есть Саманья, Аситу, Ада и Дэмьен. Они меня защитят, я уверена.
– Я боялась, что ты не согласишься, – проворчала Морриган. – И это меня еще называют упрямой и безрассудной!
Клио слабо улыбнулась.
– Я не безрассудна. Я полагаюсь на других людей и рассчитываю на их защиту.
– В моей системе ценностей твои слова как раз и говорят о немалой доле безрассудства.
– Однажды, Морри, тебе придется научиться кому-нибудь доверять…
– У меня уже есть такой человек. Это ты. Что подводит нас ко второй части вопроса: ты не могла бы поучаствовать в моем ритуале?
– В ритуале? – насторожилась Клио. – П-полуночном?
– Полуночном, – невесело усмехнулась Морриган. – Но не волнуйся, тебе не придется марать руки, касаясь порочной темной силы.
– Морри, прости, я не…
– Нет, это ты меня извини. В общем… Я хочу попросить тебя стать моим якорем.
Клио ахнула, и польщенная, и обеспокоенная одновременно. Она знала о теневой магии и теневых тропах достаточно, чтобы понять: Морриган не собиралась путешествовать по Вуали. И что еще хуже, она намеревалась не просто погрузиться в Юдоль Печали, но и позволить душам ее вести.
Якорем же мог стать лишь самый близкий, самый важный для ведьмы или колдуна человек, душевная близость с которым непоколебима.
А для нее это всегда была, есть и будет Клио.
Морриган приготовилась к тому, что сестра начнет ее отговаривать, убеждать в опасности ритуала. Она не учла одного: Клио изменилась. После смерти, воскрешения и жизни в Пропасти ее представления не могли не измениться.
– Конечно, Морри. Только будь осторожна, ладно?
Вместо ответа Морриган нежно поцеловала сестру в лоб. Осторожность…
Это не про нее, но… она постарается. Ради Клио.
Признаться, подобного рода ритуалы она ненавидела. Позволить душам мира теней вести себя куда-то, значит, добровольно отдать кому-то чужому контроль над собой. И не просто чужому, а мертвому. Каждый такой обряд – словно погружение в реку, наводненную пираньями, что будут вгрызаться в твое тело и высасывать твою кровь.
Эти призрачные пираньи пили жизненную силу.
Что хуже всего, духи могут увести тебя за собой в глубокие Юдоли, чтобы навеки удержать в мире теней. Просто из мелочного чувства мести. Зависти, что ты – жив, а они – нет.
Вдвоем – втроем, если считать голубку – они направились в ритуальную комнату. Остановившись у зеркал, Морриган повернулась к сестре.
– Я возьму у тебя немного жизненной энергии, – виновато сказала она.
– Бери столько, сколько нужно.
Морриган вытянула из души Клио тоненькую рассветную нить, которую называла нитью Ариадны. И с ней, пульсирующей в руках, шагнула в мир теней.
Душе, уже терпеливо ожидающей ее, сказала:
– Я готова отдать тебе часть своей жизненной силы. Только приведи меня туда.
Почудилось или кто-то прошелестел в ее голове: «Приведу».
Морриган шепнула: «Tolle animam meam» – на сей раз не миру теней, а одной-единственной душе. В ином измерении, где обитали мертвые, в ее плечи впились ледяные пальцы-щупальца, замораживая что-то внутри, вытягивая тепло и жизнь. Изголодавшаяся душа напиталась ее энергией, подхватила ее и понесла вперед.
Упал невидимый занавес, и Морриган отрезало от живого мира, но порожденная душой Клио путеводная нить оставила в захлопнувшейся двери тоненькую щель. Если душа-проводник вздумает обмануть, Морриган сумеет процарапать путь наружу, не затерявшись в мире теней.
Минуты холода, слепоты и одуряющей слабости превращались в вечность. Душа будто мстила Морриган за долгое ожидание – пила и пила ее жизнь без устали. Но стоны и плач – музыка Юдоли Печали – менялись, вокруг скорбным пейзажем мелькали тени, а значит, душа и впрямь куда-то ее вела.
Насытившаяся чужой жизненной силой, раздувшаяся, как комар от крови, душа наконец остановилась. Мир живых, хоть и не сразу, но проявился по воле Морриган. Она обнаружила себя в том уголке из видения, что оказался лишь частью огромного здания.
В центре стояли диковинные машины из стекла и металла, издающие тихое мерное гудение. От них в стороны расходились стеклянные провода, напоминающие отлитые из стекла человеческие вены. Рядом, о чем-то тихо переговариваясь, замерли несколько человек. Провода тянулись к креслам, на которых лежали люди. Те, кого Морриган уже не раз видела в отражении зеркал, – изможденные, бледные, обескровленные. Были здесь и несколько существ древней крови, что выглядели получше людей.
В телах несчастных торчали иглы. По полым стеклянным трубкам вверх тянулись призрачные нити энергии – обратно, к машинам. Она скользнула к одной из них. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как из открывшейся полости вынимают деревянную коробочку и помечают огамическими знаками. Филактерий.
Морриган хватала ртом воздух, пока не вспомнила, что легких, как и остальной плоти, сейчас лишена. Она ошиблась – людей не пытали. Во всяком случае, здесь не добывали информацию или удовлетворяли извращенные вкусы. Из людей и существ древней крови вытягивали дары, заключая их в филактерии.
Это и близко не агилийские пиявки. Не надо смотреть в зеркала, призывая на помощь магию истины, чтобы понять: машины, иглы, провода… Все они зачарованы.
Истории о людях, способных отнимать чужие дары, всегда казались Морриган то ли детскими страшилками, то ли жутковатыми легендами. Их называли ошибкой природы или порождениями Балора, но сам факт их существования ставили под сомнение.
Впечатлившая ее в юности история гласила, что некогда один могущественный веретник заключил сделку, но не с одним из демонов-фоморов, а с их королем. Что получил он, и так ясно – силу хаоса, способную разрушать целые города. Балор же потребовал, чтобы веретник провел ночь с возлюбленной, пока он, король фоморов, будет находиться в его теле. От этой противоестественной связи родился первый человек, способный отнимать чужую магию. Не забирая ее, но просто уничтожая.
Ненавидящий Дану за то, что свергла его в мир теней, Балор был готов на все, чтобы в ее мире воцарился хаос.
Если допустить, что легенда правдива (в конце концов, они жили в реальности, наполненной мириадами оживших легенд)… Один отниматель мог породить другого, и сколько же поколений потребовалось, чтобы научиться заключать в филактерий отнятые дары? Сколько лет потрачено на то, чтобы научиться зачаровывать этим даром машины?
Незримая для людей – что жертв, что мучителей – Морриган огляделась по сторонам. Драгоценное время утекало – каждая минута, проведенная в мире теней, по капле забирала ее жизнь. И все же Морриган порадовалась, что проникла сюда, ведомая оголодавшей душой. Вряд ли на «фабрику чар» удалось бы попасть иначе. Оставив тело извне, находясь так близко к миру, в котором, будучи зеркальницей, искала ответы, она видела серьезную многослойную защиту, окружающую стены. Слишком ценно то, что они скрывали.
