Лешнер опустил мальчика на землю.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
Карл Тирсен неожиданно снова появился в Дорнау. На этот раз он уже держался не как скромный адвокат, лишившийся практики. Нет, Карл Тирсен стал собственным корреспондентом радиовещательной компании в Гамбурге. Документы у него были в полном порядке. Он мог явиться даже в комендатуру и попросить интервью у самого полковника.
Но Тирсен приехал совсем с другой целью. Он вернулся в Дорнау для того, чтобы ликвидировать своё имущество и окончательно переселиться в Гамбург. Когда, бургомистр Лекс Михаэлис узнал об этом, он только порадовался: одним врагом в городе будет меньше.
Было у Тирсена здесь и ещё одно дело, поважнее, чем продажа мебели. Дело это поручило ему большое гамбургское издательство, и провести его надо было очень умело. Но Тирсен приступил к нему лишь через несколько дней после приезда, чтобы не вызвать подозрений поспешностью своих действий.
Поручение заключалось в переговорах с писателем Болером. Тирсен долго размышлял, прежде чем отправиться к старику: задание гамбургского издателя было сопряжено с немалыми трудностями. Порою Тирсен даже жалел, что согласился, но потом вспоминал о том, что ему сулил успех предприятия, и самоуверенная усмешка снова появлялась на его лице. Разумеется, он выполнит это задание. Правда, что касается способа выполнения, то у него на этот счёт имеются свои собственные взгляды, и, уж конечно, деликатничать и вести дипломатические переговоры ни к чему. Он пойдёт напролом. Посмотрим, посмеет ли старик воспротивиться!
Тирсен пришёл к писателю в самом решительном настроении. Болер, видимо, позабыл об их размолвке и встретил его как доброго знакомого. Он сразу стал расспрашивать гостя о жизни в западных зонах.
— Что же вам сказать? Там теперь полный порядок, — с видом превосходства отвечал Тирсен. — С тех пор как Западная Германия попала в сферу американской помощи по плану Маршалла, всё стало на своё место.
— Что это значит? — спросил Болер.
— Это значит, что люди там живут, как и во всяком другом нормальном, прочном государстве. Порядок, расцвет промышленности, правосудие.
Наступила минутная пауза, которая очень не понравилась Тирсену. Потом Болер спросил:
— Какие же дела привели вас сюда?
— Я ликвидирую тут своё имущество, — гордо ответил Тирсен. — Мне, знаете ли, не по вкусу здешние порядки. Кроме того, у меня есть и к вам дельце.
— Ко мне?
— Именно к вам.
— Интересно!
— Да, это действительно интересное дело. Я думаю, вы будете дальновидны и сразу поймёте, насколько оно важно для вас.
Болер насторожился. Судя по всему, это дело и привело к нему господина Тирсена.
— Вы ведь посылали издательству «Глобус» свою рукопись?
— Да, посылал. А что с ней?
Болер даже побледнел от волнения. Сейчас он узнает о судьбе своей книги. Но при чём тут Тирсен?
— Я привёз её с собой. В неё внесены небольшие исправления, в первоначальном виде издавать её нельзя. Вы можете сейчас же ознакомиться с коррективами. Подписать рукопись надо немедленно.
Болер схватил папку. Тирсен сидел молча, наблюдая, как писатель лихорадочно перевёртывает страницы, впиваясь взглядом в строчки и беззвучно шевеля старческими губами.
Болер перелистал страниц двадцать, потом посмотрел на гостя почти безумным взглядом.
— Это не моя книга, — прошептал он. — Я этого не писал!..
— Да нет же, это писали именно вы! Посмотрите на обложку: «Гергардт Болер. В советской зоне».
Болер перевернул ещё несколько страниц.
— Кто это писал? — срываясь со спокойного тона, закричал он. — Кто извратил мои мысли? Это вое ложь! Вы понимаете, ложь!
Тирсен пренебрежительно усмехнулся:
— Скажите спасибо, что я всё исправил: в таком виде книга ещё может выйти. Подписывайте!
У Болера голова пошла кругом. Теперь он пожалел, что впустил Тирсена к себе в дом.
— Почитать вашу книгу, — издевался Тирсен, — так можно подумать, что вы уже вступили в СЕПГ. У вас нет ни слова сожаления о горестной судьбе, постигшей немецкую землю, немецкие фабрики и заводы. Вы осуждаете последнюю речь Черчилля, вы проклинаете атомную бомбу — высшее достижение современной культуры! Так что же вы думаете, англичане будут вам за это благодарны? Вы хотите, чтобы они платили за похвалы большевикам, за ваше умиление всем, что творится в Восточной Германии?
— В моей книге всё чистая правда, — задыхаясь, сказал Болер.
— Любопытно, что вы с ней будете делать. Правда хороша только тогда, когда она приносит доход. А эти ваши наивные восторги не принесут и пфеннига, несмотря на то, что они вышли из-под пера писателя Болера.
Болер растерялся. Рушились его последние иллюзии. Что же это творится на белом свете! Тирсен говорит, будто он сделал лишь незначительные поправки, но это же ложь: он целиком переписал книгу. Получилась обычная антисоветская книжонка, каких много стряпается на западе. Нет, под злостными измышлениями Болер не подпишется. Пусть господин Тирсен и не мечтает об этом.
Но что же делать? Может быть, просто выгнать в шею этого подлеца? И как он осмелился прийти к нему, старому писателю, с таким предложением!
— Да ваша правда никому не нужна, — продолжал Тирсен, — и, откровенно говоря, я просто удивлялся, читая все эти милые глупости.
Эти слова окончательно вывели писателя из себя.
— Вы забываетесь, господин Тирсен, — запальчиво произнёс Болер. — Я запрещаю вам говорить со мной в таком тоне.
— Вы впадаете в детство, — ответил Тирсен. — Это старческий маразм.
Он чётко произнёс эти слова и нагло улыбнулся, показав полоску ослепительно белых вставных зубов. Оскорбления были рассчитаны на то, чтобы ошеломить
Болера. Пусть он наконец поймёт, что отныне с ним никто не станет церемониться.
— Что такое?
— Да, да, старческий маразм, — чётко повторил Тирсен. — Так я о вас думаю. И мнение моё подтвердится, если вы сейчас же не поставите свою подпись под книгой.
Кровь прилила к лицу Болера. Уже не думая о приличиях, он бросился к Тирсену и со всего размаху ударил его по щеке.
Тирсен этого не ожидал. Он легко, как пёрышко, отбросил сухощавого Болера на диван, потёр щеку, криво усмехнулся и сказал:
— В ваши годы вредно так волноваться. Но за пощёчину я вам отплачу. Подпишете вы книгу или нет, всё равно она выйдет под вашим именем. Может быть, это научит вас вести себя достойно с порядочными людьми.
— Вон, подлец! — закричал Болер, снова бросаясь к Тирсену.
На этот раз гость уже не был застигнут врасплох, он вовремя отскочил к двери, успев прихватить с собой рукопись.
С трудом сознавая происшедшее, старик сел за стол и подпёр голову руками. Итак, книгу опубликовать не удастся.
Писатель в раздумье зашагал по комнате, потом опять сел к столу и вынул из ящика копию рукописи. Страницу за страницей перечитывал он своё последнее произведение. Да, всё это чистая правда. И если книгу не хотят издать в Гамбурге, то, наверно, её уже нигде и никогда не напечатают. Значит, людям больше не нужна правда…
— Что тут у вас за шум был? — неожиданно раздался сзади голос Дальгова.
Старик вскочил: «Вот уж не вовремя пожаловал!..»
— Так, ничего особенного. Неприятный визит, — смущённо ответил Болер. — Приходил ко мне один знакомый. Ну, мы с ним немного поспорили.
— Да? — сказал Макс. — Даже на лестнице слышно было. Однако с господином Тирсеном, наверно, иначе разговаривать и невозможно. Я его встретил сейчас, и вид у него был достаточно гневный.
Болеру казалось, что от волнения у него вот-вот разорвётся сердце. Неужели Дальгов слышал, о чём они говорили?
Писатель испытующе взглянул на гостя. Нет, очевидно, он ничего не знает.
Дальгов понял этот взгляд как просьбу объяснить цель своего прихода. Для шахмат было слишком рано. Да и вообще Макс никогда не приходил в такое время.
— Простите, что я вам помешал, господин Болер, — сказал Дальгов. — Но я хотел предложить вам поехать со мной на шахту «Утренняя заря». Там готовится нечто такое, что писатель обязан видеть и знать.
— Я плохо себя чувствую, — сухо ответил Болер.
— На этой шахте, — продолжал Дальгов, будто и не расслышав отказа старика, — один забойщик, есть там такой Альфред Ренике, попробует показать всем рабочим Германии, как надо выполнять двухлетний план. Вы не хотите посмотреть?
— Нет, — решительно ответил старик. — Не хочу.
— Жаль, — сказал Макс. — Такие впечатления когда-нибудь пригодились бы вам.
— Мне уже ничто не пригодится… Что он там выдумал, ваш Ренике?
Вопрос был задан непоследовательно. Болер понял это, рассердился и, не дав Дальгову сказать ни слова, поспешил добавить:
