нет никаких фанфар, когда команду сопровождают в аэропорт два охранника из Chase. Вместо этого нас проводят через черный ход в частную зону, подальше от толпы людей с их фотографиями, видеокамерами и криками. Лишь негромкий гул, нарушаемый объявлениями и отработанными приветствиями персонала аэропорта. Я едва успеваю протереть глаза и встряхнуться, прежде чем прощаюсь с Джоном у обочины. Затем парень садится в свою машину, а я – в свою. На этом все заканчивается. Я совершенно один. Возвращаюсь к родителям без возможности этого избежать. Между нами нет никаких преград. Нет разницы во времени.
Неужели всего месяц назад я был расстроен тем, что нас с родителями будут разделять несколько часовых поясов?
Я пытаюсь выровнять дыхание, пока машина выезжает со стоянки. Через полминуты я достаю свой телефон и выключаю режим полета, чтобы отправить сообщение Заку. Но как только сигнал сети возвращается, от него приходит сообщение. Должно быть, Зак отправил его, когда еще сидел в самолете после посадки.
Зак: Эй, я скучаю по тебе.
Несмотря на сильную боль в груди, я улыбаюсь.
Глава 22
Зак
Я приехал домой и стою перед маминой дверью. Ко мне пришло осознание того, что моя жизнь не будет прежней.
Мамины странности наконец-то достигли той точки, когда я больше не могу их игнорировать. Это превратило ее дом из безопасного убежища в место, в котором, честно говоря, я даже не хочу находиться.
Я так устал от этого.
Всеми силами я старался не позволить стене, которую она воздвигла, тревожить меня, потому что думал, что это наилучший вариант развития событий. Мне казалось хорошей идеей дать маме немного пространства, чтобы она смогла свыкнуться с моей ориентацией.
Сейчас я понял, что это полная чушь. Из-за реакции матери мне кажется, что я стал кровожадным убийцей с топором в руках, а не бисексуалом. Я боялся с ней встречаться. Пришло время все исправить.
Я отпираю дверь и захожу внутрь.
– Привет, – говорит мама, выключая телевизор.
Она в безразмерном топе и хлопковых штанах, а ее волосы небрежно убраны в хвост.
Мы осторожно обнимаемся, держась на безопасном расстоянии.
– Как прошел полет? – спрашивает она.
– Хорошо.
– Правда? Ты выглядишь уставшим.
Я морщусь.
– Ага, утомился. Я пойду спать.
– Извини за беспорядок, – говорит мама, подбирая кардиган с дивана и аккуратно складывая его. Она, как и я, может создать огромный беспорядок в рекордно короткие сроки. – Сегодня на работе был суетной день.
– Все не так уж и плохо.
– Вот видишь, теперь я знаю, что ты врешь.
Думаю, она хотела пошутить, но прозвучало жестко. Я кусаю губу.
Она продолжает убираться, как будто меня здесь нет.
Я мог бы просто пойти в свою комнату, но не могу не вспоминать то время, когда я вернулся с нашего тура по США. Теперь мама ведет себя так, словно я ей мешаю. Досаждаю. Знаю, что у нее есть своя жизнь, и она не вращается вокруг меня, но я не могу не думать, что ее расстройство связано с моим каминг-аутом. Это самая большая разница между «тогда» и «сейчас».
Так больше не может продолжаться.
Мне нужно поговорить с ней об этом.
– Эй, хочешь кофе? – спрашиваю я.
– О, да, пожалуйста.
Включаю мамину кофеварку. Я купил ее в то Рождество, когда Saturday начала зарабатывать серьезные деньги, и мы с мамой тратили друг на друга баснословные суммы. В то время каждая крупная покупка казалась невероятной. Да и сейчас кажется, на самом деле. Нищета никогда не покинет мой разум. Я до сих пор взвешиваю стоимость каждого доллара, хотя у меня больше нет нужды этого делать. Я всегда стремлюсь приобрести что-то более дешевое, потому что для меня вещи не имеют между собой разницы. Помню, как мне хотелось новую одежду, видеоигру или даже что-нибудь в кафе, но я не мог этого купить, потому что все стоило слишком дорого. Даже если я их покупал, то за этим всегда следовало чувство вины. Всю свою жизнь мама мечтала о шикарной кофемашине, но сдерживалась, тратя деньги лишь на более практичные вещи. Такие, как арендная плата и счета.
То Рождество было одним из самых ярких событий первого года Saturday и, может быть, и всей моей жизни. Эта кофеварка была настоящим бриллиантом: мама так сильно растрогалась, что случается нечасто. В общем, она потеряла голову.
Я засыпаю зерна в кофемолку и перемалываю их, отчего во всем доме пахнет, как в кофейне.
Мне хочется начать разговор, чтобы наконец все обсудить, но слова застревают в горле.
Говорить с мамой о том, что я недоволен тем, как она отнеслась к моему каминг-ауту, невероятно сложно. Возможно, это сродни тому, чтобы показать ей мои ночные интернет-запросы. То есть то, чего бы я никогда не сделал.
Я ставлю две кружки под насадку и приступаю к работе. Машина дребезжит и трясется. Не припомню, чтобы она когда-нибудь так делала. Может быть, ее нужно починить. Это бесит, потому что машинка была куплена в самые радостные и светлые времена для группы, и теперь она ломается, словно отзеркаливая происходящее.
– Как дела у Энджела? – спрашивает мама.
– Он в порядке.
Она хмыкает.
– Ладно, Зак, что происходит?
– М-м-м?
– Ты уже несколько недель отвечаешь мне односложно. В чем дело? Я тебя как-то расстроила?
– Я не расстроен, честно. Просто…
Ну же, Зак. Скажи это. Скажи, что ты недоволен тем, как она отреагировала на твой каминг-аут. Рубен бы посоветовал поступить именно так.
– С тех пор как я открылся тебе, ты относишься ко мне странно, и я хочу, чтобы ты знала, что это совсем не здорово.
– Ты думаешь, я странно с тобой обращаюсь?
– Да.
– Зак, в последнее время ты стал другим человеком. Могу сказать, что ты отдалился.
– Это твоя вина, не моя.
Боже, это совсем не то, что нужно было сказать, так как ее глаза округляются от удивления.
– Каким образом твое поведение стало моей виной?
– Когда я рассказал тебе, что я бисексуал, ты странно отреагировала и разозлилась, а потом больше никогда не говорила об этом.
– Я думала, ты этого хочешь!
– Чтобы ты злилась на меня?
– Нет, черт возьми, чтобы мы относились к этому как к чему-то особенному.
– Я сказал это лишь потому, что ты вела себя странно.
Положив руку на бедро, мама изучает меня.
– Погоди, так вот почему ты меня игнорировал?
– Я не игнорировал тебя.
Она достает телефон и показывает мне экран. Мама писала почти постоянно, а мои ответы были в лучшем случае эпизодическими.
– Я был занят, – отвечаю.
– Ты постоянно занят, начиная с лагеря. Раньше тебе удавалось найти время.
– Ну, может быть, это было до того, как я открылся тебе, а ты отнеслась ко мне, словно я тебя предал.
– Ничего подобного.
– Может, хватит говорить мне, что я чувствую? Мне казалось, что ты не принимаешь меня, и…
– О, Зак, – произносит она, подойдя ко мне. – Ты действительно так думал?
Я киваю и чувствую, как на глаза
