Я не знаю, до каких пор я бы так ехала. Ехала и падала, ехала и падала… Но через десять километров Алексей ссадил меня с мотоцикла, железными аргументами подкрепив свое решение:
— Мы не можем так сильно отставать от них. Ну, одиночку мы еще из грязи выдерем, а что будет, если застряну я? Нам останется только лечь и помереть у мотоцикла.
Ты же видишь, они возвращаться не будут…
Это была катастрофа… Я закусила губу и долго смотрела на дорогу. Вот позор-то…
Мне хотелось провалиться сквозь грязь и скалы, и чтобы никто никогда не видел моего позора. Я отвернулась… Мне даже возразить ему было нечего. Я уже поняла, что они, в самом деле, не будут мне помогать. А зачем?..
Пока мы ехали до остальных, я как-то пыталась примириться с мыслью, что мне уготована судьба «нажопника». Ну, да, говорят, в таких случаях очень помогает думать о судьбе команды и так далее. Ни черта это не помогает! Хотя, может, это и правильно… Или все же неправильно? А?
На остановке перед какой-то небольшой речушкой, пока все стояли и отдыхали, Алексей пошел переговорить с Будаевым. Произошла рокировка: Будаев сел за руль Гиперболоида, Алексей — на Щенка, а Юрка повел отцовский «Урал». А я… Я тихо, как мышка, села на заднее сиденье Гиперболоида и сразу же прокляла все на свете, потому что все словно договорилось свести меня с ума: на запаску мотоцикла были привязаны жесткие, скрученные трубочкой коврики, которые при каждом движении мотоцикла сильно били меня в плечо, в одно и то же место, и через пятнадцать минут боль стала невыносимой. Во-вторых, я сразу же поняла, почему они едут так резво — они не умеют по-другому.
Оказывается, Алексей всегда ездил неспешно и степенно, это вполне соответствует его неторопливому нраву. Все эти годы он и меня приучал не торопиться, думать, куда и как едешь. Я рвалась вперед, чтобы быстрее приехать из пункта А в пункт Б, а он мне все время доказывал, что главное в путешествии — само путешествие, и надо не нестись сломя голову, нужно наслаждаться каждым моментом. Будаев же и на «Урале» ехал, как «Иже» — откручивал ручку газа, резво набирал скорость, резко тормозил, так что я валилась на него, и опять откручивал газ…
Ехать с Будаевым оказалось намного страшнее, чем ехать самой, Гиперболоид скакал на валунах, потом вдруг проваливался куда-то вниз, так, что у меня вдруг сжималось что-то под ложечкой, потом вдруг его закладывало в поворот, и коляска повисала в воздухе, опрокидываясь на меня, и как бы норовя накрыть сверху…
Я машинально упиралась ногой в осыпающуюся каменистую землю, и в один прекрасный момент, нога, моя многострадальная нога, попала между камнем и подножкой мотоцикла. Хряп… Я стиснула зубы и молча, про себя, ругалась последними словами.
Кажется, нога цела. Опять цела!
А ведь надо было признаться, что он хорошо водит мотоцикл. Он даже красив — горбоносый, загорелый профиль, абсолютно прямая спина — он похож на бронзоволикого индейца. Вот только за что же он так не уважает нас?
Алексей ехал следом, он снова был замыкающим, я оглядывалась назад, и видела, что он не отставал, Щенок буровил по обочине, неторопливо греб в грязи, выскакивал на пригорки и послушно скакал на камнях…
Все силы уходили на то, чтоб удержаться в седле, наконец, на более менее ровном месте я решилась осмотреться. Мы поднимались все выше и выше, и прямо на глазах местность преображалась — исчезли сосны и кедры, лес поменялся — деревья стали ниже, а травы — больше. Мы проехали через какие-то символические, покосившиеся черные ворота и перед нами раскинулась небольшая равнина. Вдалеке стоял домик, и даже паслись кони. Ряд зеленоватых, поросших леском сопок уходил вдаль, на их плечах лежали клочья тумана. Было холодно и неприютно, небо затянуло облаками.
Снова стало накрапывать… Мы постояли, покурили, и тронулись дальше.
Через полчаса мы подъехали к какой-то небольшой речке, на штурм которой ушло минут сорок. Алексей на Щенке первым кинулся вброд и четко нашел тот единственный верный путь, который привел на другой берег. Следом за ним поехали другие. Мне оставалось, как клуше, стоять не бережку и смотреть, как ребята с разбегу бросались в воду. Переправа прошла без осложнений, буксовали только на том берегу — дорога там размешана, а на обочине — торф.
— Не при! Не газуй! Побереги бензин! — орал Будаев, но его мало кто слушал.
Я заметила, что они с трудом принимали помощь друг от друга, каждому хотелось выехать самому.
Я бегала по берегу и фотографировала, фотографировала.
— Я что-то не понимаю, почему вы так много фотографируете, — вдруг пристал ко мне Вася, — У вас, что, пленки много?
— Много.
— А-а…
Потом мы снова выехали на равнину, проехали через несколько полуразрушенных деревянных мостов, а к обеду вышли к Ковылям, о которых вчера говорил водитель "Урала".
Наверное, эту речку еще вчера можно было переплюнуть или перепрыгнуть. Сейчас же пенный поток стремительно уносился вниз, и там, где вчера можно было без проблем проехать, сегодня было воды по бедра, а значит, наши коняги просто нахлебались бы и утонули. Выше по течению река разветвлялась на три рукава — крайние были помельче, а средний — между двух островов, поглубже, да посуровее — весь в сердитых бурунах. На берегах стояли и молча смотрели на нас высокие ели.
И снова я наблюдала странную картину. Все застыли у брода, в оторопи глядя на реку.
— Чё, пообедаем, че ли? — тонким голосом спросил Будаев.
Все нехотя зашевелились…
— Доставай свою чудо-плитку, — сказал Будаев Олегу, и тот покорно достал газовую плитку на две конфорки.
Кто-то зачерпнул воды в котелок. Через десять минут возни с плиткой, стало понятно, что она тоже неисправна. Будаев сплюнул и вытащил из своей коляски двуручную пилу. Минут черед двадцать общими усилиям сварганили костерок. Сырые дрова горели плоховато, но сварить суп удалось. Сразу же после обеда, пока в воздухе еще не затих звон ложек, Алексей завел Гиперболоид и ломанулся вверх по камням и через ближнюю протоку. Остальные побежали следом… План Алексея был прост — переехать одну протоку, форсировать другую и снова переехать третью протоку. Он без устали бродил по средней протоке, покачиваясь под напором течения, пока у него не созрел способ переправы. На берегу лежало вывороченное потоком воды дерево — ветки уже пообломало течением. Верхушку подцепили веревкой (вот где пригодилась альпинистская веревочка!) развернули поперек течения, сходили за пилой, и нагло, пока не видят егеря, завалили дерево, обрубили ветви.
Оно легло немного не так, как надо, его подправили. Натянули перила, чтоб можно было переходить. Потом Алексей загнал на этот импровизированный мост Гиперболоид, и мотоцикл лег на бревна рамой коляски. Веревками его перетянули на тот берег, а там, уже по камням, Алексей перегнал мотоцикл к соседней протоке и переехал через нее.
Я наблюдала за этим с немым восхищением. Он — гений! И словно стараясь отмстить нам за дерзость, с небес хлынул ливень. Валентин, который снимал все это, буквально балансируя над потоком на коряге, сперва прикрывал камеру курткой, а потом японская техника отказала, сообщив оператору, что для её работы слишком неподходящие условия. Для ребят условия оказались самые что ни на есть подходящие. На дождь внимания не обращали. Алексей в самом начале выкупался в Ковылях, поскользнувшись на камнях, он был мокрым с ног до головы, смеялся, но переодеваться не пошел. Я могла только в немом восторге смотреть, как они перетаскивают мотоциклы один за одним, Я завела Щенка, чтобы переправиться через протоку, — надо ведь было чем-то помочь! — но Алексей сразу же ссадил меня.
— Кыш отсюда! — он сел на мотоцикл и уехал, я осталась стоять, растерянная и жалкая. Ну зачем ты так…
После ливня река укуталась туманом, — он стелился по поверхности и нехотя поднимался вверх… Больше всего намучились с мотоциклом Женьки, — парень старательно заделал все сливные отверстия в коляске, и надо же было такому случиться, что именно его мотоцикл соскользнул в реку и коляска наполнилась водой. Вытащили мотоцикл с большим трудом.
К вечеру на маленьком самодельном плоту из камер переправили вещи, и перешли на тот берег сами. Алексей притащил мне чью-то химзащиту, я одела её, и первый раз оказалась на таком сильном течении. Вода была плотной и словно резиновой, она сжимала ноги и плавно, но сильно увлекала дальше, на глубину.
Палатки ставили уже в темноте…
Трудная дорога (2002 год, 21–26 июня)
Это было совсем не то, что мы ожидали увидеть — там, где новосибирские мотоциклисты и автомобилисты прошли без проблем, нас ждали испытания. Груженые тяжеловозы пробили в грунте колею, дорогу окружала высокая бровка, и дождевой воде просто некуда было деться. Каждая ямка превратилась в огромную лужу, каждая лужа превратилась в грязевую ванну. Объехать эти места было невозможно, потому что кругом были либо скалы, либо стеной стоял лес, либо простиралось гнилое торфяное болото, в котором по щиколотку взяли сапоги… Гати, давно сгинули в трясине, мосты смыло, и с каждым часом на дорогу с окружающих сопок стекало все больше и больше воды.
