я с новой силой почувствовал, какие великие замыслы дремлют в этой груди. Может быть, здесь погребен талант великого артиста. Ах! Думали ли вы когда-нибудь о превратностях судьбы?
Но Италия с изумлением показала ему на фигурку, которая в полном одиночестве стояла на просторной лестничной площадке позади палаццо Белотти. Это был древний старичишка в потрепанной господской одежде. Все его лицо в сухих морщинах и потухшие глаза, казалось, улыбались свысока несуществующей толпе, губы шевелились, он препотешно шаркал ножкой и, прижав левую руку к груди, описывал круги своей ветхой шляпой без полей.
— Пустяки! — успокоил ее адвокат. — Это Брабрá; его так прозвали, потому что это единственное, что он способен произнести, когда хочет объясниться. Бедный старикашка слегка рехнулся, но большого интереса не представляет. Взгляните на меня! Человек моих дарований должен был бы вознегодовать на судьбу… Но, поскольку я встретился с вами… — Чтобы подняться на последние, крутые ступеньки, он подал ей руку. — Здесь, на этой террасе, вы видите дворец ее светлости княгини Чиполла. Я горжусь тем, что могу показать его вам, словно это мой собственный дом, — а там, направо, женский монастырь с церковью. Король лангобардов{29} — как бишь его — основал этот монастырь для своей дочери, когда застал ее с любовником.
— Скажите, какой сердитый! — Италия с уважением посмотрела вверх на угрюмую черную стену.
— После нашей славной победы государство все пустило с торгов. Но монахини выкупили обитель. Нет спасения от этих монастырских юбок!.. Не забудьте полюбоваться на раскинувшийся перед нами ландшафт. Отсюда можно увидеть тридцать два селения. А какая упоительная синева; не кажется ли вам, что это то самое море, из которого вышла Венера{30}? То, что вы видите здесь невооруженным глазом, приносит такие доходы, что если бы всем этим владел один человек, у него было бы не меньше трех миллионов на личные траты.
— Ай-ай! Грех какой! Можно ли так сорить деньгами!
— Для женщины я не пожалел бы никаких денег! — воскликнул адвокат, воспламенившись, и первым полез под полуразрушенную арку подле княжеского дворца. — Быть может, сестра моя и права. Для женщины я способен на любое безумство. — Он выпрямился и начал очищать о ступеньки подошвы башмаков. — Вот ведь никто не догадается очистить подходы к театру. Жители соседних улиц уже с давних пор облюбовали для своих нужд это местечко. Дома у них, понимаете ли, нет удобств…
Но тут с лестницы к ним посыпались штукатурка и камни — это наверху топал и выходил из себя капельмейстер.
— Где вы там пропадаете, Молезин? Если у нас и дальше так пойдет, мы с вами никогда не поставим «Бедную Тоньетту». А я убил на это по крайней мере год жизни.
— Ваша правда, Дорленги, — сказал адвокат и успокоительно помахал рукой. — Мы идем, одну минуточку.
— Вам уже сказано, что мы не нуждаемся в вашем присутствии! Но где же примадонна, ведь я за ней человека послал. И где Дженнари — он сказал десять минут, а прошло уже полчаса!
Капельмейстер углядел за аркой какого-то мальчугана и бросился к нему, налетев при этом на адвоката, который от неожиданности потерял равновесие и сел на груду мусора.
— Беги что есть духу к куму Акилле! Там сидит молодой человек. Если он сию минуту не явится, я его оштрафую, слышишь? Да слетай тут же к портному Кьяралунци! Пусть пришлет сюда свою жиличку. Если поспеешь вниз за две минуты, увидишь, что я тебе подарю!
Мальчик побежал со всех ног. Повыше дома Белотти дорогу ему преградил Брабра, он оттолкнул старика и, едва переводя дух, помчался дальше. Молодой человек по-прежнему сидел у кума Акилле, но он только пожал плечами и велел мальчику проваливать. И даже на кума Акилле, который сам к нему вышел, не обратил никакого внимания…
Когда пробило половину первого, Нелло Дженнари вздрогнул и поднялся, но, сделав несколько шагов по направлению к ступенчатой уличке, тут же повернул обратно. Дороги, что вели не к ней, люди, которые не знали ее или упоминали о ней с гнусными мыслями, — все это оскорбляло Нелло. Все, что не было Альбой, оскорбляло его. Презрительно щурился он на пустую площадь с ее обычным солнцем и повседневными тенями. Теперь все ставни были наглухо закрыты. Настанет вечер, и их снова откроют. Ну что это за жизнь! И на такую жизнь он, Нелло, обречен. То благородное, к чему он стремится, не допускает его к себе. Узнает ли о нем когда-нибудь Альба? Она недоступно высока и далека. Ночь под ее окнами давно канула в прошлое и вряд ли когда-нибудь вернется… Но вот наверху в ратуше что-то зашевелилось. В решетчатых дверях на втором этаже приоткрылась щель, оттуда глядели на него чьи-то глаза и белое лицо — что это, кивок? Он подошел ближе: лицо медленно склонилось вниз.
Тайный знак! Ведь надо же, чтобы именно синьора Камуцци, эта недотрога, сделала ему знак! Нелло скрестил руки на груди. Да, вот его удел: доставлять наслаждение и лгать! А почему бы и нет? Разве не будет местью слишком недоступной для него чистоте Альбы, если сам он вываляется в грязи? И разве это не служение Альбе, если он сорвет обманчивую стыдливую маску и мишурный венец гордости с других женщин, чтобы только одна-единственная красовалась на пьедестале? То лицо наверху снова склонилось и исчезло за дверью. Нелло вошел под аркаду, поднялся на крыльцо. Сзади послышался шум — он быстро обернулся и увидел, что Флора Гарлинда смотрит на него. Она вышла из переулка позади кафе и своим торопливым шагом пересекала площадь. Не замедляя шага, она смерила взглядом ратушу, щель в балконной двери и молодого человека, поставившего ногу на крыльцо, презрительно улыбнулась и скрылась. Нелло Дженнари густо покраснел. Затем сердито расправил плечи и вошел. Каблуки примадонны отбивали уже дробь по ступенькам улички, уводившей в гору.
Она бежала так быстро, что ее маленький провожатый остался далеко позади, бежала в своем длинном вылинявшем дождевике, который путался между ногами, потому что она из бережливости надела только нижнюю юбку, — в грязно-белой фетровой шляпе, с грехом пополам прикрывавшей пыльные волосы; бежала вверх, прочь отсюда, огибая углы, пересекая тесные площадки, взбираясь по ступенькам, — и, когда сквозь щели заборов взор ее улавливал играющих детей или семью, мирно сидящую в беседке вокруг стола, она только выше задирала голову. Поднявшись наверх, она уже не смотрела ни вправо, ни влево: под аркой у дворца собрались зеваки, откуда-то, из невидимого окна доносился визгливый голос
