Невероятно бледная и изможденная девушка лежала на кровати, до подбородка укрытая одеялом. Даже во сне она мелко дрожала, хотя в квартире было тепло.
Анаконда приблизилась к кровати. Нависла над Этэйн, сбросила одеяло (девушка задрожала еще сильней) и разломала филактерий. На прикрытое белой ночнушкой девичье тело опустились сплетенные чары, похожие на паутину с застывшими капельками росы. Сквозь тонкую ткань Анаконда увидела проступившие на мгновения руны – чары зарядили Этэйн силой. Потом голубоватое сияние погасло. Однако Анаконда не спешила отдавать ей отобранное одеяло. Взяв за плечи, легонько потрясла.
Дочь судьи не сразу открыла глаза, подернутые мутной дымкой, что часто селилась в глазах смертельно больных. Но в венах ее уже должна кипеть колдовская сила, заряженная чарами Леона… Впрочем, некогда рассуждать.
Анаконда шепнула, глядя Этэйн в глаза:
– Тебе безумно хочется прогуляться в Янтарный квартал прямо сейчас. Вставай, оденься и иди.
– Конечно, – искаженным эхом отозвалась та.
Даже, пожалуй, слишком быстро. Анаконда подозревала, что воля девушки сломана болезнью. Что ж, ей это только на руку.
Дочь судьи двигалась медленно, и ей не хватало сил даже на то, чтобы одеться. Пришлось, преодолевая брезгливость, помочь. Исключительно ради Леона.
Одетая Этэйн с осоловевшим взглядом вошла в лифт. Анаконда успела аккуратно запереть дверь печатью и впрыгнуть в кабину за дочкой судьи. Внушение должно было заставить консьержа и вовсе не замечать Анаконду. А значит, он собственными глазами видел, как Этэйн в одиночестве покидает дом.
Улыбнувшись, консьерж попытался выдавить слова приветствия, но ими же и подавился. Захрипел и навалился на стену, побледнев. А еле плетущаяся прежде Этэйн вдруг выпрямилась и расправила плечи. Анаконда удивленно вздернула брови, неотступно следуя за ней.
Память Этэйн не была полностью заморожена – в этом она отличалась от безмозглых зомби, делающих лишь то, что им приказал некромаг. Она не шла к нужному кварталу через весь город, а направилась к ближайшему портал-зеркалу. Теперь Анаконда держалась на безопасном расстоянии – всем прохожим, которые увидят их вместе, гипнозом память не стереть. Поэтому в портал-зеркало, который привел ее в Янтарный квартал, она шагнула на пару минут позже Этэйн. Из виду не потеряла, хотя в любом случае смогла бы с легкостью отыскать по оставленным следам.
С каждым шагом Этэйн становилась все сильней, а люди, окружающие ее, серели на глазах. Самые слабые хватались за сердце или начинали задыхаться от нехватки воздуха.
Дочка судьи собирала чужую жизненную силу и, как губка, вбирала ее в себя.
Леон оказался прав – нового вмешательства не потребовалось. Окружающую Этэйн магию и странный эффект, который она распространяла, заметили и без посторонней помощи. Судя по плащу с нашивкой и револьверу в кобуре, задержавший Этэйн мужчина был агентом Департамента.
Анаконда могла спокойно отправляться в свой новый дом. Сытая улыбка на губах Леона служила доказательством того, что успехами подопечной он доволен.
Уже на следующий день включенный в гостиной экфовизор наполнял комнату десятками возбужденных голосов. Судью обвиняли в использовании полуночных чар, позволивших его дочери Этэйн излечиться от смертельной болезни за счет кражи жизненной энергии других.
Готовя нехитрый обед, Анаконда услышала голос Леона, который говорил с кем-то по амулету зова. Выглянув из кухни, удивленно вытаращила глаза – на противоположной стене гостиной отражалось лицо… мэра.
– Вечером у нас будут гости, – разорвав связь, сказал Леон. – Сиди тихо как мышка и не выдавай себя. Керрейн не знает, что теперь я живу не один.
Анаконду переполняло волнующее чувство сопричастности к чему-то, чего она еще до конца не понимала… но без сомнения, чему-то грандиозному. Вечером, с первым же стуком в дверь, она юркнула в примыкающую к гостиной полупустую комнату. Прятаться в спальне она не собиралась. Как пропустить появление столь важных гостей?
Она впервые видела мэра так близко. Вряд ли он вообще заметил бы Анаконду, даже окажись она в шаге от него – настолько был взволнован. Нервно мерил шагами пространство гостиной и без конца то приглаживал, то снова взлохмачивал волосы, тронутые сединой.
– Леон, я не знаю, что делать. Это слишком громкое дело…
– Я понимаю, – мягко отозвался тот.
– За все время нашего знакомства я часто обращался к тебе. Возможно, даже чаще, чем хотелось бы. Но теперь твой совет нужен мне как никогда.
Рядом со степенным, зрелым Керрейном Леон выглядел почти мальчишкой, но мэр едва ему в рот не заглядывал. Леон Колдуэлл умел производить впечатление – в том числе и на тех, кто, как оказалось, давно его знал.
– Что мне делать? – в голосе Керрейна звучало отчаяние. Не хватало только заломанных рук.
– Бросить все силы на то, чтобы замять это дело. Нельзя допустить скандала. Никто не должен догадаться, что блюстители закона не пренебрегают запрещенными чарами. Нельзя допустить бунт против Трибунала. Тебе ли не знать, что хаосу, который олицетворяет полуночная магия, необходима надежная клетка. Лишимся сдерживающей силы в лице Трибунала – и полуночная магия хлынет в массы.
– Трибунал так легко не сокрушить, – с холодком в голосе возразил Керрейн. – Но как Карсон мог быть так неосторожен? Как ему вообще взбрело в голову воспользоваться полуночными чарами, не удостоверившись, что об этом ни единая душа не узнает!
– Любовь ослепляет, Мартин, – вкрадчиво сказал Леон. – Он лишь хотел, чтобы его дочь была жива. Не нам с тобой винить Карсона в том, на какие меры он пошел. Другой вопрос, что он действовал грубо, подставив, в первую очередь, тебя. Обратился бы ко мне, в конце концов. Я бы дал ему чары, которые следов не оставляют.
На лице мэра появилась неодобрительная гримаса.
– Он не знает о тебе. Никто не знает. И пусть так это и остается.
Леон коротко, обманчиво почтительно кивнул.
– Конечно, – помолчав, добавил: – У Этэйн Фаллон, кажется, был парень.
Керрейн скривился.
– Положим, и что?
– Повесь дело на него, – хладнокровно предложил Леон. – Дескать, ему, по уши влюбленному в Этэйн, была настолько невыносима мысль о ее смерти, что он прибегнул к полуночным чарам. А то, что он решился на это, зная, что она дочь судьи, лишь добавит достоверности – парень, как-никак, потерял голову от любви.
– Откуда тебе известно про мальца? – поразился Керрейн.
– Разведал, – бесстрастно обронил Леон. Глядя в глаза мэра, веско сказал: – Безопасность города – наше общее дело.
– Святая Дану, Леон, что бы я без тебя делал?
Мэр сжал его плечо и отвернулся, не увидев, как по лицу Колдуэлла скользнула тень усмешки. Тень чего-то хищного, опасного и обладающего острыми зубами.
Когда Мартин Керрейн ушел, Анаконда вышла из укрытия. Леон сидел на диване и неторопливо
