Дрогнув телом, не веря в происходящее, Васька пошел, ускоряя шаг: его отпустили… Быстрее! Как можно быстрее добраться до избы к своим! Может, можно еще что-то сделать… Его сердце билось с удвоенной силой. Душа торопила дорогу. Сознание работало на чувство ощущения: по ногам, в ичиги, сочилась горячая кровь.
12
На зимовье Гришка Мальцев прибежал во второй половине дня. Он смутно помнит, как преодолел перевал, катился в глубокое ущелье, пересек еще два водораздела и оказался на своей территории. Ударная мысль о смерти гналась за ним на задниках лыж. Иногда останавливаясь на несколько секунд, чтобы перевести дыхание, он напряженно слушал погоню и каждое мгновение ожидал выстрел в спину. Преодолев положенное расстояние за короткий промежуток времени, выбившись из сил, Гришка оказался у избы быстрее, чем по хребтам бежит олень. Не доезжая до зимовья, с испуганным лицом, выбиваясь из сил, он застонал осипшим голосом:
– Ваську убили…
Иван Добрынин сразу все понял, схватил свою щербатую одностволку, приготовился к обороне. Каждое мгновение он ждал появления преследователей с взведенным курком, но понимал, что этого недостаточно. Их могло быть много. Сойты – отличные охотники и безупречные стрелки. У каждого есть серьезное, нарезное оружие – отголоски Гражданской войны, – и шутить с ними они не станут. Любой тувинец из карабина попадает в пламя горящей свечи на расстоянии пятидесяти шагов. Если учесть, как они могут скрываться среди деревьев, стоило думать, что шансы на выживание были нулевыми.
Дождавшись, когда Гришка восстановит дыхание, контролируя подходы, Иван заставил его занять место рядом:
– Что стоишь?! Заряжай ружье, вставай вон за кедр!
– Нет ружья… – наконец-то справившись с чувствами, ответил Гришка.
– Как нет?!
– Не знаю… потерял… выпало.
– Как выпало?! Где выпало? По дороге?
– Не знаю… там, наверно, около лабаза.
– Вот это ферт! Ты что, от страха в штаны наложил? Не помнишь, как ружье потерял?
– Посмотрел бы я, что с тобой было.
– Как все было?!
– Не знаю… Васька на лабаз полез. Я караулил. Он начал мешки выкидывать. Ну, тут они подскочили. Я и не понял, откуда они взялись. Следов не было никаких. Как мураши – раз, и вот они!
– А ты?!
– А что я?.. Ну… я и побежал.
– Так ты что, сучий кот, ни разу не стрелил? Товарища бросил?!
– А что было делать? Посмотрел бы я на тебя, как ты…
– Ну ты и тварь! – И с нескрываемым злом: – Лучше бы тебя там убили!..
Оба замолчали. Гришка, чувствуя свою вину, нервно бегал в зимовья и обратно. Иван, переосмысливая далеко не завидную ситуацию, лихорадочно обдумывал дальнейшие действия: уходить надо! Как можно быстрее! Перестреляют, как рябчиков, или, сожгут в избушке, заживо… у тувинцев не заржавеет! У них – свои законы тайги.
– Что снуешь туда-сюда, как шадак[23]? Собирай манатки! Живо!
– Бежать?! – пребывая в рассеянном состоянии, растерялся Гришка. – А капканы? Капканы снять надо…
– Какие, на хрен, капканы, козлиная твоя борода?! Ты что, дурак? Сейчас сойоты подвалят!
Гришка понял, протрезвел, стал быстро собирать вещи. Уже через несколько минут они бежали прочь от зимовья, схватив в котомки самое необходимое. О Ваське никто не думал. Оба были уверены, что Васьки уже нет в живых.
Однако Иван Добрынин к своим пятидесяти годам был умнее тридцатилетнего свояка. Если Гришка спешил как можно скорее уйти из этих мест по прямой, Иван посчитал его решение глупостью.
В тот день и всю последующую ночь они долго бродили между гольцами, куда-то поднимались, спускались, петляли, возвращались назад параллельно своей лыжне, опять сворачивали вправо и влево, недолго ждали и опять шли. Иван руководил движением. Григорий молча исполнял его приказы.
Под утро метель начала стихать. В слепой усталости, с трудом переставляя лыжи, они остановились в знакомом месте. Оказалось, что Иван все это время давал след в районе зимовья, где они промышляли соболя, и в сторону дома не продвинулись даже на километр. Гришка слепо, безмолвно посмотрел на старшего, ожидая каких-то объяснений. Иван злобно ответил:
– Скажи мне спасибо, что ты еще живой! – и указал под кедр. – Разводи костер, сиди, жди меня!
Гришка молча повиновался. Сказать что-то против – сделать хуже себе. Было и так понятно, что между нами произошел раскол.
Гришка остался под кедром. Иван пошел вперед, к приходной лыжне. Он хотел проверить, приходили или нет сойоты вчера по Гришкиной лыжне на зимовье. Обрезав входной след как можно дальше от избы, Иван немного успокоился: никого не было. Немного повеселев, он осмелел, решил подняться на перевал, посмотреть, что там. Теперь, не скрываясь, Иван пошел по Гришкиной лыжне и очень скоро наткнулся на замерзший, припорошенный снегом труп Васьки.
До зимовья Васька Тулин не дотянул два километра. Истек кровью.
13
После того как Маркел проводил Сергея Маслова через Перевал бабьих слез за кордон, в семье Погорельцевых продолжилась обычная, спокойная, размеренная жизнь. Правду говорят, в доме чужой глаз, и ночь без сна. Трудно сказать, кто был для староверов бывший офицер царской армии: добрым гостем, старым другом или обычным странником, кои проходят по Тропе бабьих слез в непредсказуемом количестве. Разные чувства сохранились у отшельников об этом человеке, который сыграл в их жизни немаловажную роль. Ответственность, честь, достоинство, с одной стороны, и стремление к легкой наживе – с другой, никак не сочетались вместе в образе верного солдата своего Отечества. В Святой книге летописи семьи Погорельцевых рукой Софьи Сергей Маслов упоминается, как «простая, христианская душа» в первом случае, когда он только появился на старой заимке, и «коварный воитель» – во втором. Восемь лет нищенской, полуголодной жизни круто изменили характер человека. Возможно, этому способствовала перемена образа, – от солдата до батрака – или Сергей навсегда распрощался с духовными ценностями, было непонятно. Однако для следующей встречи с Сергеем у Софьи в книге было оставлено место для третьего определения. Погорельцевы поняли, что Сергей Маслов догадался, что золотой Бог Будда Тотан находится у них. Он обязательно вернется назад, или вместо него вернутся посвященные люди или потомки. Это возвращение будет связано с золотой статуей, возможно, не обойдется без кровопролития. Слишком много зла людям несет золото и никогда еще не принесло добра. Искушение быстрого обогащения – как червь в коре быстрорастущего дерева. Рано или поздно оно засохнет и не даст хороших плодов.
Так или иначе, с уходом Сергея Маслова у Погорельцевых наступило затишье. Все встало на свои места. Вероисповедование, размеренная, рабочая жизнь, обстановка благополучия и ясности несли на своих крыльях остановившегося времени вуаль – а не кладезь – душевного равновесия. Каждый занимался своим делом, обязанностями, не навязывая и не попрекая другого замечаниями и нравоучениями. При таких обстоятельствах, отношениях друг к другу человеческая жизнь значительно продлевается. Так как единая цель семьи – любовь к Богу – несла яркие, живые плоды созерцания: дети! Это то, ради кого стоит жить и для чего надо жить!
Короткие, зимние дни были однообразны, но не скучны. Каждый знал свою работу, которой в таежном скиту не переделать. После осенней соболевки Фома Яковлевич и Маркел большую часть дня проводили на улице, обслуживая «дворовую» хозяйственную часть. Женщины с детьми находились дома. Давно возложив на себя обязанности доброй бабушки, Мария Яковлевна водилась с внуками. Софья и Татьяна занимались бытовыми проблемами.
Ближе к вечеру, пока еще светло, Софья собирала детей в круг, обучая каждого постепенно старославянской грамоте, письму, счетам и молитвам. Обучение продвигалось успешно. К восьми годам Гришатка и старший сынишка Маркела и Тани Андрейка знали все буквы, умели читать по слогам и считали до десяти. Шестилетняя Даша и четырехлетняя Ариша только начали изучение азбуки. Как ни странно, младшая дочка Тани владела знаниями на одном уровне со старшей сестренкой, что никому не оставляло сомнения, кто будет продолжать заполнять писание в Святой книге летописи рода Погорельцевых после Софьи.
Единственным, неприятным воспоминанием и восприятием существовало грехопадение Ивана, Григория и Василия. В своих молитвах Погорельцевы просили у Бога им прощение. Добрые души и сердца старообрядцев не помнили обид, хотя знали точно, что очень скоро будет «возмездие от своих рук». Как и когда это произойдет, было неважно, необязательно знать. Было бы лучше, если староверы об этом вообще не узнали. Однако это произошло раньше, чем они этого ожидали.
В суровом, метельном декабре из тайги вышли Иван Добрынин и Григорий Мальцев. Они принесли страшную весть: потерялся Василий Тулин. Единоверцы недолго объясняли, как это случилось, по какой причине. Однако Погорельцевы приняли это хладнокровно, как должное: началось. Фома Лукич и Маркел сурово переглянулись. Вероятно, они догадывались о большем, чем женщины. Не зря Оюн обмолвился о богатствах Оглахты… Да и поведение охотников было настораживающим, отчужденным, как после тяжелой ссоры.
