Калхас, соответственно, позже говорит Агамемнону, что теперь он будет вынужден вернуть девушку без выкупа, который он мог бы иметь (
Илиада, 1: 95–100). Мелеагр отказывается от даров и не защищает свой город; в конечном итоге ему пришлось защитить свой город, но было уже слишком поздно, чтобы получать дары, которые принесли бы ему почет. В
Бытии, 38 Иуда знает, что не прав, занимая позицию, которая может только лишить Фамарь возможности принести ему наследника. В конце концов, он неожиданно для себя стал орудием, содействуя ей в рождении наследника, но таким путем, который принес ему позор.
Эпос опирается на два вида преданности товарищам: преданность героя какому-то отдельному другу, а командир беспокоится за свои войска. Индивидуальная преданность иллюстрируется Гильгамешем и Энкиду, Ахиллесом и Патроклом или Давидом и Ионафаном. Тревога командира за своих людей показана Одиссеем, который стремился спасти не только свою жизнь, но и добивался возвращения своих товарищей (Одиссея, 1: 5 и т. д.), или Менелаем, который был согласен отдать треть своего богатства, лишь бы его товарищей, которые пали у стен Трои, можно было спасти (Одиссея, 4: 97).
Эпос о Гильгамеше — наш самый ранний текст, провозглашающий, что герои предпочитают славу жизни без славы. Гектор говорит: «Но не без дела погибну, во прах я паду не без славы; нечто великое сделаю, что и потомки услышат!» (Илиада, 22: 304–305). А когда Одиссей сталкивается со смертью в море, он желает, чтобы мог умереть, сражаясь у Трои за тело Ахиллеса, чтобы потом ахейцы разнесли славу о нем (Одиссея, 5: 311).
Почетное обхождение требует подарков, как мы это уже имели возможность наблюдать. Дары цементировали дружбу и были жизненно необходимы для установления хороших отношений. Возвращение домой, особенно после долгого отсутствия, было почетным в пропорции с дарами, которые человек приносил с собой (Одиссея, 11: 355–361); и было позором долго отсутствовать и вернуться с пустыми руками (Илиада, 2: 298). Обратите внимание на дары, которые, как утверждал Одиссей, ему поднесли в Египте, в Одиссее, 14: 285–286. Особенно интересен факт, что именно Арета, жена его хозяина среди феаков, призывала наделить Одиссея подарками (Одиссея, 11: 335–341); точно так же жена Утнапишти требовала вручить Гильгамешу ценный подарок на прощание накануне его отбытия. Дары, которые Одиссей привез из страны феаков, надо сравнить с подарками, которые моряк, потерпевший кораблекрушение, привез домой с волшебного острова, а также с дарами, которые евреи вытребовали у египтян накануне Исхода в Землю обетованную («И понуждали Египтяне народ [израильский], чтобы скорее выслать его из земли той; ибо говорили они: мы все помрем» (Исх., 12: 33). «И сделали сыны Израилевы по слову Моисея, и просили у Египтян вещей серебряных и золотых и одежд. Господь же дал милость народу своему в глазах Египтян; и они давали ему, и обобрал он Египтян» (Исх., 12: 35–36). Акцент на дары — очень важная часть эпического репертуара.
Способность лгать, обманывать и бить других — предмет восхищения сторонних наблюдателей. Дедом Одиссея по матери был Автоликон, который вместе со своими сыновьями превосходил всех в воровстве и в клятвах. Успех Автоликона приписывают жертвоприношению, сделанному им Гермесу (отъявленному обманщику!), который подружился с ним (Одиссея, 19: 394–398). Из Одиссеи, 19: 203 мы узнаем, что Одиссей, много раз лгавший, придавал своей лжи весьма правдоподобный вид. Это упоминается как комплимент ему, а не осуждение. Афина — богиня-хранительница Одиссея — тоже была большой мастерицей в обмане, как и ее смертный фаворит. Этот тип характера — который приравнивает успешное мошенничество интеллекту — пронизывает и патриархальные повествования Библии. То, что Иаков выдал себя за Исава, чтобы получить благословение, даваемое первородством, на которое Исав имел право, как раз из этого разряда случаев. Отношения Иакова и Лавана отличались взаимным обманом. Лаван подкупил Иакова не той невестой (Лией), хотя тот отработал за Рахиль. Потом Иаков ушел со значительно большей долей скота Лавана с помощью расчетливой комбинации из соглашения и некоторых тонких приемов в разведении скота. Заметим, что Иаков, как и Одиссей, — герой, которым восхищались как древние, так и современные читатели этого текста.
Люди и боги делят один и тот же мир, и то же самое солнце светит «для бессмертных богов и для смертных, року подвластных людей» (Одиссея, 3: 2–3). В действительности люди и боги — как родственники, ибо Зевс — это «отец людей и богов». Еврейская словесность иногда отражает ту же точку зрения, унаследованную из языческой литературы прошлого (Притч., 3: 4), где говорится: «И обретешь милость и благоволение в очах Бога и людей». Также в басне о Иофаме виноградная лоза спрашивает: «Оставлю ли я сок мой, который веселит богов и человеков…» (Суд., 9: 13).
Мнение, что кровь — это жизнь (Одиссея, 3: 455), также возникает и в Библии: «Ибо душа (néfeš) плоти находится (в) крови (dām)» (Лев., 17: 11). Эта идея — основная в еврейских жертвоприношениях и в диете. Кровь должна проливаться на землю, и ни при каких обстоятельствах евреям ее нельзя есть. Табу на кровь связано со святостью жизни; и неприкосновенность крови, видимо, связана с верой в продолжение жизни после смерти.
Иногда животным оказывается обращение, уместное в отношении людей. Когда Одиссея, 17: 326–327 рассказывает нам о руке смертоносной мойры, которая схватила собаку Одиссея Аргуса, когда пес увидел Одиссея через двадцать лет, его смерть описана в терминах, подобающих герою.
В Илиаде, 16: 466–469 говорится об убийстве смертной лошади Педаса в таких тонах, как если бы это был какой-то герой с душой (thūmós), которая покидает его. После перечисления героев Ахиллес (Илиада, 2: 761–770) называет лучших лошадей и человеческих героев; лучшие кони были в упряжке у сына Фереса Эвмела, а «мужем отличнейшим» был Аякс Теламонид (в то время, когда оскорбленный Ахиллес не участвовал в боях). Библия (как и многие литературные произведения в древней Западной Азии и Египте) относится к животным почти наравне с людьми (что неудивительно, ведь израильтяне изначально были скотоводами-кочевниками); особенно к домашнему скоту (например, Ион., 3: 7–8; 4: 11). Самым потрясающим из всех примеров, которые мы можем процитировать, возможно, будет убийство первенцев в Египте («десятая казнь», после чего египтяне не только отпустили евреев, но и понуждали их уйти из Египта, даже с уносимым египетским добром, Исход, 12: 29–30, 35–36). Раввинский закон запрещает продажу скота неиудеям, что отражает родство, ощущаемое ортодоксальными евреями между ними и их домашним скотом. Точно так же, как еврей не имел права продать своего сородича в чужеземное рабство, так он не
