— Ублюдок!..
Он поцеловал ее. Но за поцелуй ему пришлось бороться, а он ненавидел это. Он ненавидел насилие, ему не нравилось, когда женщины нарушали правила игры, он ненавидел сопротивление. Он вел себя, нарушая все правила, которым следовал всю жизнь, и это удивляло его, несмотря на то что он ясно сознавал происходящее, он продолжал вести себя так же. В Ленни было все, чего он хотел — элегантность его матери, которую он помнил смутно, сила и жесткость, которые помогут ему победить отца. Она была из Нью-Йорка, никого не знала в Бостоне, а потому будет зависима от него в светской жизни и знакомствах с друзьями. И самым большим подарком было то, что она принадлежала Джаду Гарднеру, мужчине, которому он никогда не мог перестать завидовать.
Он продолжал борьбу, это было постыдно — пытаться поцеловать женщину, которая этого не хотела.
— Где живут твои родители?
— Я не хочу идти домой. Я не могу взглянуть родителям в глаза. Мы можем поехать в гостиницу. Можем трахаться, как ты захочешь. Тебя не интересуют ни мои родители, ни я; все, что тебя волнует — это одно мое место…
Он шлепнул ее, восхищаясь собой за то, что сделал то, чего никогда себе не позволял.
— Ты не будешь так разговаривать, понятно? Так где живут твои родители?
— Не твое собачье дело!
Он открыл дверь холла и быстро довел ее до машины, которая была припаркована за три дома. Казалось, прошла целая жизнь с тех пор, как он оставил здесь машину, чтобы пообедать с одним из партнеров. Буквально запихнув ее в машину на водительское место, чтобы она не сбежала, он подвинул ее и сел сам.
— Слушай меня. Вот что я собираюсь сказать твоим родителям: мы с тобой убежали, это было глупо, и мы теперь это понимаем, но были отчаянно влюблены и боялись, что они будут возражать, так как тебе только восемнадцать.
Ленни неожиданно затихла и смотрела на него расширившимися глазами.
— Я представляю, отчего ты не хочешь идти домой, — убегая, ты наговорила им, что тебе душно в их мещанском мирке и ты не хочешь стать такой, как они. Я прав? — Она молчала. — Я прав? — Она кивнула. — Многие одноклассники так и поступили. Тупые ослы. Ты всегда сможешь победить родителей, когда ты рядом, а что можно сделать на расстоянии?
— Я не хочу побеждать их. — Ее слова были едва слышны.
— Ты хочешь пойти домой, — сказал Феликс. Он чувствовал себя сильным и уверенным. Она кивнула и заплакала.
— Давай адрес.
— Парк, восемьсот двадцать. Он завел машину:
— Мне тридцать три года. Я никогда не был женат, и у меня не было длительных связей, и отели Сэлинджеров будут моими, когда умрет мой отец. Твои родители будут довольны. Ты даешь мне свое согласие?
Она разразилась диким смехом. И этим безумным смехом по дороге домой, рядом с всесильным молчанием Феликса, Ленни ван Гриз сделала первый шаг к тому, чтобы стать Ленни Сэлинджер.
Это был незабываемый урок того, как пользоваться властью. Феликс не рассказал родителям Ленни о Джаде, но и никогда не позволял Ленни забывать, что это он великолепно обставил возвращение Ленни в семью, которую она любила и по которой тосковала: даже в момент наивысшего пика своего бунта. И почти сразу же после совершения этого чуда он соединился с Ленни узами брака, что дало ей социальный статус, состояние и большую степень свободы.
— Ты не любишь меня, — сказала она вечером перед свадьбой.
— Ты нужна мне, — ответил он. Это было удивительным утверждением для Феликса, и Ленни знала, что он никогда не сказал бы этого, если бы мог понять, как много он раскрыл о себе этими словами. Потому что теперь она знала: не имеет значения, какое положение Феликс Сэлинджер занимает в международном бизнесе, он так и остался маленьким мальчиком, который пытается найти потерянную мать и завоевать любовь отца; и так как у него это никогда не получится, самое большое, чего он может добиться, чтобы чувствовать себя мужчиной, — это завоевать и обладать тем, чему будут завидовать другие мужчины.
Но хотя он завоевал ее и владел ею, он не был тем мужчиной, который мог бы быть близок с кем-нибудь, и поэтому у Ленни было больше свободы, чем она ожидала. И до тех пор пока она будет утолять его сексуальный голод — а он хотел только ее, — пока она будет выполнять свои официальные обязанности, до тех пор пока она будет вести себя скромно, она сможет делать то, что хочет.
Двадцать два года Ленни думала, что понимает Феликса, даже в то время, когда она испытывала благоговейный страх перед его способностью управлять и властвовать. Особенно после смерти Оуэна и разоблачения Лоры Фэрчайлд, Ленни увидела его возможности и хватку и была просто поражена, как мало она знает о нем. Но потом она сама достигла силы и влияния, которые, как она думала, будет все-таки когда-нибудь иметь. Она не была больше девятнадцатилетней девочкой, цепляющейся за романтическую мечту, но реалистичной женщиной. «Когда-то я была интересной, — думала она, — я была огненной и живой. А потом стала на редкость порядочной и скучной женой». У нее больше не было веры в себя, и единственное, что ей оставалось делать, это собрать те немногие силы и власть, на которые она была способна, во внутренних границах мира Феликса. Это она и делала. С годами она становилась ближе к Оуэну. Когда ее сестра Барбара стала невестой Томаса Дженсена, Ленни представила его Оуэну, который сделал его менеджером отелей Сэлинджеров и привез его и Барбару, а также их сына Поля в летнее поместье в Остервилле. И наконец-то Ленни нашла молодого человека, который обожал ее, давал ей любовь и приносил мир в ее душу.
Незаметно Феликс и Ленни достигли некоего равновесия. Он всегда будет всемогущим, но он не сможет контролировать ее. Он знал это, не отдавая себе в этом отчета, но никогда об этом не говорил или не позволял себе слишком много раздумывать об этом. Потому что он никогда не сможет позволить ей уйти.
— Что из вещей Оуэна ты взял на Бикон-Хилл? — спросила Ленни, допивая вино.
Феликс посмотрел на нее издали своих воспоминаний. Она сидела на другом конце стола, но казалась недосягаемой.
— Кое-что из мебели, некоторые картины, вещи, которые мне давно нравились.
— Что из мебели?
— Письменный стол, кресло. Несколько столиков. Почему тебе так хочется оставить этот дом?
— Это часть Оуэна. Он не хотел его продавать. Я уверена, что он не оставил его Лоре, если бы знал, кем она была, но он хотел сохранить его для семьи. Кроме того, нет причин продавать его. Деньги нам не нужны, а он мне нравится. Зачем тебе нужен стол Оуэна? Феликс резко отодвинул свой стул:
— Ты купила его для него. Я думаю, он так и должен остаться принадлежащим главе компании. Это может положить начало традиции.
