(После я узнала, что это редко исполняют, и чтоб мои солдатики не голодали, давала им по пятачку на калач. К счастию, мой добрый Н. И. Греч разменял мне 200 руб. на мелочь.)
Во всем обсчитывают и крадут ужасно! В моей больнице с утра не было доктора: прежний назначен в отправку, а нового еще не было. Наконец, в первом часу какой-то главный привел очень молодого доктора из пруссаков. Пропустила одно важное обстоятельство. Вчера ночью Умер один крещеный татарин. Я видела вчера, что у него все кровь шла носом, но никак не думала, что перед смер-тьк>, и мне было очень жаль, что его не напутствовали ^в. Причащением. Боясь, чтобы это не случилось в другой раз, я, пришедши от обедни, спросила слабых: не желает ли кто приобщиться. Три человека изъявили желание, и я тотчас послала за священником; он немедля пришел, исполнил свой долг, только (дай Господи сказать не в осуждение) не так, как следует: без должного благоговения и очень бранил больных. Я заплатила ему пятьдесят коп. (приобщалось четыре человека). Хотя священник и говорил, что им положена за это особая плата от правительства, но я упросила его взять в надежде, что и в другое время он придет охотнее. Так и было. Священник отправился, и в это время пришел доктор. Он немец, по-русски почти не говорит, по-французски немного. Во всяком случае, он был рад, что я говорю хоть немного, а главное, понимаю и перевожу больным. По его просьбе я обошла с ним еще два дома, и освидетельствовали полтораста человек. Трое из них больны такою болезнью, что я должна была выйти, когда доктор их осматривал. Остальные: тиф, лихорадки, головные боли и лом в руках и ногах. Надо вам сказать, что теперь раненых отделяют от больных, и я видела только одного, которому штуцерной пулей оторвало палец.
Мне советовал Владислав Максимович взять дом только с больными, тем более что он рядом с тем, в котором я живу, и мне очень удобно готовить кисель и разные снадобья для больных, а страдают все одинаково. Наш осмотр мы кончили в третьем часу, в самый сильнейший жар. После обеда я отдохнула с полчаса; потом опять начала путешествовать: тому винца красного, тому малинки — грудь заложило, тому размочить галетку, тому киселя… одним словом, праздно время не проводила, помоги только, Господи! В седьмом часу пошла ко Всенощной, которую здесь странно служат: благословление хлебов бывает в конце. Из церкви опять к больным. Друзья мои! Благодарила Господа за себя и за вас молюсь со слезами. Сегодня после службы какая-то женщина заказывала молебен с Акафистом Божией Матери, и я тут с удовольствием помолилась, думая, что вы в то же время за меня молитесь. Возвратясь, нашла, что один казак, который утром приобщался, очень плох. Он полюбил меня, все просит, чтобы я не уходила, и часто бредит; меня все ищет блуждающими глазами и всегда узнает, а служителей гонит, потому что они кажутся ему с рогами. Я уговорила его молиться, и он просил почитать. Я прочла молитву из псалмов, из книжки Мишеля; он крестился и все более и более ослабевал. Мне очень не хотелось его оставить, но фельдшер сказал, что ему не надо мешать. Тут, приказав оправить ему постель при себе, чтобы все делали лучше и аккуратнее, я сказала, что хочу идти домой, если он отпустит. Он пристально поглядел на меня, сказал, что ему чудесно и чтобы я шла с Богом. Перекрестя его и всех, я возвратилась домой, не надеясь уже видеть завтра моего казака…
Дома поспешила переменить на себе белье и более получаса должна была ловить черненьких… поймала более тридцати! Сию минуту постелю постель и все обсыплю порошком! — одно спасение! Грех сказать, а надо признаться, что хотя мне еще и не тяжело и не наскучило мое дело, но если Господь сохранит меня, то одна мысль возврата домой усладительна!..
22-го мая. Встала в седьмом часу, наскоро напилась чаю, оделась и отправилась к своим страждущим. Казака и еще одного несчастного уже не нашла. Царство им Небесное! За одно благодарю Бога, что обоих успела причастить. Напоила больных чайком со своими галетами. Велела накурить своим уксусом. Пришел доктор и, подойдя к каждому, спрашивает, лучше ли ему? Тот отвечает: Лучше». Он говорит: «Лекарство то же». Но какое то же: з них ни один не получал ничего со вчерашнего дня! Здесь так делается: приходит утром доктор, прописывает каждому лекарство (но более все одинаковое); некоторым Режет опухоли и выдавливает материю, другим вправляет свихнутые члены, а я стою подле и держу мокрое полотенце чтобы вытирать ему руки. Вечером доктор приходат еще раз, а лекарства нет как нет! Его приносят на другой день, часу в десятом. А тут некоторые в горячке, им нужна скорейшая помощь… Например: прописывают два фунта горчицы, а приносят осьмушку! Другие рецепты, без церемоний, разрывают, говоря, что у них нет таких медикаментов!.. Просто ужас, что делается!
Сегодня на мое отделение недостало квасу; я послала вытребовать, а мне в ответ сказали, что завтра будет вдвое… но этого «вдвое» никогда не отпускалось; между тем требования оставались там, и за них, не выдавая материалу, получали деньги. На будущее время я поступала умнее: когда мне чего не отпустят, я вытребую требование и разорву его и тем не даю обманывать вместе с больными и правительство. Зато впоследствии мне и отомстили за это. Мой дом с больными был причислен к № 14 по провиантской части; главный был какой-то высокий капитан с немецкой фамилией (не помню какой). Он в конце войны, как я слышала, отличился тем, что ворованные деньги разменял на золото у доброго старичка ген. Остроградского, да еще взял у него коляску и укатил за границу. Он-то, видя, что у меня трудно мошенничать, и велел разломать печку. Как это утешительно и как полезно! В обед я сама сварила некоторым бульон, другим киселя на красном вине, а одному на хересе. Вечером снесла им белый хлеб; двоих напоила черникой, и, благодаря Бога, они меня любят и благодарят.
23-го мая. Прошел еще день, полный забот и горя при виде страданий людей. Утром сама поила чаем и травой, троим ставила горчичники. Доктор хотел поставить одному мушку, но тот, бедный, заплакал, говоря, что мушка его задавит. И действительно: каждая лежит по пяти часов и не производит действия. Я выпросила позволения сама сделать из своей горчицы катаплазм, приложила, и, благодаря Бога, больному лучше. Некоторым варила саго на красном вине. После обеда стали всем переменять белье, тюфяки и подушки. Которые не очень слабы, те вышли в сад, а слабые сидели на шинелях. Я поглядела на них, ушла домой от пыли и, возвратясь часа через два, подошла к одному слабому. Он лежал на левом боку; правый глаз был открыт, и меня удивило, что он не отмахивается от мух. Подождав немного и видя, что он без движения, я позвала дневального и велела посмотреть. Он уже был мертв!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
