— Степан приходил в сознание?
— Нет.
— Но надежда есть?
— Товарищ генерал, — нахмурилась Степанида Захаровна, — врач всегда надеется. Иначе зачем тогда он врач?
— Да, конечно, — рассеянно согласился Севидов. — Жаль, что не застал. Жив их сынишка. Внук мой нашелся, Степанида Захаровна, и брат нашелся. А жена погибла. Видите, все разом — и радость, и горе…
— А что перебежчик, тоже серьезно ранен? — спросил Кореновский.
— Нет, — ответила Глухих. — Ему оказана помощь.
— Где же он?
— Его забрал капитан Стечкус. Я разрешила. Немец не нуждается в госпитализации.
— У вас связь с госпиталем есть. Держите меня, Степанида Захаровна, в курсе, — попросил Севидов.
Когда они вышли из медсанбата, Кореновский предложил навестить капитана Стечкуса. Генерал согласился. Они спустились по крутым ступенькам в землянку, где размещался особый отдел дивизии.
— Товарищ генерал, — поднялся навстречу Севидову капитан Стечкус, — провожу предварительный допрос обер-лейтенанта Клауса Берка.
При виде вошедших Клаус тоже встал. Лицо его было бледным, шея перевязана свежим бинтом, сквозь который под ухом чуть просачивалась кровь. Он спокойно выдержал пристальный взгляд Севидова. Генерал прошел к грубо сколоченному деревянному столу, сел на скамью, пригласил сесть остальных.
Коптящий язычок пламени бросал на дощатую стенку землянки большую изломанную тень Клауса.
— И вы можете сесть, — сказал Севидов. — Расскажите подробно о себе.
— Я адъютант генерала Хофера. Прежде воевал на Крите. За Крит награжден Железным крестом. Мой отец, доктор Берк, — представитель министерства Розенберга при группе армий «А».
— Что же вас заставило перейти на нашу сторону да еще вынести советского командира?
— Причины моего поступка сложны, и я, господин генерал, вероятно, не смогу подробно объяснить вам их теперь. Это решение я принял по собственному убеждению. Моя единственная просьба — верить мне.
Севидов испытующе смотрел в глаза перебежчика, словно пытаясь отгадать в них какую-то непонятную для себя тайну. Клаус не отводил взгляда. В его голубых глазах не было ни страха, ни уныния, только скрытое смятение и готовность подчиниться судьбе.
— При каких обстоятельствах вы перешли к нам? — спросил генерал Севидов.
— Я знал проходы через минное поле. Но у ручья нас обнаружили, а потом была сильная стрельба. Меня лишь слегка ранило, потому что я был прикрыт телом старшего лейтенанта.
Генерал с комиссаром переглянулись. Перед ними сидел не совсем обычный перебежчик — адъютант генерала, сын важного сотрудника министерства Розенберга…
— А возможно, пленный старший лейтенант понадобился вам как пропуск? — спросил Кореновский.
Клаус вздрогнул, угрюмо посмотрел на Кореновского и, стараясь быть спокойным, проговорил:
— Я ожидал этого вопроса. Господин капитан, — кивнул он в сторону Стечкуса, — мне его уже задавал. Я очень хочу, чтобы старший лейтенант выжил. Иначе… Иначе я не смогу ничем доказать.
— Допустим, — проговорил генерал Севидов. — Но что же все-таки заставило вас выкрасть из плена советского командира и нести его к нам?
— Я знал Степана Рокотова давно, мы были знакомы еще до войны.
— Вот как?! — удивился Севидов.
— Да, мы вместе поднимались в горы. Тогда мы дружили.
— И взамен дружбы теперь принесли смерть в эти горы? — спросил Кореновский.
Клаус не ответил. Он покосился на пачку папирос, выложенную на стол комиссаром.
— Курите, — пододвинул пачку Кореновский.
Клаус торопливо достал папиросу, прикурил от коптящего пламени «катюши», глубоко затянулся дымом.
В блиндаже застыла молчаливая настороженность.
Что мог ответить Клаус на вопрос комиссара? Ему не верили, и это понятно. Убеждать в искренности своего решения у Клауса не было сил. Это и не было сейчас для него главным. На что́ решился Клаус — вот главное. Ведь там, за линией фронта, — отец; в родном Берлине — маленький Отто. Что будет теперь с ними?.. С отцом и сыном перебежчика?.. Да и здесь как поймут его поступок? Ведь даже неизвестно, сохранят ли русские ему жизнь…
Клаус перешел Варваринский перевал как во сне. Да и теперь не может понять — сон это или явь: он сидит в блиндаже у русских и курит русскую папиросу «Казбек», предложенную русским комиссаром. Что теперь будет? Назад за перевал пути нет. Можно было соглашаться или не соглашаться со взглядами майора Ланге или Ганса Штауфендорфа, наконец, со взглядами отца. Но это внутреннее дело его, Клауса Берка. А перебежать к противнику… Для чего? Чтобы убежать от кошмаров войны? Но ведь и здесь, за перевалом, — война. Во всяком случае, русские, если и сохранят ему жизнь, заставят работать на войну. Против кого? Против немцев? Против родины?.. А Герман Цорн? Против кого он борется? Против родины или против фашистов? Ведь у него в Берлине мать… Выходит, поступками Германа, всей его жизнью руководит нечто такое, что сильнее страха…
— Что же вы молчите? — вывел Клауса из раздумья комиссар. — Вас до войны принимали здесь как друзей, а вы…
— Это было так, — вдыхая дым, заговорил Клаус снова. — Я дружил с теми ребятами. Это были настоящие друзья. Я не мог расстрелять Степана Рокотова, а это было бы неизбежно, потому что Рокотов не хотел указать егерям обходные пути к морю.
— Скажите, — обратился генерал к Клаусу, — что теперь ждет ваших родных в Германии?
— Не знаю.
— Ну хорошо, — вставая, проговорил Севидов. — Надеюсь, мы еще продолжим разговор. Вас накормили?
— Да, благодарю.
Севидов и Кореновский вышли из землянки особого отдела. Следом за ними вышел и капитан Стечкус.
— Вы извините, товарищ генерал, о перебежчике я доложил в штаб фронта. Извините, — еще раз повторил Стечкус, — но в таких случаях мне приказано докладывать.
— Ну зачем вы оправдываетесь, Ян Вильгельмович? — перебил Севидов и, улыбнувшись, добавил: — У вас служба такая — особая.
— Этим немцем сильно заинтересовался штаб фронта? — спросил Кореновский.
— Да, обер-лейтенанта Берка срочно затребовали в седьмой отдел штаба. Один из сотрудников отдела, антифашист Герман Цорн, лично знает этого офицера.
— Любопытно, — проговорил Севидов. — В таком случае птица действительно важная.
— Товарищ генерал, я вынужден сопровождать перебежчика в штаб фронта.
— Да-да, конечно.
2
Подходя к командному пункту майора Ратникова, Севидов еще издали увидел знакомую фигуру в длинном кожаном пальто и узнал командующего армией генерал-лейтенанта Леселидзе. С Константином Николаевичем Леселидзе Севидов был знаком давно. Еще в двадцать девятом году они вместе учились на академических курсах усовершенствования комсостава. Потом, перед войной, они встретились на маневрах в Белорусском Особом военном округе. Войну Леселидзе начал на Западном фронте, затем оборонял Москву. И вот теперь военная судьба забросила его в родные места — на Кавказ.
Севидов прибавил шагу, готовясь рапортовать по форме. Но командарм опередил его. Он шагнул навстречу Севидову, протянул руку.
— Знаю, Андрей Антонович, — сочувственно проговорил он. — Уже все знаю. Теряем родных, друзей. Прими мое соболезнование.
Командарм смотрел снизу вверх на Севидова.
— Зайдем в блиндаж, — предложил командарм. — Что же делать, время не ждет.
Потолок блиндажа был явно не по росту командарму и тем более Севидову. Леселидзе, сняв папаху и расстегнув реглан, достал из планшета газету, протянул ее Кореновскому.
— Читайте, комиссар. Вслух читайте. А вы, товарищи, послушайте, что пишет «Правда». Это имеет прямое к нам отношение.
Негромко, глуховатым басом Кореновский стал читать:
— «Сейчас внимание нашего народа, народов всего мира обращено к Северному Кавказу. Грозовые тучи нависли над его снеговыми горами и предгорьями, над ущельями и долинами… Дым пожарищ вздымается над станицами и аулами. Гитлеровские разбойники ворвались на просторы Северного Кавказа. Они рвутся к горам…
Жители северокавказских равнин и горцы! Великими и героическими традициями овеяны горы Северного Кавказа. Отважные и бесстрашные предки смотрят теперь на своих сынов и внуков. Не щадили своей жизни отцы, деды и прадеды, чтобы отстоять свободу и независимость родной земли, своих гор. Потомству своему передавали завет мужества и боевой чести. Пусть содрогнется враг перед ненавистью и местью воинов народов Северного Кавказа. Пусть перед их братской дружбой рассыплется фашистская разбойничья свора, живущая только грабежом и убийствами беззащитных.
Братья! Враг должен быть остановлен и разгромлен! Пусть исполнится сердце каждого железной решимостью: не сдавать врагу ни пяди священной земли! Не отступать! Бить врага и истощать его силы! Упорным сопротивлением подготовить почву для его разгрома! Выгнать врага с равнин Северного Кавказа, из его предгорий!»
