— Не беспокойся, — ответил Бертольд, поняв недоверие племянника. — Завтра будешь работать. А таких директоров, как я, ты встретишь на многих предприятиях. Пусть тебя не удивляет, что простым людям поручили управление большими заводами. Скоро ты убедишься, что им доверили целую страну.
Утомлённый Хорст вскоре заснул, а Грингель так и не мог успокоиться. Рассказ племянника лишь подтверждал всё, что он и без того прекрасно знал из газет. Но, видимо, только сейчас жизнь на западе открылась ему во всей своей мрачной реальности. Конечно, американцы хотят, чтобы вся Германия стала их колонией, и для этого они уже начинают исподволь формировать армию. Нет, Бертольд Грингель и миллионы честных немцев этого не допустят. Немецкий народ уже начинает понимать, какая дорога приведёт его к счастью.
С этими мыслями Грингель заснул.
Он проснулся, как всегда, рано, удивлённо посмотрел на Хорста, потом всё вспомнил и разбудил племянника. Пока они пили кофе, Грингель приказывал:
— Ты сейчас зайдёшь в магистрат, всё там расскажешь и выяснишь, нужно ли тебе идти в комендатуру. Наверно, нужно. Но при всех обстоятельствах потом ты явишься ко мне на завод и спросишь директора Грингеля.
Хорст улыбнулся. Он почувствовал, с каким удовольствием дядя произносит эти слова.
— Хорошо, — ответил он, вставая.
Часа через три, возбуждённый всем виденным в Дорнау, Хорст появился в кабинете Грингеля.
Ему пришлось немного подождать. Он сидел в сторонке и смотрел, как работает Бертольд Грингель. Да, он совершенно не знал своего дядю. Это настоящий директор, ничего не скажешь. Только вот рабочие обращаются с ним как-то чересчур запросто, а многие даже называют его на «ты». Однако все приказы выполняют беспрекословно и быстро, — видно, приятельские отношения делу не мешают.
— Пойдём-ка, я тебя определю, — наконец сказал Грингель, когда в кабинете никого не осталось.
И они пошли в цех.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЁРТАЯ
Альфред Ренике пришёл на шахту ещё затемно. Было воскресенье, и в проходной не оказалось ни души. Ренике на это и рассчитывал. Как можно меньше посторонних глаз! Что, если он не справится, что, если из его замыслов ничего не выйдет? Тогда он окажется в положении синицы, обещавшей зажечь море. Нет, лучше поменьше народу.
Скоро стали сходиться остальные, те, кто должен был работать сегодня вместе с ним. Пришли Гутгоф и Шуберт, пришёл штейгер Бринкман, потом появились рабочие, человек двадцать, не больше. Лица у всех были сосредоточенные, почти суровые.
Ренике уже переоделся. На голове у него поблёскивала лампочка. Всё было готово к спуску.
Товарищи смотрели на него с одобрением и надеждой, ещё не веря в свои возможности. От того, как пройдёт первая проба, зависело многое.
— Глюкауф! — простился Ренике, становясь в клеть.
— Глюкауф, Альфред! — откликнулись товарищи.
Бринкман стал рядом с Ренике.
— Глюкауф!
Клеть стала опускаться. Стены быстро побежали вверх. Горизонт, где работал Ренике, залегал на тысячу метров ниже земной поверхности. Воздух заметно теплел, постепенно становилось жарко. Они опускались на такую глубину, где температура достигает тридцати пяти градусов. Тут было настоящее пекло.
Клеть мягко остановилась. Ренике и Бринкман вышли. К ним приблизились рабочие компрессорных установок. Тут тоже надо было всё проверить.
Потом Ренике отправился к себе в забой. Здесь когда-то вырубили мощный пласт угля, и до рабочего места можно было дойти не сгибаясь.
Путь до забоя показался сегодня Ренике необычно коротким. Он шёл, то и дело поглядывая под ноги и проверяя исправность шланга, подававшего воздух для отбойного молотка. Это, собственно говоря, не его забота, но уж лучше быть спокойным за всё.
Придя на своё место, он по привычке отломил кусочек угля, похожий на тусклое, тёмное стёклышко, понюхал его и отбросил в сторону.
Пора начинать. Бринкман отметил размер забоя. Потом он подсчитает, сколько сегодня выработал Ренике.
Альфред взял молоток и пустил воздух. Молоток дробно затрясся у него в руках. Забой наполнился грохотом.
— Начинаю! — крикнул Ренике Бринкману и принялся подрубать пласт.
Бринкман одобрительно кивнул головой и ушёл.
До сих пор что-то стесняло Ренике, а сейчас он отдался целиком своему привычному труду.
В том, что он делал, не было ничего особенного. В Советском Союзе тысячи передовых рабочих уже давно рубили уголь куда продуктивнее. Но забойщик Ренике первым среди немецких шахтёров пришёл к мысли о необходимости повысить добычу.
Раньше, например, Ренике, чтобы напиться, почти каждые полчаса бегал к бачку, чуть ли не за триста метров от своего рабочего места. Теперь он позаботился, чтобы воду поставили рядом, и, таким образом, не тратил времени на ходьбу. Подобных мелочей набралось немало. И указать на них мог только сам забойщик.
Ренике работал умело и ловко. Он ещё никогда в жизни не добывал столько угля. Рабочий у конвейера еле поспевал за ним. Неожиданно выяснилось, что не хватает вагонеток. Пришлось приостановить работу, и Ренике встревожился. Он побежал было к штейгеру Бринкману, но тут же всё наладилось, и Альфред опять взялся за молоток.
Неорганизованность на шахте давала себя знать. На других участках не могли сразу приноровиться к темпу, который задал сегодня Ренике. Кое-что тормозило работу, и всё это он мысленно про себя отмечал, чтобы в будущем устранить помехи.
К полудню в шахту спустились Гуттоф и Шуберт. Они поглядели, как работает Ренике, но ни о чём его не спрашивали. Шахтёр был им за это благодарен: сейчас не хотелось тратить время на разговоры. Он чувствовал, что его охватывает истинное упоение. Он смотрел на уголь, как на своего противника. Время было союзником угля. Его тоже надо было победить.
И Ренике воевал. Он прощупывал толстый пласт, находил нужную точку и направлял туда свои удары, чтобы потом одним, почти незаметным движением отвалить большую глыбу. Уголь звенел, искрились мелкие осколки, не умолкая пел песню отбойный молоток.
Смена пролетела быстро. Ренике казалось, что он только что опустился в шахту, но вот уже пришёл Бринкман и стал замерять выработку.
Альфред больше не волновался: дневная норма намного перекрыта, видно на глаз. Он аккуратно очищал забой, чтобы сменщик мог приступить к работе, не теряя времени на подготовку.
Бринкман закончил подсчёт, тихонько свистнул и одобрительно похлопал Ренике по плечу.
— Сколько?
— Двадцать четыре с половиной кубических метра. Двести восемьдесят процентов дневной нормы.
Ренике удивился. Таких результатов он и сам не ожидал. Может быть, это ошибка? Но штейгер Бринкман не таков, чтобы ошибаться.
И они вышли из лавы.
Ренике шёл, не скрывая своей гордости и. радости: он первым в Германии добился такой выработки…
Неожиданно ему вспомнился разговор с Гертрудой. Альфред встревожился. А что, если она права и рабочие встретят его враждебно? Он остановился и взглянул на товарищей. Они шли следом, их обнажённые до пояса потные тела поблёскивали при тусклом свете, а лица были совершенно чёрными. Сейчас разве разберёшь? Сначала надо смыть толстый слой пыли.
Клеть помчалась наверх, и волнение с новой силой охватило Ренике. Он совсем не устал, во всяком случае не больше, чем обычно. Дневной свет ударил ему в глаза, он зажмурился и сразу услышал сотни голосов: Глюкауф, Ренике!
Помещение было битком набито людьми, которые пришли его приветствовать. Он увидел огромный плакат и на нём своё имя. Вокруг Ренике суетились фоторепортёры.
А он стоял, обнажённый до пояса, потный и грязный, держа в руках куртку и аккумуляторную лампу, и не знал, как поступить, что сказать. Ведь это его поздравляют товарищи.
Митинг возник сам собой. Над толпой показалось лицо Шуберта. Он встал на какое-то возвышение и объявил:
— Сейчас Ренике расскажет нам о своих достижениях.
Ренике не умел ораторствовать, но ведь не откажешься же, в самом деле!
— Товарищи! Спасибо за встречу! — взволнованно произнёс он. — Считайте, что я сегодня приступил к выполнению нашего двухлетнего плана. Вы все можете так же работать. Мы трудимся теперь для демократической Германии, на пользу всему немецкому народу, и об этом никто не должен забывать. Ещё раз спасибо за встречу.
Митинг продолжался. Ораторы сменяли один другого, и каждый говорил о работе по-новому, о примере Альфреда Ренике.
Макс Дальгов стоял в толпе рядом с Болером и изредка поглядывал на писателя. А старик, казалось, даже забыл о присутствии Дальгова. Сейчас для него существовали только шахтёры, их слова и мысли.
Ренике получил в этот день много подарков. Среди них была крошечная вагонетка, наполненная блестящим, похожим на чёрное стекло углём. На вагонетке было написано «280 %» и стояла дата.
