— Обычно во время твоих визитов мы находим время разделить трапезу… Твое присутствие перед алтарем Чистого Света, рядом со мной, позволяет мне обратиться к Мани с просьбой о защите его ученика! — расстроенно воскликнул глава манихейской общины Турфана.
— В следующий раз, через шесть месяцев, обещаю, что мы преломим хлеб и я буду помогать вам во время службы.
— Позволь мне по крайней мере помазать твой лоб освященным маслом, чтобы защитить на время путешествия в Китай! Церковь Света как никогда нуждается в тебе!
Уйгур опустился на колени перед наставником, и Совершенный Учитель, взяв стеклянный фиал со священным миро, обмакнул в него большой палец и начертал знак креста на лбу Торлака, который почтительно прикрыл глаза.
— Во имя креста, на котором Мани пострадал и принял смерть, ты, Торлак, получаешь благословение Учителя, — торжественно произнес Море Покоя.
— Как мне поступить с Лучом Света и Нефритовой Луной? — внезапно спросил Торлак в тот момент, когда наставник осторожно закупоривал стеклянный фиал. Склянка чуть не выскользнула из его пальцев, Совершенный поставил ее и гневно обернулся:
— Передай Лучу Света от меня лично, что его поведение недопустимо и он обязан немедленно вернуться в Турфан — с шелкопрядами и коконами, естественно!
— А как насчет прощения за грех? — приподнял бровь уйгур.
— Если он выполнит свое важнейшее для Церкви Света задание, сможет рассчитывать на прощение!
— А его молодая возлюбленная? — напомнил Торлак. — Любовь непредсказуема… Если Луч Света не захочет ее оставить?
— Объясни Лучу Света, что все слушатели по его примеру вольны отказаться от соблюдения обета целомудрия. Скажи, я приму его брак, если тот будет заключен по обряду Церкви Света… Но необходимо, чтобы Луч Света во что бы то ни стало вернулся сюда с коконами! — Голос Совершенного Учителя дрогнул; казалось, все его помыслы были сейчас отданы маленьким невзрачным червякам, поедавшим тутовые листья ради трансформации в драгоценные коконы.
— Если он откажется подчиниться и решит остаться в Чанъане, должен ли я рассматривать обоих как слабые узлы нашей сети? — вкрадчиво поинтересовался Морская Игла.
Лицо наставника окаменело.
— Подобный отказ повредит нашему делу… делу церкви! Правила не должны иметь исключений! Надеюсь, он не замедлит вернуться!
Проводив посланника, Море Покоя смахнул слезу и прошел в Церковь Света, где с горячностью вознес молитву, взывая к Мани с просьбой о милосердии.
Если бы только знал чересчур доверчивый наставник манихеев, отчего Морская Игла так спешил вернуться в Чанъань, почему задержался с прибытием в Турфан! Если бы знал, как желал он обладать Нефритовой Луной…
Молодой уйгур следил за ней через потайное окно в одной из комнат дома Быстрой Кисти, через которое желающие, внеся плату, подсматривали иногда за натурщицами. Мастер оставлял девушек в одиночестве, угостив их сонным напитком, после чего можно было рисовать их или подсматривать за ними в алькове. Зачастую две-три девушки играли там друг с другом, а наблюдатель следил за ними из-за перегородки. Художник Быстрая Кисть и сам не однажды наслаждался подобным зрелищем: оно вдохновляло его творить.
В потайной комнате все располагало к любовному настроению: и округлые формы обтянутых бархатом скамеек, и роспись потолка, обыгрывающая легенду о мифической птице Би-и-няо, не умеющей летать в одиночку, — только в момент совокупления самец и самка образовывали настоящее двукрылое создание. Дополняли композицию резвящиеся пары существ, покрытых перьями, шерстью или чешуей. Именно в эту комнату поселили молодых влюбленных, чтобы скрыть парочку от глаз семьи художника и одновременно — не позволить самовольно покидать убежище. Как-то вечером агент зашел к художнику и мастер-каллиграф, глаза которого подозрительно блестели, провел гостя в потайную комнату и, слегка смущаясь, показал ему свой секрет.
— Подойдя вплотную к стене, ты заметишь в ней множество… тысячи мелких отверстий! С обратной стороны перегородка пестро раскрашена: там изображен пейзаж с горами и рекой, я сам создал его… с умыслом: он кажется красивым, но на нем нет ничего, что стоило бы рассматривать, на такой картине редко задерживают взгляд надолго! — сообщил торжествующий изобретатель.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Озадаченный и раздраженный, молодой уйгур вынужден был признать, что прекрасная женщина притягивает его взор, что ничего соблазнительнее он и вообразить не может. Ему хотелось быть в этот момент на месте ее любовника. Что касается Быстрой Кисти, он с наслаждением наблюдал за совокуплением влюбленных, нимало не смущаясь.
Доверенное лицо Совершенного, Морская Игла также принял посвящение слушателя Церкви Света, обещая хранить чистоту помыслов и непорочность тела, но отныне целомудрие уже не представлялось ему столь уж желанным. Он пытался вызвать в себе чувство отвращения к этой любовной акробатике, но тщетно.
Молодой уйгур не понимал, как могло получиться, что место рядом с Нефритовой Луной занял Луч Света, а не он сам! Морская Игла буквально обезумел, день за днем возвращаясь в дом каллиграфа, чтобы вновь и вновь подглядывать за объектом своего вожделения и воображать себя на месте Луча Света. Так продолжалось целую неделю. Он лишь злился на глупого художника, который считал эти сеансы подглядывания удобной возможностью обогатить воображение ради создания эротических рисунков.
— Никогда еще не видел столь изобретательной молодой женщины! Твой товарищ отлично проводит время! Это нечто особенное! — восхищенно приговаривал Быстрая Кисть.
Уйгур испытывал мучительную, невыносимую ревность и уже видел в кучанце ненавистного соперника. Необходимость покинуть Чанъань означала для уйгура расставание с объектом его сладостных мучений. Он пообещал художнику двойную плату за проживание парочки на время своего отсутствия, рассчитывая на помощь Быстрой Кисти впоследствии: привыкший к легким деньгам, художник наверняка согласится помочь ему разлучить влюбленных и сведет молодую китаянку с ним, с Торлаком. Разве он будет смотреться в любовной игре хуже этого Луча Света?
Уйгур решил поскорее расправиться с наглым юнцом, который и так провел слишком много дней и ночей с возлюбленной, испытал слишком много удовольствий! Вернуться бы поскорее…
ГЛАВА 21
ОАЗИС ДУНЬХУАН, ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ
![]()
Посреди безграничной песчаной пустыни они чувствовали себя единственными людьми на свете. Первый поцелуй, такой долгий и сладостный, подсказал им: они созданы друг для друга!
— Я люблю тебя, — без малейших колебаний произнесла Умара.
— Я тоже люблю тебя, — ответил Пять Защит.
Удивительно, какая странная прихоть судьбы позволила им встретиться!
Она была христианкой и сирийкой; он — китайцем и монахом-буддистом. Места, где они родились и жили, разделяли тысячи ли, их образ жизни был совершенно не схож. Но здесь, на Шелковом пути, они встретились и теперь никак не могли поверить, что причина тому — лишь простая случайность.
Может быть, так было назначено Провидением или Путем Будды?
Они пришли сюда каждый сам по себе, в одиночестве, и внезапно встретились высоко над землей, на плоской террасе, откуда открывался вид на песчаную пустыню: бесконечные дюны, уходящие за горизонт. Кроме них, не было больше никого в целом мире, только Пять Защит и Умара!
Молодой китаец, полагавший, что окажется в таком месте один, с изумлением узнал прекрасную девушку, которую видел прежде на Шелковом пути, когда он вместе с ма-ни-па и персами прибыл в Дуньхуан.
Глаза ее как будто все время меняли цвет: сначала они напоминали золотистый ирис, отражая сияние солнца, — но, приглядевшись, юноша понял, что они разные. Один глаз оказался зеленоватым, а другой — синим. Тогда, при первой встрече, он этого не заметил. Очарованный, юноша всматривался теперь в это волшебное сочетание цветов, словно наблюдал наяву, как сливаются в единое целое Инь и Ян, образуя Великую Гармонию. Разноцветные глаза Умары глядели прямо в зрачки Пяти Защит с изумлением и восторгом. Девушка находила его еще более милым, чем в прошлый раз, когда впервые увидела на дороге, — связанного, но так светло и безмятежно улыбавшегося.
