– А кто ж вам тогда приказы отдает? – удивился Фролов, оторвавшись от фляги и передавая ее Кучнику.
– Да никто. Кому мы нужны? Нас и немцы отстреливают, и местные не любят. Еще абрамовские наседают… Вот и ходим между небом и землей.
– Это что за абрамовские?
– Да есть тут… защитнички…
– А кто ж тогда приказал поле зачищать?
– Да это Григорий Андреич все.
– Бородатый, что ли?
– Ну да. Немцы заминировали, а он разминировать хочет – какая-никакая, а все ж работа.
– Только эту «какую-никакую» работу мы своими жизнями будем делать, – сквозь зубы заметил Кучник.
– Ну а что тут поделать? – развел руками парень.
– Да ты фаталист, я смотрю, – хмыкнул Кучник.
– Ты будто нет, – огрызнулся парень. Потом неуверенно добавил: —А это кто?
– Это тот, который верит в судьбу и вот, вроде тебя, разводит руками и говорит: «Ну что поделаешь?»
Парень задумался, прикидывая, годится ли он на роль фаталиста, а Кучник тем временем завинтил фляжку и протянул ее обратно Фролову.
– Окреп?
Фролов, который после еды и вправду почувствовал себя лучше, кивнул.
– Нет, – вдруг сказал караульный.
– Что нет? – отвлекся Кучник.
– Не фаталист я. Судьба судьбою, а дело делать надо!
– Молодец, молодец, – быстро отбрыкнулся от него Кучник и снова повернулся к Фролову.
– Помнишь Гуревича у реки? Надо нашего молодого товарища на роль Гуревича взять. Потому что я на роль Лушкевича не согласен.
Парень, бросив мысли о фатализме, насторожился.
– Куда брать?
– На роль, – пояснил Кучник и весело подмигнул. – Кино любишь?
Парень опасливо кивнул.
– Значит, ты слева, я справа, – продолжая глядеть на парня, громко сказал Кучник. – На счет «раз». Раз!
Фролов, превозмогая земное притяжение и головокружение, рванул влево, Кучник вправо. Парень, растерявшись от столь вероломного маневра, задергался и замотал винтовкой. Этой секунды Кучнику хватило, чтобы подпрыгнуть и нанести бедному караульному поистине мастерский хук с левой руки. Тот рухнул, не издав ни единого звука. Кучник выдернул из ослабевших рук винтовку и юркнул в заросли. Фролов рванул следом. Неслись они так быстро, что Фролову казалось немыслимым делом их догнать. Он даже подумал, что было бы странно, если бы кто-то побежал за ними следом. Бегущий от смерти обладает завидной форой перед любым преследователем, ибо может с ходу перемахнуть через трехметровый забор, пролезть в самую узкую щель, переплыть самую широкую реку и вообще установить пару-тройку мировых рекордов. А что у на кону у преследователя? Разве что честь или жажда мести… Но что это все по сравнению с жаждой жизни?
Только сейчас Фролов заметил, что сжимает в руке фляжку караульного. Это его почему-то обрадовало – как небольшая компенсация за удар по голове.
Глава 47
Ночью Фролов проснулся от шума: где-то неподалеку хрустел валежник и слышались приглушенные мужские голоса.
– Мен зогт a швахе йид ист кэйн йид… Вос мэйнст ду?
– Дэйн цунг ист швах… Хальт дэйн мунд…
Голоса приближались, и Фролов стал осторожно трясти Кучника.
– Семен… проснись… немцы…
Но Кучник, видимо, провалился в такой глубокий сон, что выцарапать его оттуда было сложно. Наконец, он пришел в себя.
– Что такое? – пробормотал он, хлопая сонными глазами.
– Немцы, слышишь?
Голоса теперь были совсем рядом, и Фролов с замиранием сердца слушал их приближение, не зная, надо ли немедленно вскочить на ноги и бежать, выдав себя окончательно, или рискнуть и переждать – авось в такой темноте и не заметят.
– Мэн зогт ойх вос мир эсн ист вос вир зенен, – продолжал вещать один из немцев.
Сон слетел с Кучника в одну секунду.
– Вот черт… Бежать надо… Если по-тихому, то решат, что зверька спугнули. Авось в темноте не разберутся.
– А может, шугануть? – скосил глазами на винтовку Фролов.
– А если там целый отряд? Предлагаешь принять неравный бой и геройски погибнуть? В винтовке один патрон.
– Зачем же ты ее тогда брал?
– Думал, если что, припугнуть.
– Ну так припугивай.
– Но не целый же отряд! Хорош болтать, надо уходить.
Кучник вскочил на ноги и рванул в глубь чащи, но то ли со сна, то ли сослепу тут же запутался ногами в какой-то коряге и грохнулся оземь. Издав при этом столько шума и треска, что если его и можно было принять за испуганного «зверька», то никак не меньше медведя или лося. Фролов бросился поднимать Семена, но в ту же секунду раздался окрик с легким акцентом:
– Ruki хойх! Stoyat! Ништ бавегн!
Хищно щелкнули затворы на винтовках.
– Нихт! Найн! – заорал Кучник, отшвырнув винтовку и поднимаясь на ноги. Параллельно он попытался вытащить из закромов памяти остатки школьной программы, среди которых, как назло, не было немецкого «стрелять». Отсутствие важного слова он постарался компенсировать чем-то другим. – Ди бойме зинд грюн, ди сонне шайнт, дас хаус ист шен!!! [19] – завопил он с таким надрывом, как будто прощался с этим миром, расточая ему напоследок комплименты.
– Нихт партизаны! – поспешно добавил Фролов, как бы подытоживая пламенную, но довольно бессмысленную речь Кучника.
– Дос хаус из шэйн? – удивился кто-то из темноты.
Повисла пауза.
– Почему дос-то? – смутился Кучник. – Дас. Вроде.
– Russkij? – спросил все тот же голос.
– Ja! – выпалил Кучник с некоторым облегчением, словно наконец преодолел проклятый языковой барьер.
Он по-прежнему не видел говорящих, поскольку стоял к ним спиной, не решаясь развернуться. В отличие от Фролова, который находился лицом к захватчикам и имел время разглядеть их. Конечно, это был не отряд, как думал Кучник, а просто трое мужчин: в кепках и с винтовками. Смущало отсутствие немецкой формы и наличие бород. Если бы не речь, они бы вполне сошли за тех партизан, от которых они недавно сбежали.
– Вос хобн зей гемахт? [20] – обратился к товарищам самый худосочный из трех – обладатель ярко-рыжей бороды.
– Гешлофен, – пожал плечами самый крупный бородач. – Их денк зей зэнен дезертирен [21].
– Нихт дезертирен, – поспешно откликнулся на знакомое слово Фролов. – Кино!
И принялся крутить ручку невидимого киноаппарата, как бы поясняя смысл загадочного слова. Затем скривил рот и прошептал в сторону Кучника:
– Это не немцы, вроде.
– Как это? – удивился Кучник. – По-немецки же говорят.
– Сам не пойму. На них формы нет, и бороды до колен.
Тут рыжий презрительно фыркнул.
– Хаст ду кэйн’ ойгн, Яша? Зей зэнен фон Михалюк, шлемазл! [22]
– Так это ж идиш, – прошептал удивленный Кучник.
Он осторожно развернул корпус вполоборота и скосил глаза на бородачей. Оценив физиогномические данные напавших, Семен радостно завопил:
– Аа! Братцы! Свои мы, свои! Не стреляй! Из Минска идем!
Радость Кучника не вызвала никакой реакции у противоположной стороны.
– Минск – Пинск… – безо всякой эмоциональной окраски срифмовал самый крупный бородач, которого, судя по всему, и звали Яшей. – Ты был в Пинске, Хаим?
– Нэйн, – мотнул головой второй чернобородый.
– Да не Пинск! А Минск!
Кучник повернулся к Фролову.
– Это ж наши, Георгич! Только тупые какие-то!
– Ну, ты! – нахмурился рыжий, переходя на русский. – Наши, ваши… Ти що, йид?
– Какой еще к черту йид? – растерялся Кучник.
– Жид.
Фролов окаменел. Если у Семена замыкало мозги от невинного «еврей», то страшно было представить, что с ним произойдет от малоприятного «жид». Но Кучник, как ни странно, всего лишь переменил тон с доброжелательного на хамовато-раздраженный:
– Жид – не жид, тебе-то какая разница?
И, видимо, окончательно осмелев, добавил:
– Сволочь.
Рыжий нервно дернул плечами.
– Я сволочь?!
– Таки представь себе, да, – ответил Кучник с пародийным еврейским акцентом.
– Ред цу мир йидиш вен ду бист а йид! [23] – взвизгнул рыжий с перекошенным от злости лицом.
– Ах, йидиш?! В гробу я твой идиш видел, морда сионистская!
– Вос хаст ду гезогт?! – выкрикнул рыжий и стал дергать затвор винтовки.
– Аа! – злорадно прорычал Кучник. – Стрелять хочешь? Ну давай. Давай, сволочь! Стреляй своих! Стреляй простого советского человека Семена Соломоновича Кучника!
После чего попытался рвануть на груди рубашку. Но то ли картинность жеста его смутила, то ли просто стало жаль одежду – в общем, он передумал. Незавершенное движение получилось вдвойне нелепым – как будто Кучник просто вцепился самому себе в отворот рубашки. А Фролов отметил про себя, что не менее нелепым выглядело и неожиданное представление себя по имени, отчеству и фамилии в столь драматичный момент. Но поскольку Кучник уже кричал нечто похожее днем ранее, то, видимо, это был какой-то прием. Фролова, правда, больше удивило не столько повторение пафосного требования расстрелять себя, сколько трансформация Кучника из Семена Петровича в Семена Соломоновича. Тем более что в прошлый раз он не произносил фамилию. Так или иначе, но рыжий замялся, а его товарищи принялись бурно говорить друг дружке что-то на идиш.
