– Я благодарна гостеприимному хозяину, – произнесла она на таком хорошем английском, что все ее поняли. – Он пригласил меня в свой замечательный город, чтобы я могла заключить договор на перевод моей знаменитой книги «Из уст в уста». В русском варианте она будет называться «Мойрот». Это впечатления от встреч с интересными современниками: Биллом Клинтоном, Альбертом Гором, Колином Пауэллом, Збигневом Бжезинским, Генри Киссинджером, а также главой ФБР Фри, вице-президентом Чейни и, конечно, Шварценеггером, Сталлоне, Ван Дамом. Это не диалоги, отнюдь. Вы знаете, я болтушка, но они мне не давали слова сказать… – Наградив Мэра чарующей улыбкой, она принялась обсасывать большую говяжью кость с мозгом, очаровательно хлюпая и причмокивая.
– Если бы не ваше любезное приглашение, мой уважаемый благодетель и меценат, – обратился к Мэру романтического вида поэт, у которого ослабла одна из подтяжек, отчего левая половина лица напоминала молодого Байрона, а правая – старика Гете в гробу. – Если бы не вы, я бы, конечно, посвятил мое время поэзии. Я завершаю поэму под названием «Мертвое море», навеянную мне моей далекой прародиной, что находилась между Вифинией и Галилеей. Там есть такая строфа: «Здесь все бывали – римские фаланги, пророки из Земли обетованной. Теперь лежу на дне глубокой ванны, и мне не душно в тесном акваланге…» Моника, если можно, оставьте в покое мой рукав, ибо он будет выглядеть не только изжеванным, но и иссосанным…
Все смеялись остроумному замечанию поэта. Моника оставила в покое рукав и зорко присматривалась к носу журналиста Марка Немца.
Стеклянная ротонда ресторана, открытая небу и облакам, вращалась вокруг глухого цилиндра, в котором скрывались электрические кабели, волноводы, жгуты проводов, медные жилы. По ним, словно невидимые соки, текли бестелесные образы. Насыщали колючее соцветие антенны, разбрасывая в небеса вихри невидимых зрелищ, беззвучных слов, безгласных уверений, бесцветных картин.
– Дорогому хозяину, уважаемому авторитету. – Слово взял благообразный главарь преступной группировки, по кличке Честный, поднимая рюмку с тминной водкой. – Жить по понятиям – это значит жить по закону, но не тому, который навязывают нам прокуроры и судьи и прочая шерстяная масть, а тому, по которому живут птицы, звери, рыбы морские, смиренные монахи, цветы, а также воры в законе. В моем лице они выражают вам благодарность за уважение к понятиям, обещают и впредь соблюдать законы птиц и цветов и дарят вам этот скромный подарок, серебряный ушат. – Честный сделал жест слуге, который тотчас же поднес и поставил на стол серебряный сосуд, напоминавший небольшой бочонок с крышкой. – А почему, спросите вы, – ушат? Да потому, что в нем уши тех, кто не хочет жить по понятиям. В данном случае это уши Ибрагима с Черемушкинского рынка и Васьки, по кличке Автостоп, которому вы поручили контролировать автомобильные парковки. Примите, не побрезгуйте, Христа ради!.. – Он открыл серебряную крышку ушата, где на дне сосуда лежали отрезанные пары ушей, смуглых и белых. Гости брали их в руки, рассматривали, качали головами. Неутомимая Моника попыталась запихнуть смуглое ухо в рот, но была остановлена поэтом.
Слово взял знаменитый певец, который все время слегка похохатывал. Дело в том, что парик, который певец не снимал уже целый месяц, поливая органическими удобрениями, дал наконец корни. Волосы, прорастая в череп, вызывали щекотку, и певец неудержимо хихикал.
– Если бы вы знали, как мне тяжело на душе, – хихикнул певец. – С тех пор как мы расстались, Ненси и я, мне некому руку пожать в минуту душевной невзгоды… Только там, в желудке у Ненси, я понял, что такое настоящая акустика. Никогда мне так хорошо не пелось, как там. Когда я начинал петь известные советские песни, включая гимн СССР, Ненси на некоторое время замирала, а потом начинала подпевать голосом Аллы Борисовны. – Певец хихикнул. – Но вот я сменил репертуар, запел гимн новой России, который, кажется, написан на слова царского постельничего Гришки Михалкова, что убаюкивал царя Алексея Михайловича. И что бы вы думали? Ненси выплюнула меня, и так далеко, что я долетел до Бурятского автономного округа, где жалостливые буряты подобрали меня и сделали депутатом… – Певец хихикнул и горестно приумолк. Было видно, как шевелятся на его голове растущие волосы.
Между тем в центральном желобе башни трепетали жилы и кабели, пропуская мощные электромагнитные волны. Шел показ телешоу под названием «Я – самка». Здоровенный амбал хрипловатым баском приглашал женщин раздеться и сравнить величину и форму своих бедер. На полу валялась груда белья, топтались обнаженные женщины, в основном ведущие телепрограмм. Амбал с рулеткой делал замеры, одобрительно похлопал по ягодицам ведущую программы «Подавленный инстинкт», разочарованно щелкнул по носу ведущую программы «Гарнир». Победили две телеведущие из программы «Клубок змей». У одной оказались самые узкие бедра, позволившие ей безболезненно пролезть в игольное ушко, у другой – самые полные, так что она застряла в Триумфальной арке и пришлось звонить в МЧС.
В застолье Мэра об этом не знали, продолжали трапезу, сопровождая ее светской беседой. К Мэру обращался раввин, придерживая пук бороды, чтобы ее не растрепал ветер с западного берега реки Иордан:
– Вы – удивительный знаток нашей библейской истории. Построенный вами храм есть закодированная копия храма Царя Соломона, камень от которого положен в подножие. Архитектор Тон, построивший храм якобы в честь победы русского оружия над Наполеоном, был на самом деле исповедником нашей древней веры и воспроизвел храм Соломона, который, как вы знаете, был возведен в Иерусалиме в честь победы Израиля над Ассирией. Каганович, принадлежавший к роду Давидову, разрушил храм из магических соображений, символизируя разрушение Соломонова храма. Вы же, великий устроитель столицы, принадлежа к роду Авраамову, восстановили храм во всем его блеске и мистическом величии. Потому-то и зовется нынешняя Москва Иерусалимом, принимает в себя все новых и новых переселенцев из пределов Израиля, которые, едва приехав, стремятся в самую величественную синагогу… – Порыв ветра вырвал из его кулака бороду, и она победно затрепетала над застольем, попав в пламя свечи, отчего затрещала и запахла жженым копытом.
– Не правда ли, я могу приоткрыть в этом кругу доверенных друзей маленькую тайну? – кореец вопросительно взглянул на Мэра, получив кивок согласия. – На Поклонной горе уже поставлена православная церковь в виде красивого стеклянного бистро. Уже возвышается мечеть с минаретом, на который непременно нужно взглянуть нашей любезной Монике. Красуется синагога, похожая на высоковольтную трансформаторную будку. Теперь же, и в этом сюрприз, начинается строительство пагоды, в основу которой положен образ божьей коровки с раскрытыми крыльями. Предполагается возведение кирхи, костела, капища древних якутских богов, зороастрийских молелен, молитвенных домов для баптистов, адвентистов, саентистов и секты «Аум Сёнрике». Я же как потомок корейского императора хочу преподнести моему другу волшебного дракона. – Кореец извлек из шелковых складок халата небольшого зверька с перепончатыми крыльями, цепкими лапками и зубастой противной головенкой, поставил на стол. – Его сделали искусные мастера четвертого века в Долине фей, и он способен оградить вас, мой друг и благодетель, от всякого вреда и напасти.
В это время через ресторан пробегала мышь. У дракона загорелись маленькие рубиновые глазки. Он стремительно соскочил на пол, догнал мышь, придушил ее и принес в застолье, положив рядом с Мэром на скатерть. Все аплодировали. Мэр накрыл мышь салфеткой.
В бетонных желобах и протоках башни, как в толще огромного стебля, возносились бесцветные соки, испарялись в небо, неся в бесконечность пространств незримые, бестелесные образы. Транслировалась популярная телеигра «Возьми миллион», пользующаяся особой приязнью высших сословий общества. Ее ведущий, известный юморист-пересмешник, способный передразнить что угодно, от Первого Президента России до птичьей попки, был похож на веселого галчонка с бойким глазком, подглядывающим, кого половчее клюнуть. На подиуме, в ярких лучах, стоял мальчик из детского дома, в аккуратной поношенной курточке, которому только что предложили получить миллион, передав для этого котомку. Но когда котомку открыли, из нее полетел пух, осыпая мальчика, прилипая к лицу и курточке. Мальчик плакал, пересмешник талантливо его передразнивал, окружающая публика хлопала и смеялась.
Благородное собрание, окружавшее Мэра, не ведало о проносящихся в соседстве от них невидимых вихрях.
Говорил журналист Марк Немец, розовея возмущенными глазками:
– Говорю это нашему благородному, веротерпимому Мэру не в виде упрека, а ради предупреждения! Можно закрывать глаза на коммунистические демонстрации в центре города… Можно терпеть фашистские организации на окраине Москвы… Можно, наконец, мириться с мышью на собственном столе, если ее накрыть салфеткой, но как можно допускать существование в нашем мегаполисе газеты «Завтра», этого я, извините, понять не могу!.. – Его розовые глаза загорались и гасли, как сигнал «аварийки». Было видно, что Гиммлер в нем борется с Валленбергом, Дахау с Ниццей, рыба «фиш» с газом «Циклон», свастика сражалась в нем с магендовидом, «Московский комсомолец» с Торой, а саксофон, совмещенный с кишечником, издавал утробные членораздельные звуки. – Желая лучше понять это издание, я прикинулся тараканом, проник в кабинет главного редактора и спрятался в складку дивана. Через минуту вошел генерал Макашов, сел на диван, едва меня не расплющив. Они подняли рюмки с водкой, и генерал повторил свою богохульную фразу: «Ни мэров, ни пэров, ни херов!» – на что главный редактор ответил: «Аминь!» Я вам – не советчик, любезный Мэр, но нельзя ли отключить у редакции свет, телефон и воду, как это было сделано в девяносто третьем с Домом Советов, чтобы они покинули помещение? Или повысить аренду в сто раз, чтобы они выбежали на улицу, где будем ждать их мы, носители европейской культуры…
