Мы далеки от мысли, что этот «поставленный» Иван Иванович, Арон Израилевич или Али Абуталипович – обязательно прямой духовный наследник тех заведомо бесстрастных типов, о коих мы упоминали. Но отрицать, что он – их следствие, – мы не решаемся. Мох жизни не может зацепиться за отшлифованную разрушительными ветрами скалу. Уже не может.
Один из попутчиков, сухощавый и рыжеусый, говорил, глядя прямо перед собой:
– Отовсюду слышишь, что все плохо. И говорят-то лучше всех и больше всех те, кто это «плохо» сварганил. А что делать-то – вроде и неясно. Кошки-мышки какие-то. У нас район – на одном меде можно было бы озолотиться. А лес? А земель брошенных сколько? Да только тем, кто дело делать хочет, ходу и нет. Дряни же кооперативов развернулось – они вроде неприкосновенные. И комсомол их нежит, и партия тешит.
Другой, рядом сидящий, назвавшийся механизатором, загорелый, возвращался из отпуска. Молчал всю дорогу, а на слова рыжеусого не вытерпел, ответил:
– А им лишь бы деньгу гнать. Обо всем на свете забыли. Вскорости «товарищам миллионерам» американским кусками продаваться будем – помяните мое слово… Ты говоришь, твердят, что «все плохо». Правильно, только хуже есть куда. Какой-нибудь пузырь мыльный договор на нефть подпишет непосильный – и стали все трактора. Нам – голодуха, ему – хоть бы хны. Вот и выращивай семена в колбах, сей до упаду. Один козел где-то свою подпись поставит – и все горит синим пламенем!..
– Это верно, – задумался рыжеусый, – лошадок-то забыли. А они бензина не употребляют…
– Вот-вот, – оживился отпускник, – а в Америке не дураки – свою нефть «заморозили», не трогают. Моря целые, говорят. Друзья хреновы.
Но вернемся к творчеству царской охранки. В последний раз, чтобы не переутомиться.
«Аристократия (управляемых)… скончалась – с нею нам нечего считаться, – мрачно фантазируют «антиутописты», – но, как территориальная владелица, она для нас вредна тем, что может быть самостоятельна в источниках своей жизни. Нам надо поэтому ее во что бы то ни стало обезземелить».
Для начала скажу не об аристократии. Строки мои пишутся в ярославской деревне, неподалеку от бывшего владения Шереметевых (полуруина), где двести лет назад было шесть фабрик, театр, консерватория, а за пригорком – деревня, откуда была родом знаменитая Параша Жемчугова. Дом-сруб, в котором я нахожусь, был поставлен лет сто назад. Он огромен. Велик и участок вокруг, унавоженный многими поколениями скотины. Средний размер участков при Столыпине, например, исчислялся десятками десятин. Умелость хозяев можно представить себе и по сей день: остатки хлева, приспособления для несушек, ступа, русская печь-«многостаночник», плетеные короба, хитро сделанный топорик, играющий в руках распоследнего неумехи. Это не дом – это корабль, способный на совершенно автономное плавание. Целые флотилии таких «кораблей», мертвых, покинутых, причем покинутых спешно, с оставшимися на стенах фотографиями, с брошенными на пол носильными вещами и пожелтевшими квитанциями за электричество, – бороздят пространства Ярославщины, и не только Ярославщины.
Читаем дальше: «надо усиленно покровительствовать торговле и промышленности, а главное – спекуляции…»
«… Надо, чтобы промышленность высосала из земли и руки, и капиталы…» – да, далеко заходила фантазия у литераторов из охранки.
Развив сознательно потребность в роскоши, предметах престижа, они (устами своих «героев», конечно), намеревались поднять заработную плату, «которая, однако, не принесет никакой пользы рабочим, ибо одновременно мы произведем вздорожание предметов первой необходимости, якобы от падения земледелия, да, кроме того, мы искусно и глубоко подкопаем источники производства, приучив рабочих к анархии и спиртным напиткам и приняв вместе с этим все меры к изгнанию с земли всех интеллигентных сил…»
Охранка здорово замаскировалась: в 1914 году, как известно, был введен в России «сухой закон», – а пила страна в то время много меньше нашего. Что же до интеллигентных сил… Вспоминается музей в Шахматове: черепки, осколки… Даже вилки искорежены и проржавлены. Будто какие-то раскопки в Шумере, будто тысячелетней давности предметы. И дом-то – остатки фундамента, травой заросшие.
Вспоминается и сцена, описанная Курловым в его «Гибели императорской России»: науськанные крестьяне громят барскую усадьбу, а в это время агитаторы в масках (1905 год) развлекаются игрой на рояле. Когда же (по мысли охранки, конечно) совершится государственный переворот, мы (т. е. мифические «сионские мудрецы») скажем народам: «Все вышло ужасно плохо, все исстрадались. Мы разбиваем причины ваших мук: народности, границы, разномонетность…»
Ну надо же, чуть ли не один к одному – по уставу иллюминатов! Будто и ста лет не прошло. Для этого, продолжается в «Протоколах…», «надо привести всех к голосованию, без различия классов и ценза, чтобы установить абсолютизм большинства, которого нельзя добиться от интеллигентных цензовых классов».
Тут – неувязка: можно ведь еще подменить интеллигенцию на «образованщину», а с последней, как лается в песенке – «делай с ней что хошь». Результат тот же – «устраним выделение индивидуальных умов, которым толпа, руководимая нами, не даст выдвинуться, ни даже высказаться: она привыкла слушать только нас, платящих ей за послушание и внимание. Этим мы создадим слепую мощь… Народ подчинится этому режиму, потому что будет знать, что от этих лидеров будут зависеть заработки, подачки и получение всяких благ».
Дальше агенты царской охранки «показывают уши»: «От либерализма родились конституционные государства, заменившие (для управляемых) Самодержавие, а конституция, как всем хорошо известно, есть не что иное, как школа раздоров, разлада, споров, несогласий, бесплодных партийных агитаций, партийных тенденций – одним словом, школа всего того, что обезличивает деятельность государства. Трибуна не хуже прессы приговорила правителей к бездействию и бессилию и тем сделала их ненужными, лишними, отчего они и были во многих странах свергнуты. Тогда стало возможным возникновение республиканской эры, и тогда мы заменили правителя карикатурой правительства – президентом, взятым из толпы, из среды наших креатур, наших рабов». До того указывалось, что для этой цели берутся лишь люди, у которых есть в прошлом некая нечистая тайна, чтобы на ней можно было бесконечно длить шантаж.
Ну, а если «креатура», что называется, взбрыкнет? Мудрые мистификаторы не обошли вниманием и этот вариант – наверное, перед началом нового века у них было какое-то эпическое настроение: «Мы дадим министрам и другим окружающим президента чиновникам высшей администрации мысль обходить его распоряжения собственными мерами, за что и подпадать под ответственность вместо него…»
Что еще? Мелочи – и без того цитирование слишком затянулось, – много все-таки чести для зловредных, но не бесталанных литературных подельщиков:
«… переутомить всех разладом, враждою, ненавистью и даже мученичеством, голодом, прививкою болезней, нуждою, чтобы… не видели другого исхода, как прибегнуть к нашему денежному и полному владычеству»;
«Никто не посмеет требовать отмены разрешенного, тем более, что оно будет представлено, как улучшение… А тут пресса отвлечет мысли на новые вопросы (мы ведь приучили людей искать все нового)»;
«Чтобы (управляемые) сами до чего-нибудь не додумались, мы их еще отвлекаем увеселениями, играми, забавами, страстями… станем через прессу предлагать конкурсные состязания в искусстве, спорт всех видов»;
«Ошибки (не наших, управлявших до нас) администраций будут описываться нами в самых ярких красках. Мы посеем к ним такое отвращение, что народы предпочтут покой в крепостном состоянии правам пресловутой свободы… Особенно будем подчеркивать исторические ошибки (не наших, до нас) правлений, столько веков промучивших человечество отсутствием сообразительности во всем, что касается его истинного блага, в погоне за фантастическими проектами социальных благ, не замечая, что эти проекты все более ухудшали, а не улучшали положение всеобщих отношений, на которых основывалась человеческая жизнь»;
«Мы посадили (управляемых) на конька мечты о поглощении человеческой индивидуальности символической единицей коллективизма»;
«Мера перемещения (чиновников-управленцев) будет служить… подрыву коллективной солидарности сослуживцев и всех привяжет к интересам правительства, от которого будет зависеть их судьба»;
«Мы вычеркнем из памяти людей все факты прежних веков, которые нам нежелательны, оставив из них только те, которые обрисовывают все ошибки (прежних) правлений»;
«Священничество… мы уже позаботились дискредитировать и этим разорить их миссию, которая ныне могла бы очень мешать… нас только годы отделяют от момента полного крушения христианской религии»;
