- Возьми голик! Подмети! - крикнул он. - Срамота!.. Волосья, тряпье, ногти... В печь бросай!
В застенок заглянул поп.
- Не привели воров? - крикнул он заискивающе кату.
- Нет. Отходную, что ль, служить?! Завтра приходи.
- Его преосвященство приказали присягу взять.
- А ну-ка, батя, благослови!
Кат смиренно подошел к попу, сложил ладони в пригоршню, склонился:
- Благословен господь наш, иже во святых святей. Да подкрепит дух твой и да простит тебе прегрешения твои. Аминь.
Кат звонко поцеловал поповскую руку.
После ухода попа, глядя насмешливо на присмиревших в углу нижегородских палачей, он сказал:
- Простота человека к богу приводит. Вот что. Наше дело такое - по Деяниям апостолов живем! Христианству помогаем. С апостолами заодно.
Тихо засмеялся - безбровое лицо покрылось морщинами, бородка затрепыхалась, как у козла в минуты озорства.
Вбежал вратарь с изрубцованным лицом:
- Эвона! Казались! - И скрылся.
Палач шагнул к двери:
- Благоразумные слобожане! Встречайте народ! - крикнул он торжествующе.
Вместе с клубами морозного воздуха в застенок хлынул шум голосов, звон цепей, свист, лай собак. По кремлевскому съезду к острогу быстро, почти бегом, спускалась толпа колодников. Усердно работали хлыстами и палками конвойные солдаты.
Московский кат с ног до головы осмотрел Несмеянку и бобыля Семена, как будто мысленно оценивая их.
- Не люблю крамольников! - вздохнул он.
- Чего? - поинтересовался секретарь.
- Глубина человеческая в них! Вечному воздаянию задержка. Вот на этих голубчиков мне Ванька Каин в Москве и указывал... Уж не атамана ли еще Зарю ведут?!
Секретарь промолчал. Он с тревогой ожидал появления в застенке "страшного бунтовщика", мордовского вождя Несмеянки Кривова, о котором он исписал столько бумаги и о котором по губернии ходило столько жутких рассказов. Под начальством этого человека мордовские ватаги почти два года непрерывно разбивали губернаторские команды.
Несмеянку и Семена провели прямо в застенок. Пожаловал сюда и сам губернатор, а с ним полковник гарнизона и поп.
Губернатор оглядывал Несмеянку и Семена Трифонова презрительно прищуренными глазами. Полковники зло насупились, держась на всякий случай за рукоятки сабель. Казалось, вот-вот они сейчас выхватят их и изрубят колодников.
Палачи, секретарь и поп, а с ними и конвойная команда, очистили перед губернатором место. Красный, с пухлыми щеками, в громадном седом парике, парадно разодетый, губернатор воинственно надвинулся на колодников.
- Который мордовский вор? - крикнул грозно.
- Вот он! - метнул лезвием в сторону Несмеянки конвойный офицер.
- А этот?!
- Русский смерд... бобыль... его есаул.
Губернатор покачал головою:
- И не стыдно тебе заодно с нехристями? Эх ты! Какой же ты россиянин?! Какой же ты христианин?!
- Я тоже христианин, - усмехнулся Несмеянка.
Друцкой опять прищурил глаза:
- Востер на язык, видать!.. Изрядно! Желательно было бы, однако, от тебя услышать: знаешь ли ты, что всякой вещи, всякому имению есть свой владелец?
- Знаю.
- Какой же ты христианин, коли посягнул на чужое добро?
- На чье добро?
- На земли, которые тебе не принадлежат, на людей, которые в крепости у тебя не состоят, а являются подвластными вотчинникам?! Христианин не должен грабить.
Губернатор обернулся к попу:
- Не так ли, батюшка?!
- Истинно так, ваше сиятельство, - поспешил отозваться поп и, обернувшись к Несмеянке, закричал: - Не христианин ты, а грабитель! Велика твоя вина перед богом и земными властями! Покайся! - И поднял поп высоко над собою крест и Евангелие.
Несмеянка и Семен Трифонов переглянулись.
- Э-эх, отец, подумай и сам ты! За что страдаем? - ответил мордвин. Мы ничего не похитили у хозяев нашей земли, но они отнимают у нас все: и собственность и жизнь! И почему ты, как честный слуга Христа, не назовешь их (Несмеянка кивнул в сторону губернатора и полковников) грабителями и душегубами?!
Поп смутился, опустив крест и Евангелие. Полковники судорожно сжали рукоятки оружия. Московский кат смотрел на Несмеянку снисходительно, с улыбкой, как будто говоря глазами начальству: "Ладно, пускай потешатся перед концом! Тоже люди!"
Губернатор не шелохнулся. Он продолжал негодующе смотреть в лицо Несмеянке.
- Подумай-ка, хамская харя - на что решился ты и какие разрушения произошли по твоей прихоти, зажигатель?!
- Ты добр и многосведущ, - ответил Несмеянка губернатору, - но не обладаешь здравым умом. (Опять все испуганно зашевелились, глядя на начальника губернии.) Попав в утробу чудовища, не будешь ли и ты стараться выйти из нее? К тому стремятся мордва и русские тяглые люди.
Друцкой побагровел.
- Язык вырву! Падаль! - задыхаясь, крикнул он.
- Не раздражайся, ваше сиятельство, по поводу всякой малости! вступился за товарища Семен Трифонов.
Несмеянка вздохнул.
- Э-эх, князь! Кого ты захотел обмануть! Иди себе... пользуйся пока жизнью! А нас вели казнить! Вот и весь наш сказ. Не дитя ты, и мы не дети!
Губернатор многозначительно поманил пальцем секретаря и, когда тот мелким бесом подскочил к нему, что-то прошептал в секретарское ухо, а затем повернулся и осанисто пошел в сопровождении полковников вон из застенка. Поп остался на месте.
После ухода начальства к арестованным приблизился секретарь. Тихо, вежливо изогнувшись, он обратился к Несмеянке:
- Добрый человек! Его сиятельство не хочет губить тебя, он желает тебе добра.
Несмеянка, усмехнувшись, поклонился:
- Бью челом! Но легче от доброго получить злое, нежели от злого доброе.
Секретарь, будто не слыша, продолжал ласково и вежливо:
- Одного только мы желаем от вас, честные люди, откройте нам, кто были у вас ближними товарищами в смуте, коя постигла ваши несчастные селения, и не знаете ли вы, где хоронится жалкая разбойница, девка по имени Матрена, беглая дворовая Рыхловской вотчины? Не утаивайте от нас ничего - тогда будете помилованы губернатором и его преосвященством епископом нижегородским и алатырским... И воздаст вам хвалу и славу царская власть.
Несмеянка гордо поднял голову.
- Слава состоит в преданности народу, в твердой самоуверенности духа и в бесстрашии...
Поп и московский кат переглянулись, покачали головами, зевнули от скуки.
- Говорил я... - шепнул попу на ухо кат. - Человеческую глубину век не испытаешь!..
- Чего ради удлинять краткий путь ко аду?! Охо-хо-хо! - вздохнул батя.
Секретарь не смущался и настаивал на своем:
- Гордиться должны не словом, а делом и подвигом общеполезной добродетели. А что есть полезнее выдачи воров властям?!
Несмеянка отвернулся, не желая продолжать разговор. Семен Трифонов зло проговорил секретарю:
- Не будь цепей, укокал бы я тебя, христопродавца!
- Ну и что же?! А далее что? Боль совести! Не стремись, добрый человек, ко истреблению, но наипаче пекись о сбережении. Такой же я невидный раб божий, как и ты. Чего же для умерщвлять меня?! Все мы люди, все рабы единого господа бога, творца вселенной.
Московский кат и поп опять переглянулись. Нижегородские палачи, плотно сжав губы, почесали затылки.
- Какого дьявола, блудник, ты липнешь к нам?! - вспылил Семен Трифонов, рванувшись к секретарю. Тот отскочил назад, наступив на мозоль вскрикнувшему от боли попу. Конвойные вцепились в Семена. Оттащили его. "Ишь, здоровенный какой!" - ворчали они.
Секретарь смиренно отошел в угол, сел за стол, обмакнул перо в чернила, задумался, что-то деловито написал себе в книгу. После этого с улыбкой кивнул он попу. Тот направился к арестованным, держа в руке крест и Евангелие. Перекрестился.
- Братие! Воспомяните вечное житие, царство небесное, уготованное праведникам, и тьму кромешнюю, уготованную грешникам, опомнитесь и покайтесь. Отвечайте же мне, братие, стремитесь ли вы душою в райские обители или прельщает вас ад, царство сатаны?!
Несмеянка спокойно ответил:
- Непокорную чернь вы отправляете в ад!.. Но будет ли она и там терпеть тяготу, кою не хотела терпеть на земле? И если нет, то куда же вы из ада денете ее, егда она сотворит и там бунт?! Ответь мне, ибо ни на земле, ни в аду никто не захочет быть рабом!
Московский кат фыркнул. "Мозговит!" - прошептал он секретарю. Поп закашлялся, видимо, обдумывая свой ответ колоднику, но у него ничего не получилось, кроме: "Покайся, подумай о смерти, явись перед богом облегченным от грехов, не губи своей души..."
Кончилось тем, что Семен Трифонов, поблескивая покрасневшими белками глаз и отчаянно ругаясь, вышел из себя, набросился на попа. На Семена навалилось пятеро конвойных, он начал отбиваться, лежа на полу, пихая солдат ногами.. Лапти с него слезли. Обнажились голые ноги. Сержант принялся стегать его по ногам хлыстом.
Московский кат посмотрел сердито на сержанта.
Секретарь сорвался со своего места и схватил сержанта за руку:
