что толку, — и голубые глаза капельмейстера увлажнились и загорелись гневом, — раз он все равно собирается уезжать, не спев ни единой ноты.
Коммерсант в ужасе всплеснул руками; в толпе горожан послышался скорбный ропот. Но кавальере царственным жестом призвал всех к спокойствию.
— Не волнуйтесь! — сказал он и, мысленно представив себе мемориальную доску, после внушительной паузы продолжал: — Я остаюсь!
— А-а-а-а!..
— Мне пришло в голову, что ведь остался же я в Парме, несмотря на опасность, о которой вы уже знаете. Вполне возможно, что это тот самый город с менее чем стотысячным населением, который угрожает мне бедой; и все же с неменьшей твердостью, чем тогда в Парме, я избираю не жизнь, а славу! — И, описав рукой полукруг, он уронил ее на стол.
Капельмейстер схватил ее в обе ладони и стал неистово трясти.
— Кавальере, не знаю, как отблагодарить вас за то, что вы для меня сделали! — И залепетал голосом, в котором звучали слезы: — А тогда, смею надеяться, и другие…
— Они останутся! — договорил за него коммерсант. — Это так ясно, что не стоит даже беспокоить мою дочь.
И он напомнил отцу семейства Гадди, что, если сборы будут полные, каждый актер получит прибавку к жалованью. Баритон мечтательно улыбнулся. Синьорине Италии коммерсант обещал богатого и влиятельного покровителя. Италия и адвокат покраснели, боясь взглянуть друг на друга.
— Что же касается Нелло Дженнари, — продолжал коммерсант, — то мы уверены, что его грезы сбудутся.
Гадди протянул было руку, чтобы остановить своего друга, но Нелло не тронулся с места. Он судорожно глотнул и, к всеобщему изумлению, опустил глаза под насмешливым взглядом Манкафеде.
— Ну, незачем больше задерживаться из-за пустяков, — потребовал капельмейстер, в нетерпении переступая с ноги на ногу. — Предупреждаю, господа, вы будете в ответе, если мы…
— А ведь, пожалуй, маэстро прав, — сказала Италия.
Адвокат слишком сильно надавил ей на ногу, и она поторопилась встать. Стали собираться и другие. И только Нелло Дженнари продолжал сидеть неподвижно.
— Я еще не в состоянии петь, — заупрямился он. — Мне надо сначала побыть одному. Ступайте все, через десять минут я буду на месте! Дайте мне собраться с мыслями.
Он обхватил голову руками и больше не откликался ни на какие просьбы. Горожане были слишком возбуждены и явно не собирались расходиться. Но так как капельмейстер решительно возражал против их присутствия на репетиции, было решено перенести заседание в табачную лавку Полли.
Капельмейстер впопыхах налетел на кучку мальчишек, игравших на мостовой в камешки, расшвырял их в разные стороны и потребовал, чтобы они очистили площадь. Он уже еле сдерживался: все, казалось, сговорились мешать ему — собаки, мастеровые, зевавшие у стен. Но пробило двенадцать, и под разноголосый звон колоколов все разбрелись кто куда.
Италию Молезин провожал адвокат. На первых же ступеньках каменной лестницы капельмейстер, который шел рядом с Гадди и кавальере Джордано, обернулся назад и крикнул:
— Господин адвокат, вам известно, что на репетициях посторонним делать нечего?
— Как же, как же, — ответил адвокат. — Ручаюсь вам, что никто не придет. Все отправились к Полли.
И он наклонился, чтобы отогнать козу, разлегшуюся посреди дороги. Но Италия уже с визгом перепрыгнула через упрямое животное.
— Люблю, когда красивые женщины ничего не боятся, — похвалил ее адвокат. Ступая по куриному помету среди кудахтающих наседок, панически разбегавшихся при их приближении, они проходили мимо почернелых домов, откуда сквозь щели густо валил дым.
— Хорошо, что мы никуда не уехали, — сказала Италия и рассмеялась. — А то и не знаю, чем бы я расплатилась за проезд и по счету в гостинице.
— Как так? А разве барон?..
Спохватившись, адвокат прикусил язык.
— Кто? — спросила она.
— Ах, нет, ничего!
Италия только искоса на него посмотрела, смешливо повела плечиками и бегом пустилась вверх по ступенькам. Он, задыхаясь и кивая направо и налево, с трудом поспевал за ней.
— Видите, как все толпятся у себя на пороге? Каждому из этих людей я в свое время помог участием и советом. Справедливо или нет, — но меня здесь считают влиятельным лицом… И, я бы сказал, богатым. Видите вон то палаццо: дом на углу с двумя колоннами? Он самый поместительный и красивый в городе. А так как сестра моя, вдова Пастекальди, была выделена при замужестве, то дом принадлежит только нам с братом Галилео — каждому в половинной доле. У меня прекрасная квартира в четыре комнаты, — адвокат остановился и прищелкнул языком, — а также коллекция картинок известного рода. Ну да, тех самых, их обычно никому не показывают. Но вам, синьорина, если вы навестите меня… О, не бойтесь, вы ступите под кровлю истинного джентльмена. — И он отгородился от нее красноречивым жестом.
Италия рассмеялась, однако исполнилась к нему уважения. Не часто встретишь человека с такими рыцарскими чувствами! Человека, который сразу выкладывает тебе все про свои дела, как будто у него самые серьезные намерения!
— После репетиции я, так и быть, навещу вас, — обещала она, — посмотрю ваши замечательные картины… И ваши замечательные комнаты… — Она запнулась, не зная, обещать ли больше, и ограничилась вкрадчивым взглядом из-под опущенных ресниц, скромным, но манящим.
Он галантно улыбнулся и поднес морщинистую руку к сердцу.
— О синьорина Италия, я чувствую, мы поймем друг друга!
Она попыталась вырваться вперед на две ступеньки, но он упорно не отставал.
— Я всегда был почитателем женской красоты и, едва увидев вас…
— А, вот и он! — послышался голос сверху, и полногрудая женщина в тесно облегающем бархатном корсаже, стянутом красной шнуровкой поверх рубашки с короткими рукавами, показалась в окне и погрозила адвокату пальцем. — А где же яйца? Вот он каков, наш адвокат! Ему нипочем, что дома есть нечего. У него одни женщины на уме!
— Душа моя, — возразил адвокат, адресуясь наверх, — есть вещи, о которых не тебе судить.
— Ничем его не проймешь, этого адвоката! — воскликнула сестра и в отчаянии заломила руки; однако на ее детском, обрамленном седыми прядями лице расцвела восхищенная улыбка.
— А уж какой молодец да красавец, не правда ли, синьорина? Ну, ступай себе, бездельник, развлекайся! Оставляй свое семейство без пропитания!
— Яйца я достал, спроси в кафе, тебе их отдадут. Но только на будущее, душа моя, избавь меня от подобных поручений, у меня теперь найдутся дела посущественнее.
— Оно и заметно, — успела еще крикнуть ему вдогонку вдова Пастекальди, прежде чем отойти от окна.
— Видите, какое ангельское надо иметь терпение, — пожаловался адвокат. — Вот что значит жить в маленьком городе.
Он опять поднес руку к сердцу, и Италия, хихикавшая втихомолку, напустила на себя подобающую случаю серьезность.
— Увидев вас, — продолжал он, —
