— Я непременно это сделаю, — пообещал я Льву Антоновичу. — Не сомневайтесь.
— Надо держаться строго, но дружелюбно, — немедленно сказал мне тот. — Ничего не обещайте, много не говорите и непременно делайте бровями вот эдак. Мол, будет вам и белка, будет и свисток. Может быть. Держитесь достойно, смотрите многозначительно. Пусть они гадают потом, что у вас за душой. И еще, пусть у вас за спиной маячат человека три из этих ваших молодых душегубов. С автоматами, в форме. Это будет нелишним.
— Хорошо, — согласился я. — Как скажете.
Что-то мне подсказывало, что тут старого еврея следует слушать, поскольку в этих вопросах мне до него, как до луны пешком.
— Петя, нам пора, у нас много дел, — поманил пальцем Эмиссара Оружейник. — Надо найти Берту, все ей объяснить. Не подскажете, когда прибудет караван?
— К вечеру, — ответил ему Голд. — Там много всего.
— Много не мало, — важно сказал Оружейник, сделал нам ручкой и удалился.
— Даже не выяснил, чего там много, — засмеялся консильери и потер руки. — Однако все в пропорции. Есть новости плохие, но есть и хорошие. Эти двое все сделают как надо. Само собой, и к их рукам что-то прилипнет, но это нормально.
— А им точно можно верить? — засомневался Жека. — Больно они хитрые. Вон как оживились. А если…
— Не будет тут «если». — Голд даже руками на Жеку замахал. — Им это невыгодно. Баланс, понимаешь?
— Нет, — не постеснялся признаться Жека. — Но тебе виднее. Да и прав он — не мое это все. И закрыли эту тему. Скажите лучше, чем мы обогатились. Оружие есть? Что там в схроне вообще было?
Я и сам не заметил, как заснул. Я еще какое-то время разбавлял рассказ Голда своими «угу» и «ага», радовался Жекиным «Ого, орудия!», но в какой-то момент просто отключился.
На самом деле «выносливость» реально портит жизнь. В том мире можно было при необходимости подстегнуть организм соответствующими препаратами, что не очень полезно, но достаточно действенно. А тут — нет, такой номер не пройдет. Не хочешь потери координации, остроты зрения и ловкости движения — спи и ешь по часам. А коли нет, коли выносливость упала до нуля, тебе остается только ждать, пока она восстановится, а до тех пор ты бревно. Причем в случае нулевых показателей — в прямом смысле. Лежи и жди, недвижимый и беззащитный. Впрочем, это еще не пиковый вариант. А вот если, например, в тебе весу двести кило, и он превышает количество твоих сил, которые были выданы на старте? Это же вообще кошмар. И ведь наверняка такие бедолаги в Ковчеге тоже очутились.
Меня разбудил Голд, в руках у него была алюминиевая дымящаяся кружка.
— Подъем. — Он еще раз потряс меня за плечо. — Петушок пропел давно.
— Какой петушок? — просипел я и принял у него кружку. — Этих пока никто еще не видел. А жаль. Куры — хорошее дело. Мясо, яйца.
— Ты становишься хозяйственником, — без иронии сказал Голд. — Это нормально. Только не увлекайся очень этим делом, все равно экспертом тебе не быть, не тот ты человек, а времени оно жрет много.
— Ничего из того, что ты мне сейчас сказал, не понял, но ты меня убедил.
Я отхлебнул из кружки горячего варева. Это был какой-то ароматный травяной сбор с приятным, чуть терпковатым вкусом.
— Ого! — Я показал глазами на коричневого цвета напиток. — Чье изобретение?
— Коллективное творчество. — Голд взял у меня кружку и сам из нее отхлебнул. — Молодцы, да? Не кофе, конечно, но бодрит.
— Ага. — Я отобрал кружку обратно. — Сам поспал?
— Несколько часов, — кивнул он. — Жалко времени, но приходится. Ладно, допивай и идем. Не терпится мне с этими слугами Речного Зверя пообщаться. Дай еще отхлебнуть.
Я отдал ему кружку и потер щеки ладонями, разгоняя остатки сна.
— Давай тогда ты беседу с ними веди, — повертел я головой, высматривая свой ремень, который с меня кто-то снял, видимо, когда я отключился. Вот же позор… У Жеки ствол под подушкой всегда, а с меня тут чуть ли не одежду снимали, и я даже не чухнулся.
— Идет. — Голд встал с табурета, и я увидел наконец часть своей амуниции. — Ты чего?
— На пистолете моем сидит и спрашивает, в чем дело? — возмутился я. — Ты сам-то не заметил, что у тебя под задницей что-то есть?
— Тут всегда под задницей что-то есть, — равнодушно сказал Голд. — Мы живем на муравейнике.
Культистов Жека разместил в одном из домов, что стояли ближе к воротам. Пока мы туда шли, я раз двадцать ответил на приветствия людей, которые попались нам по пути, и не без радости и даже не без тщеславия заметил, что они и вправду рады меня видеть. Такие вещи как-то чуешь.
— Ты не обольщайся и не возносись особо, — посоветовал мне Голд. — Слава мирская — это страшная вещь, она одновременно и отрава, и наркотик.
— Ты о чем сейчас? — Я изобразил недоумение.
— Дурака не включай, — негромко попросил меня консильери. — У тебя прямо нимб над головой засветился и щеки раздулись так, что, того гляди, взлетишь. Еще раз советую: не возносись, это до добра не доведет.
Ничего я и не возношусь. Просто приятно осознавать себя… А кем? Наверное, лидером. Ну да, лидером. Ну не центром же Вселенной?
Жекино «под замок» было, конечно, лишь фигурой речи.
— Если бы здесь сидели люди, планирующие сбежать, то они это точно сделали бы, — заметил Голд, когда из петель, на которые когда-то и вешался пресловутый замок, был вынут металлический прут, загнутый на концах. — Надо что-то по этому поводу думать. Тюрьма за порогом — это прекрасно, но какое-то изолированное надежное помещение все-таки нужно. Например, вот для таких случаев.
Дверь скрипнула, открываясь, и Голд громко сказал:
— Выходите на свет, слуги божьи.
— Бога нет, он бросил нас, своих детей, — послышалось из полумрака помещения. — Есть наш новый повелитель, Великий Речной Зверь, и его голос на земле, верховный жрец.
— Интересное мнение, — не стал спорить Голд. — А если поподробнее рассказать нам об этом? Мы просто только прибыли, ничего про это дело не знаем.
— Это наш долг. — И на свет вышли двое.
Мужчины достаточно крепкие, одетые в некогда белые, а теперь запачкавшиеся балахоны, на груди у каждого — рисунок. Все так, как и говорил Жека.
— Верховный жрец разослал нас, своих детей, в разные уголки этого проклятого мира, — заявил тот, что выглядел постарше. — Все должны узнать, что есть только один шанс спасти себя и свою душу, — служить Великому Речному Зверю. Кто придет к нему, спасется. Кто не сделает этого, обречен.
— Это вам сам Зверь сказал? — уточнил Голд.
— Это сказал верховный жрец, — ответил тот, что помоложе. — Он уста Великого Зверя, его голос.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
