— А где сейчас твоя мама, Чарли? — полюбопытствовала Ванесса, пока они ждали, когда им принесут заказ. Они сидели за столиком в новеньком, супермодном ресторане за площадью Святого Иоанна. Здесь были белые стены, ослепительно-белая мебель и ярко-красный ковер на полу. Если не обращать внимания на ковер, то заведение выглядело исключительно гигиеничным и вполне подходило для того, чтобы здесь посетителям предлагали не первосортные кушанья, а удаляли аппендицит или что-нибудь еще в этом духе.
— В Ираке. Она развелась с папой, потому что не хотела жертвовать своей независимостью, но он говорит, что это глупость и что последнее место, где можно мечтать о независимости, — это армия. И еще он сказал, что она просто зря растрачивает свою жизнь и что в военной форме она выглядит просто ужасно, хотя та и идет к ее глазам.
— И когда это случилось?
— Три года назад, когда мне только-только исполнилось четыре. Я выплакала все глаза, когда мама ушла от нас, зато теперь я вообще никогда не плачу, — с гордостью сообщила девочка. — Видите ли, можно сказать, что я привыкла к сложившемуся положению дел. Папа говорит, что можно привыкнуть ко всему, нужно лишь очень постараться. — Для такой крохи Чарли рассуждала вполне здраво. Судя по всему, ее отца вряд ли можно было назвать приятной личностью, но ведь Ванесса склонялась к этой мысли с самого начала. — Как вы думаете, мне подадут бифштекс запеченным в булочку? — поинтересовалась Чарли спустя некоторое время.
— Очень может быть. Я не обратила внимания, что там написано в меню на этот счет. — Благо официантка унесла его с собой.
— И что же, я должна буду съесть булочку, если это действительно так?
— Разумеется, нет. Тебе совсем необязательно есть то, чего тебе не хочется. Бифштекса будет вполне достаточно; здесь написано, что он из домашней телятины.
— Тогда почему вы не заказали себе то же самое?
— Я предпочитаю салат.
Чарли выразительно скривилась.
— А я ненавижу салаты.
— Ну а я нет, и поэтому я буду есть салат, а ты — бифштекс.
Ванесса вдруг заметила, что парочка у дальней стены ресторана не сводит с нее глаз — бледная невзрачная девица, которую сопровождал еще более невзрачный спутник. Мужчина встал и направился к их столику. Ванесса негромко выругалась себе под нос. Он был ей совершенно незнаком, и она не имела ни малейшего желания разговаривать с ним.
— Ванесса?
Что-то в тоне мужчины и особенно в том, как он произнес ее имя, показалось ей знакомым.
— Уильям! — не веря своим глазам, изумленно ахнула Ванесса.
— Ты чудесно выглядишь. — В его голосе прозвучали чуть ли не священный трепет и нескрываемое волнение.
— Да и ты выглядишь совсем неплохо, — солгала она не моргнув глазом. Неужели перед ней и впрямь мужчина, из-за которого она пролила столько слез и из-за которого набрала чертову пропасть фунтов лишнего веса? Или он всегда был таким ничтожеством, размазней с волосами цвета прокисшего кофе, с пустыми блеклыми глазами? А может, она теперь смотрит на мир другими глазами? Уильям даже как будто стал меньше ростом.
— Где ты живешь?
Ванесса небрежно взмахнула рукой.
— А-а, неподалеку от Кросби.
— Насколько мне известно, ты бросила работу. Чем занимаешься сейчас?
Ванесса откинулась на спинку стула, расправила плечи и холодно, в упор взглянула на мужчину, который некогда считался ее женихом.
— Рисую, — коротко ответила она. — Я профессиональный художник. — Эйлин хотела купить у нее три картины и предложила помощь в организации выставки — Броуди говорила об этом только вчера. И Ванесса приняла решение и дальше идти по этой стезе.
Уильям — если только это и в самом деле был Уильям, а не его бледное подобие, сотворенное в секретной лаборатории безумными учеными, — был потрясен до глубины души.
— Но ты ведь никогда не держала в руках кисть!
— Ну и что? Зато теперь я обнаружила в себе несомненный дар. Талант, если хочешь знать, и теперь я все время рисую.
К столику подошла официантка с их заказом. Уильям попрощался и вернулся к бледной леди у дальней стены. Интересно, это его подружка? А они собираются пожениться или нет? Ванесса про себя пожелала им удачи. Они вполне подходили друг другу.
Глава десятая
Когда они с Чарли свернули с Элмз-стрит, Ванесса была очень довольна собой. Ей нравилось новое платье, а собственный обновленный имидж произвел на нее неизгладимое впечатление, и она знала, что никогда не забудет выражения невероятного изумления, появившегося на лице Уильяма, когда тот заметил ее в ресторане. Переоценка ценностей в собственном мировоззрении произошла с ней чересчур быстро, за одну ночь, точнее всего за полдня, так что ей требовалось некоторое время, чтобы свыкнуться с новым положением дел. Но при виде матери Броуди, Меган, которая с крайне обеспокоенным видом переминалась с ноги на ногу у калитки, ведущей во двор «Каштанов», Ванесса ощутила, как ее хорошее настроение куда-то улетучивается.
— Надеюсь, ничего плохого не случилось, — пробормотала она, заподозрив, что в ее отсутствие кто-нибудь еще решил предъявить права на ребенка Рэйчел. Ванесса помахала Меган и ускорила шаг. Чарли держала ее за руку и вприпрыжку бежала рядом.
Когда они подошли ближе, из соседнего дома — дома Чарли — вышел мужчина. Он был высок, строен и одет в черные джинсы, такую же футболку и высокие сапоги до колен. Густая растрепанная челка падала ему на лоб, а остальные волосы были собраны в конский хвост на затылке. Мужчина недовольно нахмурился, скрестил руки на груди — на правом бицепсе у него красовалась татуировка в виде какой-то птички — и стал смотреть, как они приближаются.
— Шарлотта, что, черт возьми, ты себе позволяешь? — сердито начал он, когда они подошли поближе. В голосе его чувствовался резкий ланкаширский акцент. — Я не нахожу себе места от беспокойства. Миссис Фуллер позвонила мне на работу. Она хотела знать, забрала ли тебя твоя бабушка на все каникулы или нет? И соизволишь ли ты показаться ей на глаза? Должен тебе заявить со всей ответственностью, что я никак не мог понять, о чем она говорит, а она заявила вдобавок, что я прислал ей письмо об этом по электронной почте.
— И что ты ей ответил, папочка? — упавшим голоском поинтересовалась Чарли. Она не отпустила руку Ванессы, а наоборот, крепче вцепилась в нее.
Он нахмурился еще сильнее.
— Я не стал говорить ей, что никакой бабушки у тебя нет и в помине, потому что мне не хотелось, чтобы она знала, что моя дочь — самая большая лгунья во вселенной.
