В прошлую пятницу он не вернулся в колледж к полуночи; о его отсутствии мне было доложено в обычном порядке старшим привратником. Студент не присутствовал на перекличке следующим утром, и, задав несколько вопросов его тьютору[99] и друзьям, я позвонил его отцу в палату общин, где тот представляет округ Уэйкстоун от консерваторов. Отец ответил, что ничего не знает о передвижениях сына и что скорее всего это какой-то розыгрыш. Должен отметить, юноша имеет склонность именно к такой разновидности юмора, по каковой причине он в течение своего полуторалетнего пребывания здесь не раз имел разногласия с администрацией колледжа и университета.
Когда прошла ночь субботы, а молодой человек по-прежнему не возвращался, я попросил сэра Джона приехать. Он так и поступил, однако он все еще был склонен относиться к происшедшему спокойно, отказываясь от предложений обратиться в полицию. Тем не менее вечером понедельника я получил письмо из Уэйкстоуна от леди Кэтлинг, сообщавшее, что она весьма взволнована; хотя ее сын действительно любит розыгрыши, она уверена, что Джеральд понимает: такое долгое и необъяснимое отсутствие в колледже испугало бы ее; наконец, она просит принять более деятельные меры по поискам Джеральда.
Вчера поздним вечером я вновь позвонил сэру Джону, чтобы спросить его согласия на мое обращение за помощью в полицию; он ответил, что если вообще необходимо это сделать, то как следует, и попросил меня напрямую связаться со Скотленд-Ярдом. Он объяснил, что он с утренним поездом отбывает во Францию и поэтому не сможет принять активного участия в происходящем. Он предоставил мне полномочия действовать по собственному усмотрению и дал свой адрес в Париже. Сегодня утром я первым делом позвонил в Скотленд-Ярд, и вот вы здесь.
Пул кратко законспектировал лекцию мистера Ладцингема; закончив, инспектор задумался, а затем спросил:
— У мистера Кэтлинга были какие-нибудь неприятности, крупные или мелкие?
Декан покачал головой:
— Едва ли. Он не знал, что такое неприятности, должен заметить.
— Долгов нет?
— Не больше, чем у пятидесяти процентов членов этого колледжа, — вероятно, несколько счетов от портных и фотографов!
— Враги?
— Ничего серьезного. Конечно, он всем порядком надоедал своими шуточками.
Пул рассудил, что пропавший студент сидел у декана в печенках.
— Когда его видели в последний раз?
Прежде чем декан смог ответить, в дверь постучали, и после приглашения Ладдингема в комнату вошел высокий сухопарый человек лет шестидесяти, с обвислыми рыжеватыми усами, одетый в мантию и академическую шапочку.
— Ладдингем, — сказал он, — я заскочил к вам, возвращаясь с лекции, чтобы спросить, нет ли новостей о Кэтлинге.
— Боюсь, нет, Кэйзер, — ответил декан. — Однако не сомневаюсь, что сегодня он вернется.
Он даже не пытался представить друг другу своих гостей. Высокий преподаватель нервно перевел взгляд с декана на Пула, перебирая свою мантию.
— Так странно, — сказал он, — так грустно, очаровательный юноша с такой живой душой!
Он умолк, тяжело вздохнул и, резко развернувшись, большими шагами вышел из комнаты.
Пул вопросительно посмотрел на декана.
— Профессор Кэйзер, — ответил последний, явно не желавший распространяться о чем-то, не имеющем отношения к делу. — С кафедры египтологии, член этого колледжа. Вы спрашивали, когда Кэтлинга видели в последний раз: его скаут[100] отнес ему ленч в обычное время, в час тридцать, тогда юноша был у себя, и с тех пор никто, судя по всему, его не видел. Не видели, как он вышел из колледжа, но, весьма вероятно, он мог выйти незамеченным, если привратник был занят: говорил по телефону или делал записи в своем журнале.
— У Кэтлинга была машина?
— Да, в гараже «Сити Мотор Компани», на Брстер-стрит, но он не брал ее в тот день — и потом тоже.
— Его кто-нибудь видел на станции?
— Я не спрашивал, это скорее в компетенции полиции.
Получив от Ладдингема приблизительную оценку долгов Кэтлинга и кое-какие сведения о его привычках и характере, Пул встал:
— Могу я получить недавнюю фотографию мистера Кэтлинга и побеседовать с его друзьями?
Декан задумался.
— Да, — сказал он, — я пошлю за Монашем, он уже должен был вернуться с лекции по логике. Он познакомит вас с другими и достанет фотографию. Вам лучше воспользоваться моей третьей комнатой, я хотел бы, чтобы вокруг этого дела было как можно меньше шума. Может быть, вы попросите тех, с кем будете беседовать, чтобы они не распространялись об этом, хотя вряд ли на это можно рассчитывать.
Десять минут спустя Пул в крошечной комнате, которую декан оборудовал под дополнительный кабинет, разговаривал с Криспином Монашем, сверстником Кэтлинга и его близким другом. Монаш был крепкий, лишенный воображения молодой человек, который увлекался греблей. Он изложил Пулу простые и неприукрашенные факты, как тот и просил.
По его словам выходило, что Кэтлинг не был такой уж легкомысленный юноша, какого представил себе Пул из рассказа декана. Он, безусловно, любил розыгрыши и переодевания (он уже был выдающимся членом Оксфордского студенческого драматического общества), но он также был последователен в своей решимости хорошо закончить университет и пойти по стопам отца в политике. Монаш находил, что его друг в последнее время был весьма обеспокоен своими финансами, но не до такой степени, чтобы пойти из-за этого на какой-то отчаянный шаг.
— Он никак не дал вам понять, что в пятницу может произойти что-то необычное?
— Нет. Не думаю, что видел его где-нибудь, кроме как в «Роллерсе». Мы, как правило, редко видимся до чая: у нас разные предметы, днем у меня гребля, а он ничем серьезным не занят — сквош иногда. Не имею ни малейшего понятия, что он задумал.
— Скажите мне откровенно, сэр, как вы думаете: это мог быть розыгрыш или самоубийство?
Монаш обдумал вопрос.
— Пожалуй, нет, — сказал он. — Будь это розыгрыш, едва ли он зашел бы так далеко. А самоубийство — это точно не про него… Во всяком случае, мне кажется, он не такой человек. Я не знаю, что и думать.
— А что насчет его друзей? Его любили?
— О да, он был такой компанейский парень. Уиллан, он уже в сборной, Коллерак и Вэйс — его ближайшие друзья, ну и я тоже. Они скажут вам то же самое, что и я.
— А враги у него есть?
— Не думаю. Конечно, кому-то он не нравился, часто издевался над зубрилами, но ничего серьезного.
— А преподаватели?
— Опять же, молодым он нравился — он их развлекал, а те, что постарше, декан там и другие, смотрели на него косо, думали, наверное, что он слишком далеко заходит.
— Кое-кто из пожилых, кажется, ему симпатизирует, — сказал Пул. — Профессор Кэйзер вот только сейчас, когда я беседовал с деканом, справлялся о мистере Кэтлинге и, кажется, был расстроен.
— Старый Кошатник? — Монаш был удивлен. — Я думал, он злится на Джерри больше всех. Этот зануда устроил собственный музей в своих комнатах, и Джерри смеялся над ним: делал вид, будто его заинтересовала какая-то засохшая гадость, Кэйзер всегда был падок на это. У него не все дома, мне кажется, ну и Джерри водил старика за нос, пока не вывел из себя. Я думал, он Джерри терпеть не может.
— По всей видимости, это не так, сэр. Я заметил, что пожилым людям даже нравится, когда молодые смеются над ними, если это не со зла. Теперь мне необходимо увидеться с другими его друзьями. Не могли бы вы привести их ко мне?
В течение следующего часа Пул выслушивал господ Уиллана, Коллерака и Вэйса, но не выяснил ничего важного; правда, первый из них был уверен, что Джерри Кэтлинг уехал с компанией, которую на прошлой неделе встретил в театре и с двумя членами которой тут же завязал пылкую дружбу. Очевидно, самое время было перестать слушать и начать смотреть. По просьбе Пула Ладдингем послал за скаутом Кэтлинга, Пелфеттом, и велел тому показать мистеру Пулу комнаты пропавшего и предоставить инспектору любую информацию, какую он попросит.
Двух минут, что понадобились, чтобы дойти от комнат декана до комнат мистера Кэтлинга в Ньюквод, Пелфетту хватило, чтобы высказать свое мнение о происходящем. Пожилой скаут представлял именно тот тип, который Пул бегло описал Монашу: он ворчал на молодого джентльмена из-за его шуток, но, очевидно, искренне любил его. Он был уверен, что молодой человек исчез, исключительно чтобы позлить декана, — и разве он не преуспел? Вот уже и Скотленд-Ярд пожаловал в священные приделы Святого Петра. Чувство оскорбленного достоинства, проскользнувшее в этой фразе, весьма позабавило Пула.
Пелфетт с радостью выдворил бы назойливого посетителя после того, как тот бросил беглый взгляд на покои мистера Кэтлинга, но Пул дал твердый отпор и, закрыв тяжелую дверь, чтобы наверняка избавить себя от вторжения, принялся тщательно изучать жилище пропавшего юноши, потому что именно здесь, казалось инспектору, и таился ключ к загадке.
