мог продать иудейский скот иноплеменникам.
Гомер говорит и о бессмертных и смертных лошадях, которые бились под стенами Трои. Илиада, 10: 547 описывает коней, «солнца лучам светозарным» подобных.
Украшения реальных или идеализированных дворцов в Древнем мире описаны в различных формах во всей литературе Восточного Средиземноморья. Например, использование металлов и драгоценных камней, особенно для украшения поверхности, отражено в литературе ряда стран. Дворец Алкиноя был из меди, «лазоревой стали», золота и серебра (Одиссея, 7: 84–90). В Угарите дворец Ваала — из золота, серебра и лазурита.
Общий лексикон семитических народов и греков не может быть приписан какому-то единичному фактору. Некоторые слова позаимствованы, переходя из семитских языков в греческий и, наоборот, из греческого в семитские. Другие — слова Восточного Средиземноморья, общие для нескольких языков в этом регионе, их можно отнести либо к питающему слою, либо к диффузии из какого-то (часто неизвестного) языка или других в этом регионе. Например, трудно отделить греческое taur- «бык» от семитского ṯawr— «бык». Так как слово встречается в восточносемитском и западносемитском языках (как на северо-западе, так и на юго-западе) с нормальными внутренними семитскими согласованиями, это, скорее всего, коренное семитское слово. (Слово «тавр» («тур») и его производные («тавро» и др.) — коренные индоевропейские, из степей и лесостепей Евразии. — Ред.) «Бык» имел значение, превосходящее его ценность как домашнего животного. Его роль в религии и ритуалах была очень существенной. Это было не только животное, приносившееся в жертву в шумерских и других месопотамских, семитских и греческих (и других индоевропейских) культах, но его функция как животного в схватках быков была достаточно значительной, чтобы гарантировать его известность в шумеро-аккадском изобразительном искусстве и литературе еще до того, как он был зарегистрирован в минойской сфере. Слово ṯawr, возможно, пришло в Эгейский регион вместе с феноменом боя быков (оно появилось у индоевропейцев с одомашниванием тура — в Европе оно произошло 8–10 тысяч лет назад. Если же следовать логике автора, то слово «тур» в славянские леса также занесли семиты. — Ред.); в любом случае месопотамские изображения этого культового спорта древнее, чем минойские.
В своем исследовании Гомера мы были обязаны выделить многочисленные детали. Литературная критика всех мастей стремится разбить изучаемые композиции на фрагменты. Это неизбежно и необходимо. И все-таки мы не должны упускать из виду единство великих классиков. Древние греки воспринимали обе эпики Гомера как две половины одной легенды. Современные исследователи (в соответствии с теорией поздней Античности) отделяют автора Илиады от автора Одиссеи и часто продолжают разбивать на части каждую композицию. Читатель уже видел, как догреческие материалы использованы в гомеровском эпосе, так что тут нет никаких оснований для «классического фундаментализма», согласно которому Гомер был вдохновлен на создание обоих эпических произведений целиком, не имея исторических прецедентов. В то же время существует единство, охватывающее Илиаду и Одиссею, характерное как для самого эпоса, так и для прошлого, которое ему предшествовало. Часто предполагается, что Илиада и Одиссея представляют два сильно различающихся этапа ранней греческой истории. Илиада, как считается, — это более ранний и более героический век; а Одиссея, как некоторые думают, имела место позднее и относится к более аграрному веку. Однако это слишком большая ошибка.
На догреческом Ближнем Востоке вся совокупность ранней жизни воспринималась состоящей из двух половин: войны и мира. Самая наглядная иллюстрация возникает в уме, когда рассматриваешь так называемый «Царский штандарт» из царских гробниц Ура, дошедший до нас из середины III тысячелетия до н. э. («Царский штандарт» — деревянная коробочка длиной 45 см с тонкой мозаикой из раковин и лазурита. — Ред.) Он состоит из двух главных групп изображений: одна — о войне, а другая — о мире. Вместе эти группы образуют единую композицию. («Царский штандарт» состоит из двух сходящихся домиком прямоугольных дощечек с торцевыми треугольниками. На скатах изображены сцены войны и мира, на торцах — мифические существа. Мир представлен царским пиром, а война — битвой и захватом добычи и пленных с участием шумерских колесниц (запряженных онаграми), тяжелой и легкой шумерской пехоты. Враги (убитые или пленные) изображены голыми. Шумерские воины — в медных шлемах и длинных кожаных плащах с капюшонами, вооруженные топорами и короткими копьями, воины на колесницах — дротиками. — Ред.) Подобная концепция, встроенная в гомеровский текст, четко выражается в описании щита Ахиллеса (Илиада, 18: 478 и далее), изображающего мир и войну как два аспекта человеческой жизни. Мир означает не какое-то идеальное спокойствие, а скорее отсутствие открытых крупных боевых действий. На щите изображены два города: один в мирное время, а второй — во время войны. Мирный город (18: 491 и далее) — это сцена не только свадеб и пиршеств, но и раздоров и судебных разбирательств из-за убийства человека. Другой город (18: 509 и далее) — это сцены войны со всеми типичными атрибутами гомеровской военной тактики. Затем следует (18: 541 и далее) описание земледельческой и скотоводческой деятельности. Щит Ахиллеса подводит итог Илиаде и Одиссее. Илиада — это в основном «военная» поэма, а Одиссея — больше «мирная». В двух гомеровских эпических произведениях нет описания двух разных обществ; одно общество отражается в обоих эпосах, но в различных условиях войны и мира. Похожим образом в Библии связаны Книга Судей и Книга Руфь — обе они связаны с историческим периодом Судей. Книга Судей изображает войны израильтян, в то время как Книга Руфь показывает тот же самый период во времена мира. Илиада показывает нам ахейских и троянсих воинов-героев, участвующих в Троянской войне. Не будем забывать, что она также рассказывает, что у знатных воинов дома много земли и скота. Одиссея почти не дает картин битв, потому что война закончилась. Вместо этого она рисует картину мирной жизни, запятнанную убийствами и враждой, как в «мирном городе» Гефеста на щите Ахиллеса. Древняя Греция справедливо допускала единство двух гомеровских эпосов; и мы сможем сделать то же самое, как только увидим, что легенда требует двух половин, чтобы составить единую каноническую картину героического века.
Критическое рассмотрение произведений Гомера и Пятикнижия — отражение одних и тех интеллектуальных течений. Новое понимание древних подкрепляется массой археологических открытий.
Глава 7
Новые прочтения Библии
Библия отличается сложным строением, меняясь в объеме в зависимости от различных церковных структур. Самаритяне включают в свою Библию только Пять Книг Моисея (Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие), а из свитков, найденных у Мертвого моря, очевидно, что до начала христианской эры Пятикнижие было самой стабильной частью древнееврейского Писания. Ортодоксальный иудаизм включает в себя традиционное Пятикнижие, Пророков и агиографы знакомого еврейского
