Только вот несмотря ни на что перед глазами в очередной раз появляются малахитовые изумруды, блестящие от подступивших слез, пухлые губы, дрожащие из-за причиненной мной боли, и лебединая шея с красными отметинами от моих грубых пальцев, которые скоро превратятся в синяки. Я — животное, причинившее боль, которую Сола не заслуживает.
Тварь! Какая же я тварь!
Самому мерзко от собственных поступков, проклинаю себя, а надежда на прощение окончательно растворяется в пропитанном гнилью воздухе. Мне никогда его не видать, потому что я проклят. Я и есть то самое несокрушимое проклятье, и любой человек рядом со мной получает гребаную черную метку. Соле нельзя быть со мной. Нельзя. Тем более сейчас, когда Маттео дал моим врагам еще один повод убрать меня. И всех, кто мне дорог.
В моем собственном доме больше не безопасно для нее, потому что каждый улыбающийся может оказаться врагом, предателем. У меня есть только два человека, кому я могу довериться с закрытыми глазами. Первый — это Балдо, верный слуга и помощник семьи дона, над которым страх не властен. Он предан всей душой и лучше примет пулю в лоб, чем опорочит свое имя и честь семьи дона. А второй — мой единственный названый брат Уго. В трудную минуту я могу довериться только им. Эти люди целиком и полностью преданы мне. И только с их помощью я найду виновных в предательстве. Тех, кто исподтишка разжигает огонь войны.
Вот только сейчас главная проблема — это Салуки. Она почему-то медлит. Не объявляется, хоть я и знаю, что она уже на Сицилии. Ее появление не может быть незаметным, а значит, грандиозное представление ждет меня впереди.
Растворившись в потоке бесконечных мыслей, я добираюсь до двери в восточное крыло. Единственное, что меня спасет, это разговор с ним. Потому что идти мне больше некуда.
Разблокировав замок, захожу в тускло освещенную комнату. Оглушающую тишину нарушает только привычное пиканье датчиков. Кровать дона увита проводами, что ведут к капельницам и десяткам мониторов, на которых фиксируются его жизненные показатели.
— Дон Сандро, — приветствую я, обреченно опускаясь на стоящий рядом с постелью стул. Принимаю его протянутую руку и приникаю к ней лбом.
— Опять ищешь успокоение в алкоголе? — надрывный хрип старика царапает воздух. — Ты принес плохие вести, мой мальчик. Говори.
— Маттео мертв.
— Это страшно… — скрипучий голос дона срывается. — Родители не должны видеть кончину своих детей.
— Я устал, босс, — крепче прижимаюсь лбом к тыльной стороне его ладони и отчаянно мотаю головой, — очень устал. Как мне теперь с этим жить?
Мгновение дон медлит, позволяя тишине говорить за себя.
— Жить, Рафаэль. Жизнь — это жестокая сила. Она не любит слабых. И тут преимущество у тех, кто знает границы своих возможностей.
— Мои границы изменились.
— Когда-то мне приказали убить друга, но я не сделал этого, потому что всегда приравнивал дружбу к семье. Всегда был справедлив и честен, и тут считал, что он не заслуживает смерти. Я знал правду и просто не смог этого сделать. Возможно, тогда я струсил в силу своего возраста. А теперь… ты сам видишь, чем мне отплатил тот самый друг. К чему я все это? Ты сделал то, что должен был. Маттео предал тебя дважды. Мне было бы достаточно и одного раза. Но ты любил его больше, чем он того заслуживал. И, поверь мне, если бы ты этого не сделал, Маттео рано или поздно сам поприветствовал бы тебя дулом пистолета. Ты сильный человек, Рафаэль, и сейчас у тебя нет времени на скорбь. Ты должен быть готов ко всему. Я слышал о значительных переменах. Моргана спелась с Марчелло. Да, сестрица себе не изменяет. Она определенно знает, с какой стороны лучше зайти. Долго же она ждала своего часа.
На секунду ему удается загнать меня в тупик. Даже будучи слепым, обездвиженным, находящимся двадцать четыре на семь под замком, этот человек всегда и все знает. Единственный, кто всегда на шаг впереди меня.
— Я совершил ряд ошибок, босс. Пытаясь спасти одно, я запорол другое. Только вот не пойму, в какой момент все пошло под откос. У меня больше нет прежней власти. Я не могу довериться своим людям. Уверен, они даже не пойдут за мной. За нами. И пусть они улыбаются в лицо, но их протянутая рука ничего не стоит. А тем более, когда вернулась Салуки. Все знают, что она пришла далеко не с миром и без битвы не уйдет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— У нее есть на это все основания. Она законная наследница, и напоминаю тебе, что ей принадлежит часть моей компании. А в связи с моим состоянием, у нее появился шанс занять место во главе всей Сицилии. — На мгновение дон замолкает, а потом, крепче сжав мою руку, продолжает: — Если у нее это получится, тебе придется стать изгоем, прятаться как сорная крыса. Но однажды они все равно тебя достанут. А я этого не хочу. Ты стал для меня сыном, Рафаэль, и я растил тебя победителем. Пусть в тебе течет чужая кровь, ты все равно мой. Ты знаешь, я многим в своей жизни пожертвовал ради будущего. Так не дай моим стараниям кануть в небытие.
Каждое его слово врезается в меня подобно электрическому разряду. Дон Сандро во многом заменил мне родного отца. Правда. Он никогда не упрекал меня, не давал повода усомниться, что я член семьи. Иссохшая рука старика подрагивает, и я сжимаю ее сильнее, чувствуя одно: конец близок. А у меня нет ни единого ответа, как действовать дальше. Я думал, что все знаю и контролирую, но стремление избежать кровопролития привело меня к разрушению иерархии. Псы посмели укусить руку хозяина, а собака, решившаяся на это, карается смертью.
— Укажи мне верный путь, отец, — прошу. — Ты знаешь, я сделаю все, что в моих силах.
— Верный путь? — Тихий смех старика прерывает наш диалог. — Если бы все величайшие люди в истории знали этот путь, разве было бы пролито столько крови? Разве было бы в людях столько боли? Страха? Ненависти? Его не существует, мой мальчик. И тебе об этом уже давно известно. Не ищи помощи у других, ищи ее в своем сердце. Научись слушать себя.
— Прислушаться к себе, — грустно усмехаюсь. — Я пробовал. И к чему все это привело?
— Все мы допускаем ошибки, но у тебя есть время их исправить. Рафаэль. — Голос старика резко меняется. — Я чувствую, что ты удручен чем-то еще. Имеет ли это какое-то отношение к гостье, что жила в моем доме?
Выпустив руку дона, я упираюсь локтями в колени и виновато опускаю голову.
— Да.
— Должно быть, она красивая?
— Я солгу, если скажу, что это не так. Она красива. Жаль, что ты не видишь и не можешь это подтвердить.
— Знаешь, что я сейчас понял? Став старше и мудрей, я понял, что семья — это безграничная сила, а жизнь — лишь мгновение. Настолько мимолетное, что зачастую мы просто не замечаем нужного момента для счастья. А этот момент бывает один раз в жизни. Упустишь — другого не будет. А если и будет, уже не то. Я прожил, лишив себя самого дорогого, но с твердой уверенностью, что поступил правильно. И что в итоге? Мы не всесильны, Рафаэль. Иногда нужно остановиться и начать жить. Если ты любишь эту женщину, действуй. Теперь ее единственное безопасное место только рядом с тобой. Особенно в свете последних событий. Ты должен позаботиться о ней. Не повторяй моих ошибок.
Поцеловав ему напоследок руку, я молча направляюсь на выход. С четким осознанием того, что дон прав: мы теперь связаны, и она пострадает в любом случае. Поэтому только держа Солу рядом с собой, я смогу хотя бы попытаться защитить ее.
— Рискни потерять все, абсолютно все, и тогда приобретешь гораздо больше, — долетает мне в спину, и на секунду я замираю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Спите крепко, синьор Сандро.
Не оборачиваясь, я покидаю спальню дона.
Теперь я твердо убежден, что рано или поздно правда всплывет, и тогда война будет неизбежна. Я столько лет жил с постоянным страхом, держался с этим грузом на плаву, но только сейчас понимаю, насколько все паршиво. Сейчас это лишь вопрос времени. Поговорив с крестным отцом, я словно нырнул в ледяную прорубь, настолько отрезвляющий эффект производят его слова. Я не намерен больше терять ни минуты. Первое, что нужно исправить — это вернуть Солу. Я вспылил, обвинил девушку в своих грехах и, если из-за своего необдуманного поступка потеряю ее, то сам всажу пулю себе в лоб. Я просто конченый идиот. Можно сказать, бросил ее на поле боя в самый разгар битвы.
