Мы выехали из города поздним вечером по направлению к Курумкану, но далеко не уехали, — мотоцикл Олега сразу же стал греться, и мы вынуждены были заночевать в кустах на перевале. Это была первая ночь, в которую я выспалась.
Утром Женька решил спуститься куда-то вниз, за водой. Воду он принес, а еще он принес на одежде штук тридцать клещей. Все бросились осматривать друг дружку.
Покусанными оказались Женька и Будаев. Я никому не говорила, но клещей я боялась, — когда отца стали обследовать, выяснили, что когда-то давно он на ногах перенес бореллиоз — заболевание, которое передается с укусом клеща и поражает все органы.
Железный иммунитет был у бати, я даже помнила этот момент, — у него поднялась температура, и он сходил в больницу, но «сердобольные» советские врачи только на смех его подняли, сказав, что это точно не энцефалит, при энцефалите температура значительно выше! Быть может, не будь этой болезни, он был бы жив сейчас…
После Турунтаево дорога побежала среди живописных низеньких зеленых холмов. Я думала, что такие холмы бывают только на картинках, — настолько идиллически все выглядело. Справа медленно проплыл большой, белый, словно парус, православный храм с зеленой крышей. Я меньше всего ожидала увидеть здесь в Бурятии такую красивую церковь. Мы остановились возле неё, чтобы отдохнуть и Женька, — вот балабол! — вдруг начал рассказывать о могуществе местных лам.
— Они все могут, — сказал он, убежденно, — и вылечить, и убить. У нас в Курумкане, когда кто-нибудь сильно-сильно болеет, и ему уже невмоготу, то родные идут к ламе, тот дает им воду, они умывают больного, и тот сразу умирает…
Меня передернуло. Тоже мне, «святая» водичка… Алексей, пока мы стояли, рассматривал церковь в бинокль. С колокольни, наверное, было все видно на многие километры вокруг.
Когда мы вышли к Байкалу с восточной стороны, асфальт закончился и начался песочек. Где-то его было мало, где-то побольше, а где-то не было совсем. Я торопилась и почти не смотрела по сторонам. На одной из остановок Алексей, который шел следом, потому что из-за тяжелого груза и оператора, которого он вез, не мог ехать быстро, подошел ко мне и похвалил:
— Хорошо идешь! Даже я угнаться за тобой не могу.
Мне надо было переплюнуть через плечо три раза, но я только улыбнулась в ответ и, тронувшись с места, добавила еще газу, чтобы после очередного поворота вылететь на песок. Щенок поймал задним колесом гребень, вильнул влево-вправо, и я снова полетела куда-то головой вперед и затормозила шлемом о дорогу. Хорошо, что не асфальт!
Возле меня остановился Алексей, и мы вдвоем подняли мотоцикл. Я ощупала себя — моей ноге опять досталось, появились еще синяки, болело второе плечо, да зеркалом заднего вида рассекло губу. Я слизывала кровь и думала, что это за наваждение такое? Ведь я не падала уже очень, очень давно… Мы осмотрели «Урал», и Алексей восхищенно покачал головой:
— Неубиваемая техника! Ты его бьешь, бьешь… а ему хоть бы хны!
Единственные следы падения, которые нам удалось обнаружить — это сорванная изолента, которую мы намотали на дуги.
— Это было даже красиво! — сказал оператор Валентин. — Такой, знаете ли, взрыв: пых-х! И облачко песка!
Я закурила под недовольными взглядами Алексея и попыталась хоть как-то унять дрожь. Это падение меня напугало, и я поняла, что больше такой темп выдержать не смогу. Ладно, им придется потерпеть меня, я ведь их терпела…
Дорога шла вдоль берега Байкала, но его синеватый отблеск я видела лишь краем глаза, потому что не могла оторвать взгляд от дороги. Я надеялась, что они будут меня ждать? Чего захотела! Они вдруг все, как один, перестали ломаться, и летели вперед с невиданной до этого скоростью, — Женька им наплел что-то про паром в Усть-Баргузине, на который мы можем не успеть. Когда мы с Алексеем догоняли ожидающую нас группу, они настороженно замолкали, их поведение резко изменилось.
Взгляды стали требовательными, и на каждом лице было написано — ну, и сколько еще я буду тебя ждать? «Озвучка» изменившегося настроения группы возникла неожиданно: на одной из остановок возле меня вдруг нарисовался Вася.
— А это… вы не могли бы ехать как-нибудь побыстрее? — нагло спросил он.
— Нет! — отрезал Алексей.
В общем-то, наше положение было сложным — они ехали быстрее и отдыхали, пока ждали нас, мы ехали медленнее и вынуждены были ехать все время, не останавливаясь. Отдыхать было некогда.
Я поговорила с Алексеем, и он пошел к Будаеву.
— Слушай, Спартак, давай так. Вы летите, как ненормальные, больше газу — меньше ям. Алина так ехать не может, да и у меня мотоцикл тяжелый. Сделаем так: езжайте вперед, до Курумкана. Мы подъедем позже. Ну, если что, заночуем где-нибудь, да и завтра приедем. Хорошо?
Будаев подумал, задумчиво жуя травинку, потом кивнул и пошел к своему мотоциклу.
Валентин пересел к Женьке. Так мы остались одни. Дорога к этому времени превратилась в пытку — мы попали на гребенку, Алексей, конечно, мог ехать намного быстрее, а вот я не могла. Я то и дело попадала на скопление ям, вилка не успевала обрабатывать неровности, мотоцикл становился неуправляемым. Как я ни старалась, но быстрее ехать не получалось, хоть режьте меня на куски! Странное дело, но каждый раз, когда я ехала по гравийке, мне казалось, что встречная полоса дороги — лучше. Глаже, укатанней… Я знала, что это обман, что на встречной полосе будет казаться, что другая сторона дороги более укатанная и ровная. Это было, словно чужая судьба, — видно только хорошее, ни ям, ни выбоин…
К парому в Усть-Баргузине мы подъехали в восемь вечера. Из ближнего кафе доносилось нестройное пение, нетрезвая бродяжка с испитым лицом в драном осеннем пальто тыкала в меня пальцем и вопила на всю улицу:
— Глянь-ка! Баба! Баба на мотоцикле! Совсем сдурела!
Мы загрузились на паром вместе с десятком машин и старенький трудяга-буксир, на борту которого была написано «Смелый», натужно кряхтя движком и выпуская клубы дыма, попер паром через Баргузин. Алексей стоял, облокотившись на борт, уставший и запыленный и смотрел на Байкал, который открылся, как только мы отошли от берега. За нашими спинами кто-то переговаривался, высказывая сомнения по поводу нашего путешествия, кто-то очень точно определил, что рама у моего «Урала» резаная, но мы уже не обращали на это внимание. Нам было не до того. Мы смотрели на Байкал, за который опускалось солнце, и устало молчали.
Мы не стали далеко отъезжать от парома, свернули на поляну за высокими соснами и поставили палатку. Уже совсем почти в темноте я потребовала, чтобы мы осмотрели друг друга. Я сразу же нашла клеща у Алексея под мышкой. Не могу сказать, что мне доставило удовольствие его вытаскивать, но позволить, чтобы моего любимого мужчину жрало какое-то насекомое, я тоже не могла. Я вытащила клеща и дала Алексей упаковку лекарства и воду.
— Пей давай! Сам знаешь, прививка не дает гарантии.
Алексей, которого в обычной обстановке и одну-то таблетку было невозможно заставить выпить, безропотно взял упаковку, отсчитал необходимое количество таблеток и запил водой.
На следующий день мы приехали в Курумкан около двенадцати часов дня и были встречены радостной улыбкой Женьки и довольным отдохнувшим Будаевым. Женька взахлеб рассказывал, как они вчера неслись по дороге до трех часов ночи, и как в темноте у него лопнули стойки, и оторвался руль. Находчивый Женька ухватился за спидометр и сумел остановить мотоцикл. Сидевший на заднем сидении Валентин даже не понял, какой опасности только что подверглась его камера за восемь тысяч долларов.
Это был какой-то бесконечный день: все занялись ремонтом, как будто им зимы для этого было мало — у Мецкевича барахлила коробка передач, Будаев никак не мог понять, почему бензин вылетает в глушитель, Олег снова переставлял поршни, Женька ставил стойки, Алексей готовил мотоциклы к плохой дороге — менял резину.
И только Андрей Кравчук ничего не делал — он уверял, что его мотоцикл в порядке.
Нечем было заняться и журналистам — они слонялись по поселку и тратили аккумуляторы, снимая все подряд, даже собак, пробегавших мимо.
Женька познакомил нас со своим дедом — медлительным, спокойным человеком, на загорелом лице которого застыла мудрая усмешка. Сдвинув назад видавшую виды кепочку, он смотрел на нас своими черными глазами, как смотрит умудренная жизнью охотничья лайка на неопытный молодняк.
— Пройдем? — спросил его Алексей.
— Э-э… — дед посмотрел на нас чуть сверху, — сложно сказать… Дожди были…
Попробуйте.
Вечером оказалось, что бабушка Алексея постелила нам, как супругам, постель отдельно от всех — в крохотной комнатушке она сдвинула две койки вместе. Будаев с Юркой лег в большой комнате на диване, остальные разместились на полу. Это вызвало вспышку гнева Мецкевича.
