоривший о вооружённых путниках, и зелёный. Последний цвет сигнализировал о простых путешественниках.
Полусотня лёгкой конницы Конрада Мазовецкого перегородила дорогу, практически окружив наши возки. За ней уже отчётливо были видны спешащие пехотинцы, числом около сотни, а на холме в шестистах метрах от нас красовалась пятёрка рыцарей.
Всё оказалось сложнее, чем я думал. Когда Конрад занял полуразрушенный Краков, то первым делом князь стал заботиться о доходах области. А в Величках, рядом с которыми мы проезжали, как раз находились соляные копи, одни из крупнейших в Европе. Отряд, посланный на их охрану, и столкнулся с нами. На краковский престол метил пятнадцатилетний князь Болеслав, прозванный спустя время Стыдливым[63], но мало обладать правом. После событий под Легницей только Конрад Мазовецкий имел боеспособную дружину, насчитавшую полторы тысячи человек. Выждав удобный момент, а может и по особой договорённости с монголами, он принял бразды правления на себя.
