Почитаем дальше труды «царской охранки». «На развалинах природной и родовой аристократии мы поставили аристократию нашей интеллигенции, во главе всего денежной», – фантазирует фальсификатор, подчеркнув до этого смертельную ненависть, которую испытывают его «герои» к династическому национальному правлению…
«Наше торжество, – продолжают царские сатрапы, – облегчалось еще тем, что в сношениях с нужными нам людьми мы всегда действовали на самые чувствительные струны человеческого ума – на алчность, на ненасытность материальных потребностей человека; а каждая из перечисленных человеческих слабостей, взятая в отдельности, способна убить инициативу, отдавая волю людей в распоряжение покупателя их деятельности». Это, по бредовым представлениям героев охранки – «низы». А «верхи» каковы же? Читаем (все же времена меняются – в 20-е годы за хранение «Протоколов…», невинной вроде бы вещицы, как и произведений Шмакова, расстреливали целыми семьями – по той самой статье «за антисемитизм»): «Администраторы, выбираемые нами из публики в зависимости от их рабских способностей, не будут лицами, приготовленными для управления, и потому они легко сделаются пешками в нашей игре, в руках наших ученых и гениальных советчиков…» Управляемые «руководятся не практикой беспристрастных исторических наблюдений, а теоретической рутиной… Пусть для них играет главнейшую роль то, что мы внушили им признавать за веление науки (теории). Для этой цели мы постоянно, путем нашей прессы, возбуждаем слепое доверие к ней…» Роль прессы – «указывать якобы необходимые требования, передавать жалобы народного голоса, выражать и создавать неудовольствия. В прессе воплощается торжество свободоговорения».
Насколько прозорливы оказались авторы «антиутопии» из царской охранки, пусть судит каждый по совести. Далее «сочинители в погонах» продолжают: «Аристократия была заинтересована в том, чтобы рабочие были сыты, здоровы и крепки. Мы же заинтересованы в обратном – в вырождении (управляемых). Наша власть – в хроническом недоедании и слабости рабочего, потому что всем этим он закрепощается нашей волей, в своих властях он не найдет ни сил, ни энергии для противодействия ей. Голод создает права капитала на рабочего вернее, чем аристократии давала это право законная царская власть…»
(Помню, «один мужик в электричке», кляня свою собачью жизнь и порядки на предприятии, на вопрос – «а ты что же?» – отвечал, враз растерявшись и поникнув: «А жить-то на что? Назавтра же кислород перекроют».)
Продолжим чтение: «Напряженная борьба за превосходство, толчки в экономической жизни создадут, да и создали уже, разочарование, холодные и бессердечные общества. Эти общества получат полное отвращение к высшей политике и религии». Самый принцип божества как идеала, к которому стремится человек, созданный «по образу и подобию», как высшего авторитета, будет «вырван из ума и заменен арифметическими расчетами и материальными потребностями»…
В одном из районов Москвы православной общине методично, с оттенком глумления, не разрешают регистрацию и открытие храма. Меж тем зарегистрирована община буддистов, мусульман. «Что же, – спрашивают верующие христиане, – нам теперь в буддизм подаваться?» В Казани на просьбу православных вернуть им кафедральный собор Петра и Павла отреагировали еще похлеще: православный собор отдали… под мечеть. И теперь на нем вместо крестов должны появиться полумесяцы…
Откуда, интересно, такая злая пристрастность? – вопрос представляется риторическим. А вот какой вопрос задается в «Протоколах…»: «Какую форму административного правления можно дать обществам, в которых подкупность проникла всюду, где богатства достигают только ловкими сюрпризами полумошеннических проделок, где царствует распущенность, где нравственность поддерживается карательными мерами и суровыми законами, а не добровольно воспринятыми принципами, где чувства к родине и к религии затерты космополитическими убеждениями? (Это, напомним, написано в конце XIX века, и, скажем, «приурочено» ко времени окончания Всемирного сионистского конгресса в Базеле 1897 года). Какую форму правления дать этим обществам?
Дается и ответ: «Мы создадим усиленную централизацию управления, чтобы все общественные силы забрать в руки».
Призываем всех нынешних критиков «Административной Системы, созданной Сталиным», – критиков справа и слева – прокомментировать эти старые обещания.
Среди тактических задач авторы литературной мистификации под названием «Протоколы сионских мудрецов» указывают на ослабление общественного ума критикой, отучение от размышлений, вызывающих отпор, отвлечение силы ума на «перестрелку пустого красноречия». Герои «Протоколов…» намереваются присвоить себе «либеральную физиономию всех партий, всех направлений» и снабдить ею же ораторов, «которые бы столько говорили, что привели бы людей к переутомлению от речей, к отвращению от ораторов. Потому что: «Чтобы взять общественное мнение в руки, надо его поставить в недоумение, высказывая с разных сторон столько противоречивых мнений и до тех пор, пока (управляемые) не затеряются в лабиринте их и не поймут, что лучше всего не иметь никакого мнения в вопросах политики». И, добавим, чтобы «активная жизненная позиция» проявлялась лишь в узких рамках слепого исполнительства. Например, в нашем гладиаторски-упоительном и весь народ вовлекающем (к телеэкрану) спорте. Да и роющие самоубийственный канал Волга – Чограй рабочие боролись за победу в «социалистическом соревновании», и их всячески поощряли на инициативу – как «лучше работать, чтобы достичь…». Да и вообще – приучены ли мы думать о последствиях своих действий? Не утоляемся ли поспешно лишней благодарностью, лишним червонцем к премии, продвижением очереди на квартиру? Наша бедность обеспечивает нашу легкую покупаемость и подкупаемость. Порой целая жизнь состоит из отрезков, которые тянутся от поощрения до поощрения ради поощрения, и нередко – поощрения от лукавого, принимающего порой форму глумливой, издевательской подачки. Общеэкономическое «сальдо» позволяет говорить как о типичных о таких явлениях, как сторублевая премия за изобретение, дающее миллионы (а миллионы оно дает, но кому, и не в долларах ли?), как трата порой тех же миллионов на фактическое ухудшение условий жизни миллионов «управляемых»…
Но – не будем отвлекаться от полета фантазии царской охранки – вон какие параллели она вызывает. Эдак может улетучиться и благость растительной жизни. Раз взялись за гуж, дотерпим.
Читаем: «Нет ничего опаснее личной инициативы; если она гениальна, она может сделать более того, что могут сделать миллионы людей, среди которых мы посеяли раздор».
Опять вредная для здоровья мысль родилась! Надо избавиться – высказать.
В нашей стране, наверное, половина всех академиков мира. Но где можно насладиться плодами их гениальных открытий? И какая часть этих открытий получила международное (не из соображений пропаганды) признание, внесена в некие мировые анналы уважения и пользы?
Иногда кажется, что в нас заботливо вмонтирован некий датчик, воздействуя на который при желании, можно в определенный момент, когда мы начинаем о чем-то догадываться, становимся опасно-активными, враз сделать нас безвольными, слабыми и немыми. Подобно тому, как на каждый населенный пункт есть разнарядка на скульптурное изображение вождя мирового пролетариата (от бюстика для поселка городского типа до «скалы» над миллионным городом) – так вот, подобно этой предусмотрительной пунктуальности есть и некая пунктуальная предусмотрительность касательно методов упомянутого обезволивания. В зависимости от интеллектуального уровня (от «стадионных радостей» до пережевывания метаний всероссийского «Бердяя Булгаковича»), в зависимости от степени прозрения и потенциальной общественной активности. И вот самым универсальным (или одним из таковых) средством является миф о забитой России, о «стране варваров». Но к моменту «радикальных лет» мрачная бездонность русских экономических проблем выражалась вот какими показателями.
Данные 1894-го и 1915 года. Средний урожай – два миллиарда пудов и три с половиной миллиарда пудов зерновых. Количество лошадей – соответственно – 31,6 и 52 миллиона голов. Один вывоз яиц давал до 80 миллионов рублей в год, масла – до 70 миллионов. Торговый флот за двадцать лет удвоился. Даже во время мировой войны построено 7 тысяч верст железных дорог. Добыча угля выросла вчетверо, как и хлопковое производство. В то же время 63 процента годового бюджета тратилось на культурные надобности (в Западной Европе эта доля составляла 34 процента). Втрое выросло число студентов и учащихся средних школ, вдвое – учащихся низших школ. К моменту революции в России было 130 тысяч народных школ, в них училось 10 миллионов детей…
Но мы с наслаждением повторяем: Россия отставала в техническом отношении от Англии – в столько-то раз, от Германии – в столько-то раз и т. п. Металл застит нам глаза. Несметные тонны его для нас по-прежнему – альфа и омега всех показателей развития страны. Страны крестьянской, «специализация» которой – воспроизводство и приумножение, так сказать «живой жизни». Той самой, которая вскоре будет по достоинству оценена, но, боюсь, не нами. Свежий безнитратный огурец будет стоить столько же, сколько диктофон на микросхемах… Но наши либералы с головами, от рождения повернутыми на запад, не желают замечать никаких «датчиков», кои невынимаемыми клиньями вогнаны в их бедное сознание.
