Но мы с наслаждением повторяем: Россия отставала в техническом отношении от Англии – в столько-то раз, от Германии – в столько-то раз и т. п. Металл застит нам глаза. Несметные тонны его для нас по-прежнему – альфа и омега всех показателей развития страны. Страны крестьянской, «специализация» которой – воспроизводство и приумножение, так сказать «живой жизни». Той самой, которая вскоре будет по достоинству оценена, но, боюсь, не нами. Свежий безнитратный огурец будет стоить столько же, сколько диктофон на микросхемах… Но наши либералы с головами, от рождения повернутыми на запад, не желают замечать никаких «датчиков», кои невынимаемыми клиньями вогнаны в их бедное сознание.
Да и не укладываются в сознание нашего западника ни русские самобеглые коляски» с первым в мире спидометром (1740-е годы), ни 2500-километровый велосипедный пробег крепостного крестьянина Артамонова в 1801 году (после чего он, Артамонов, крепостным, естественно, быть перестал), не вспоминаются ему ни первые в мире аэросани, ни менделеевский танк, ни первая в мире буровая скважина «на нефть», ни двухсотлетней давности научные способы борьбы с чумой, ни «докучаевские бастионы», защищающие плодородие посевов, давности менее столетней. Стали уже непопулярными даже Ломоносов и Менделеев. Что уж нам тем более до каких-то поморских кочей – современников колумбовых каравелл, – которые были, правда, значительно быстроходнее и обладали большим, чем каравеллы, водоизмещением…
Да, далеко не все крестьяне жили так, как хотелось бы и самому самодержцу. Но ведь они – жили. А потом – миллионов из них не стало. Кто нуждается в доказательстве этого непреложного факта, – тот не нуждается ни в каких доказательствах чего бы то ни было. Они в этом случае – «божья роса», или «с гуся вода».
Почему пересеклись «линии титанов» на нашей земле? При Елизавете творил Ломоносов, при Екатерине Кулибин, пароходы-паровозы-ракеты появились при Александре I, «золотой век русской литературы» совпадает с царствованием «Николая Палкина», расцвет русского искусства – с царствованием «мужиковатого» (с каких это пор стало плохо?) Александра III, крестьянская реформа, высвободившая массу инициативы, – с царствованием Александра II, убитого в день, когда он намеревался подписать русскую конституцию… Убийц мы (мы?) возвели в «пламенных революционеров», жертву – смешали с грязью. Наконец, при «Николае кровавом» Россия переживала невиданный подъем – от количества населения (в его царствование естественный прирост составил 60 миллионов), до уровня научных открытий (Менделеев, Шухов, Сикорский, Зворыкин, Тимошенко, тысячи и тысячи будущих эмигрантов и жертв «красного террора» и голода «во имя светлого будущего всего человечества» – заметьте, не России). А ведь эти открытия в немалой степени определили технический «облик» XX века (вертолеты, телевидение, крекинг нефти). Смех сквозь слезы: фотографии японцев научил русский, которому в Японии недавно поставлен памятник…
Многие открытия загинули в зародыше, многие были использованы во имя процветания той же Америки, которая не замедлила цвесть и за счет военных заказов, и за счет эксплуатации хотя бы Латинской Америки, но которая нынче преподносится нам в качестве сгустка общественных эталонов. Почему мы измельчали, почему все по-настоящему крупное пресеклось на нашей земле?
Я далек от мысли, что даже после целенаправленных «прополок», уничтоживших все лучшее и всех лучших, в народе нашем не сохранились кулибины: и, как знать, может быть, и Менделеевы. Есть основания полагать, что сохранились (есть самодеятельные, помимо «академий» и финансирований, проекты энергетические, медицинские, строительные). Тогда, спросим риторически, почему этим талантам не дается «зеленый свет», их не раздувают, а напротив, гасят?
А ведь, если вдуматься да поискать как следует, все главнейшие материальные проблемы страны можно решить в считанные годы, без теоретизирования, от которого у нормального человека голова пухнет, без политиканства, без жестокого подспудного торможения инициативы, которое приводит усталых, можно сказать, генетически усталых людей, в частности, к пьянству. Могучим потоком идут миллиарды на сомнительные проекты. Когда же надо всерьез созидать или опасаться, речь идет об открытии новых фондов для сбора рублей, о субботниках, на которых, по выражению В. Солоухина, «мы собираем палочки и чурочки»…
«Глупость или измена?» – было некогда «воскликнуто» с думской трибуны в целях демагогических, провокационных.
Нынче эта фраза приходит на ум миллионам «мужиков в электричке», но уже в другой адрес.
И то сказать! Строим общеевропейский дом, так? Всемирно благодарим за полученный в подарок портрет императора Петра III, ненавидевшего Россию столь же сильно, как обожавшего прусского Фридриха, главу тогдашнего европейского масонства, кстати сказать. Это что ж, советники такое советуют? Что за советники? Гнать таких советников в шею, – вот здоровая реакция на подобные советы. Но – «европейский дом». И если, допустим, нам ясно положение, уготованное в этом «доме» европейской части страны – что-то вроде прихожей для отходов или отхожей для доходов, – то уж совсем непонятно, что в этом случае делать с Сибирью, Дальним Востоком и Средней Азией? А может, там уже все продумано – Сибирь – Китаю, Дальний Восток – Японии, Среднюю Азию – Ирану, – все ведь можно проделать под благовидным предлогом: «межгосударственной аренды», например, или смешанных совместных заповедных зон дружбы», «трансконтинентальных» и т. п. Мало ли существует форм национального предательства!
Но рассудим более конкретно. Вот тест. Ответьте, читатель, проверьте себя. Положим, есть некий «онкологический» или «радиационный» король (или узкая группа «королей») обладающий монополией на производство лекарств и оборудования для лечения рака или для снятия радиации. Авторитет его недосягаем, доходы – неисчислимы. Лечатся опухоли, снимается радиоактивность с облучившихся. И вдруг…
На полуразрушенной-полуудушенной-полуразграбленной-полуживой шестой части света, в каком-нибудь Тьмутараканске, влачащем жалкое существование в очередях за всем; в задрипанном городке с нищими аптеками и протравленной атмосферой, степень ядовитости которой можно узнать только по болезни собственных детей; в каком-то там Каменец-Завалинске, давно позабывшем, что его разграбленный архив подмокает в некогда лучшем соборе губернии размером с пол-Европы; в каком-то убогом Усть-Болотинске, жители которого нобили бы каменьями того, кто вдруг скажет им, что тут некогда выращивали не только картошку, но и ананасы, что тут издавалась не районка с набором слов до пятисот? а четыре детских журнала, «Усть-Болотинские Епархиальные ведомости», а также журналы для женщин, мужчин, крестьян, чиновников, – побили бы за издевательство, – так вот, в таком-то городке объявляется простой, без образования, старичок, который изобрел эликсир, лечащий рак в зародыше (до образования опухолей, на лечение которых направлены все усилия «короля-онколога») или снимающий радиационное излучение (без больших затрат, без великолепно упакованных и разрекламированных лекарств «короля-рентгенолога»). Что прикажете делать королям?…
А они знают, что. Им ведь хорошо известно, что в этой дикой стране таланты не переводятся. Но против талантов существует уйма противоядий. Это – суровый закон конкуренции, где «нравственно то, что выгодно». В частности, систематический подкуп чиновников. Сие недорого, ибо много, легко и задешево подкупаемых – благо воспитаны они на том, что Россия – «тюрьма народов»… «страна варваров»… «страна без истории», что солнце восходит только на Западе. И бьется старичок, стучится во все двери, пишет, наивно добиваясь справедливости, архаично полагая, что здоровье людей – многих людей – для поставленного на соответствующее дело, превыше всего. Но «поставленный» лелеет в мечтах новенький магнитофон. Или женину шубу из Японии (сделанную из отечественных опилок, кстати). Или что-то еще настолько ничтожное, что не учитывается никакими декларациями и протоколами. А тут еще на старое и милое «человек – это звучит гордо» (значит, и я, какой ни есть, – рассуждает «поставленный») накладывается бескрайний плюрализм: значит, мое мнение имеет равное право на существование наряду с другими. То есть, если я считаю, что благосостояние моей семьи – моя первейшая обязанность, то все остальное – может, и правда, но в той же степени, может, и ложь. Моя жизнь – конечна, после смерти я превращусь в груду червей. Радость жизни надо хватать за фалды, – после нас – хоть потоп. Торжество атеизма, понятия не нейтрального, а активного, отрицающего, разрушительного, неизбежно приводит и к таким выводам.
Мы далеки от мысли, что этот «поставленный» Иван Иванович, Арон Израилевич или Али Абуталипович – обязательно прямой духовный наследник тех заведомо бесстрастных типов, о коих мы упоминали. Но отрицать, что он – их следствие, – мы не решаемся. Мох жизни не может зацепиться за отшлифованную разрушительными ветрами скалу. Уже не может.
