Последнюю фразу он произнес без смеха, вполне серьезно. Даже слишком серьезно. Замолчал, уставившись в экран, потом добавил негромко:
– Только потом и на них нашлась управа. Ребята говорили, кто-то им на хвост наступил. И крепко наступил. Пропали напрочь. А бомжи опять в колодцы вернулись.
Глава 10
Cтарая любовь не ржавеет
9 ноября 2002 года, Дайтона-Бич, США
Громкий рев динамиков раздражал Оксану. Но дурацкая, рваная мелодия напоминала что-то хорошее, что-то связанное с домом, с беззаботной счастливой жизнью… Точно! Старая, невесть откуда взявшаяся магнитофонная бобина, которую принес еще молодой курсантик Сашка Кудасов.
Румба, закройте двери,Румба, тушите свет,Румба, снимайте платья,Румба, тут лишних нет!
Тогда родителей не было дома, они выпили шампанского, бесились, прыгая босиком на толстом ковре и выделывая немыслимые па… Кажется, тогда Сашка и предложил ей пожениться. А потом все пошло под откос…
– Сделай тише! – крикнула она. – Сайленс!
И тихо добавила:
– Придурок…
Мигель убавил звук, но продолжил свой дикарский танец. Его внушительный член болтался при этом, как дубинка, которую носят полицейские в штатском.
Нет, это совсем другая музыка. Пуэрториканская. Не с чем сравнивать.
Мигель ее тоже раздражал. Одно слово – придурок. Но полезный придурок. Он приходил каждый день, несмотря на запреты. Приносил пиццу, гамбургеры, хот-доги, кока-колу, иногда – дешевое вино. К тому же он поставил на место карниз в ее спальне и еще заделал треклятую щель в потолке, из-за которой и начался весь этот сыр-бор с ремонтом. Собственно, сейчас он был единственным близким ей человеком в этом враждебном мире. И она сдерживала раздражение. А когда они занимались любовью, то раздражение вообще исчезало. Но потом появлялось опять. Потому что он был дикарем. Грубым, необразованным, невоспитанным. Но он был ее единственной опорой.
Утром приезжали Пако и Сезар – его бывшие дружки по бригаде. Нечесаные, немытые, в мятых джинсах и расстегнутых до пупа рубахах, они были настроены решительно.
– Мы работать пять дней. Ты должна нам двести долларов!
– За что двести долларов? Вы ничего не сделали, – попыталась возразить Оксана, но угрюмый Пако погрозил ей грязным пальцем.
– Мы много делать. Ты нас прогнала и не заплатила. Отдай наши деньги, а то будет хуже!
– Вот как? – сверкнула глазами Оксана. – Я сейчас позвоню в полицию!
Сезар оскалился и подергал пиратскую серьгу в ухе.
– При чем здесь полиция? Мы только хотим получить свои деньги. Мы видели, как ты себя ведешь…
Он показал на разбитый «Лексус».
– Женщина не должна напиваться, скандалить и делать то, что ты делаешь! И ты нас обманула. Это мы можем пожаловаться в полицию!
– Ах вы… Ах вы…
Слова «грязные пуэрты» зацепились за ее ровные зубки в последний момент и, к счастью, не вылетели наружу. Джессика объясняла, что расизм считается здесь серьезным преступлением, за оскорбление на расовой почве можно угодить в тюрьму. Но возмущение распирало ее и требовало выхода.
– Что ж, пожалуйтесь, – с трудом сохраняя видимость спокойствия, сказала Оксана. – У меня есть вид на жительство и свой дом. А у вас? Где справка службы иммиграции? Где лицензия на работу? Идите, идите в полицию!
Пако наклонился вперед, презрительно выпятив нижнюю губу.
– У нас ничего нет. Мы нелегалы, которым нужно кормить себя и своих близких. Но справедливость важнее справок. И если твой дом сгорит, ты это поймешь. Мы приедем вечером, и будет лучше, если ты отдашь нам двести долларов!
Он развернулся и пнул ногой пустое ведро, так что оно со звоном покатилось по дорожке. Нарочито раскачиваясь, чтобы изобразить уверенность и силу, пуэрты направились к калитке.
Оксана села на крыльцо, закрыла лицо руками и заплакала. Вокруг сгустился беспросветный мрак безысходности. Она сомневалась, что полиция ее поддержит. Особенно после недавних выходок в казино. Теперь репутация изрядно подмочена, многие соседи вообще перестали здороваться. Проклятые лицемеры, ханжеская страна! А эти обезьяны чувствуют себя, как рыбы в воде… Вон как вели себя: грубо, угрожающе, по-дикарски. И что же ей делать?
Но тут во мраке блеснул яркий луч надежды. Мигель! Он такой же, как они! Хорошо, что у нее есть свой, прирученный дикарь!
Оксана с нетерпением ждала Мигеля и, дождавшись, радостно бросилась ему на грудь, отчаянно лопоча и путая английские, русские и испанские слова. Но он все прекрасно понял, успокаивающе похлопал ее по попке и улыбнулся, обнажив хищный оскал белых зубов.
– Не бойся. Я твой мужчина. Никто не смеет обижать тебя. Кстати, этот черный ублюдок, Николас, тебе больше не досаждает?
– Нет, – покачала головой Оксана. – Я его даже не вижу. По-моему, он куда-то уехал…
Мигель с мрачным удовлетворением кивнул, и улыбка его приобрела нехороший оттенок.
– А что твоя соседка? Эта, как ее… Джессика? Она все еще требует от тебя триста двадцать долларов?
Оксана вздохнула.
В субботу она, будто невзначай, зашла к соседям. Хотя здесь такое и не очень принято, но в расцвет их дружбы Джессика приняла русские обычаи и сама частенько забегала в гости. Сейчас Оксана чувствовала свою вину и пыталась ее загладить.
Соседи собирались обедать, на блюде аппетитно дымилась жареная курица, и опять-таки, вопреки местным правилам, они не усадили нежданную гостью в холле у телевизора, а поставили к столу лишний стул. Оксана восприняла это как хороший знак, хотя Джессика держалась довольно напряженно и без обычной сердечности.
Когда они сели за стол, Джон с торжественным видом подошел к телевизору и выключил его – Оксане даже стало не по себе, потому что телевизор тарахтел у них с утра до вечера, если не в одной комнате, так в другой… и тут вдруг такая тишина, словно в уши попала вода. Потом супруги стали громко молиться. Оксана не ожидала этого – когда они с Джессикой лопали пироги и печенье, то соседка вполне обходилась без молитв… Сейчас молитва выглядела демонстративно, как некий урок… Не зная, как повести себя в этой ситуации, она просто уткнулась в тарелку. Потом Джон взглянул на часы, опять включил телевизор и уставился в экран, за время трапезы никто не произнес ни слова. Оксане кусок не лез в горло, она чувствовала, что между ней и хозяевами существует невидимая, тонкая и холодная пленка.
После обеда Джон с Джессикой собрались играть в бадминтон на заднем дворе, Оксана неловко распрощалась, и Джессика прошла ее проводить. А возле калитки сказала:
– Послушай, Кси, тебе не трудно будет отдать мне три сотни на следующей неделе? Скажем, в среду? Джон следит за расходами, и он обратил внимание на лишние траты… «Болинджер» семейным бюджетом не предусмотрен… Так что… А двадцатку можешь отдать потом, когда тебе будет удобно…
– Да-да, конечно, – пробормотала Оксана. – Я все тебе отдам, и двадцатку тоже, не волнуйся… Большое спасибо за обед!
Оксана вздохнула еще раз.
– Требует. До среды я должна отдать долг…
Мигель погладил ее по голове.
– Я принесу деньги, не волнуйся…
Оксана с благодарностью обняла его и принялась целовать щеки, губы, глаза. Ее сердце переполняла благодарность. Все-таки Мигель – верный друг! Впервые она почувствовала к нему уважение и поняла, что была несправедливой – он вовсе не придурок. Это Джессика со своим Джоном придурки! И все остальные тоже…
Поздно вечером Оксана, обнаженная, расслабленно лежала на кровати. Мигель сидел у нее в ногах и обсасывал каждый пальчик, будто играл на любовной флейте какую-то сложную, одному ему известную мелодию.
– Приятно, – прикрыв глаза, тихо повторяла Оксана. – Приятно…
Она говорила по-русски, но он ее понимал. Идиллия могла длиться вечно. Но вдруг с улицы донесся звук плохо отрегулированного мотора и перед легкими решетчатыми воротами остановился потрепанный «Форд» пикап, бесцеремонно уткнувшись лучами дальнего света в не защищенные решетками окна. Комната наполнилась резкими тревожными тенями, сразу приобретя какой-то неуютный, казенный вид. Идиллия нарушилась столь же грубо, сколь и бесцеремонно.
Оксана встала с постели, подошла к окну, задернула шторы. Сегодня теплая ночь, не душная, а именно теплая – в самый раз, чтобы крутить любовь с красивым смуглым парнишкой и ни о чем не думать. Но скрытая угроза медленно и неотвратимо просачивалась в комнату картонного домика, требуя каких-то решительных действий. Она осторожно выглянула в узкую щелку: свет фар подмигнул ей и погас и загорелся снова. В салоне играла музыка, кто-то громко переговаривался в кузове пикапа, смеялся, но наружу никто не выходил.
– Это они, – зачем-то сказала она, хотя и так все было ясно.
В темноте за ее узкой спиной послышался скрип кровати, торопливый шорох одежды – Мигель натягивал джинсы на свои голые чресла, еще не остывшие от долгой и приятной работы.
