ее нашел, она лежала на полу в ванной комнате, холодная, как кафель, в букете рассыпанных роз. Я думал, что купил эти розы в память о матери — Тесс любила в спальне бордовый цвет… А оказалось, для сестры.
— Что? О, нет!
— Виктория оставила на руке послание: «Прости», вот только кому? Как думаешь, какую дозу нейролептиков она приняла, чтобы я никогда не узнал ответ на этот вопрос?
Я в изумлении мотаю головой, отказываясь верить, что Вик могла с собой такое сделать, и Картер отвечает сам:
— Весь чертов курс!
— Но почему?
— Он переспал с ней. Николас. Наплел, что она ему нравится, а потом признался, что использовал ее, желая отомстить мне. Знаешь, сколько моей матери понадобилось времени, чтобы умереть? Каких-то гребаных двадцать минут! Двадцать минут, Холт, и Терезы Райт не стало! Он знал, что Вик потеряла брата и мать. Знал, но его это не остановило. Так почему твои слова должны остановить меня?
— То, что ты говоришь, Картер, ужасно, но я не могу отвечать за Николаса!
— А что ты можешь, маленький перелетный Трескунок? Дать надежду, а потом ее забрать?
Он смотрит мне прямо в глаза, и его слова звучат, как обвинение. Несправедливое, поэтому от него так больно.
— Я никогда тебя не обманывала. Ты не имел права называть меня лживой!
— Заткнись, Холт, я тебе не верю! Ты не знаешь, как это — потерять их всех?! Алекса, мать… Вики! Это как будто жизнь стирает тебя ластиком, по живому отрывая части тела. Ты никто! Ты никому не нужен! Калека, у которого рвут душу! А потом появляешься ты со своей жалостью… Я не другой, Холт, я такой же ублюдок, как твой брат! И если Вики умрет, он сдохнет первым!
Он наступает на меня, весь в царапинах и крови, и на этот раз слезы сами льются из глаз.
— Пожалуйста… Картер!
Но гнев, который кипит в Райте, сделал его бесчувственным.
Он втаскивает меня на второй этаж, в мою спальню и, отпустив одну руку, обхватывает пальцами ворот платья. Резко рвет его на моей груди, заставляя вскрикнуть. Разрывает сильнее вместе с бельем.
— Нет! — моя рука взлетает, и я хлестко бью его по щеке. Но тут же падаю спиной на кровать под силой крепких рук, а он нависает сверху. — Не смей, Картер! — изумленно выкрикиваю. — Ты с ума сошел!
Да, он сошел с ума, не иначе, потому что совершенно не реагирует на мои пощечины и удары, которые я обрушиваю на его лицо и плечи. Стягивает с меня колготки, расстегивая свой ремень. Прижимает собой к постели и, как последнее чудовище, вклинивает колено между голых ног…
— Сволочь! Будь ты проклят, Райт! — я реву, наконец-то поверив в реальность происходящего. Закрыв глаза, отворачиваюсь к стене, бессильно впившись ему в плечи.
Не хочу на него смотреть. Не могу!
Он подминает меня под себя и застывает. Крепко обняв за спину, тяжело дышит у виска, сжав пальцы высоко на бедре.
Я громко всхлипываю, чувствуя жар его тела, не в силах терпеть эту паузу:
— Ненавижу вас, слышишь?! Обоих ненавижу! Ты такой же, как Ник! Ну, давай, отомсти ему и оставь меня в покое. Чего же ты ждешь, Райт? Все равно это случится, так какая разница с ним или с тобой!
Он спрашивает не сразу, и голос звучит глухо.
— О чем ты говоришь? Он твой брат…
— Сводный! — я поворачиваю голову и встречаюсь с синим взглядом, блестящим очень близко у моего лица. — Ты разве не догадался, почему он меня терпеть не может? Так не может, что я два года закрываюсь от него в своей комнате на ключ и прячу синяки! Так какая разница, кто из вас их на мне оставит, если это одинаково больно! Ненавижу вас обоих! Будьте вы прокляты!
Картер разжимает ладонь, но не убирает ее с моего бедра. Склоняет голову и прижимается лбом к моему виску, обжигая прерывистым дыханием — по-прежнему злым и шумным. Не отпускает от себя и мои всхлипы бьются о его грудь вместе с отчаянием.
— Да, будь я проклят, Холт, если хотел этого. Будь проклята ты, что не моя. Я не хочу видеть тебя, но не могу забыть. Не могу взять сейчас, и не могу отпустить… Мне кажется, что как только я останусь один, я услышу «Вики больше нет». Меня больше нет. Ты бы хотела, Трескунок, чтобы меня не стало? Чтобы я исчез так же, как исчез Алекс?
Картер пугает так, что дрожит каждый нерв и холодеет душа. Своим царапающим слух тихим голосом. Жадным дыханием, которое спускается на шею.
Он не играет, он говорит всерьез, и хаос в доме Марка тому доказательство. Он не касается меня губами, но обжигает близостью себя настоящего — ледяного мальчишки с темной стороны луны. Который, оставшись один, и сам не знает собственной силы…
Я молчу, и Картер отвечает сам:
— Я знаю ответ. И будь ты проклята, Холт! Потому что я не смогу остановиться даже зная, что ты меня ненавидишь. Больше нет!
Он находит мою руку и опускает ее вниз. Прижимает к своему животу, направляя под расстегнутый пояс брюк. Опускает к паху и накрывает своей ладонью, заставляя его обхватить. С тихим стоном выдыхает ругательство, вжимаясь в меня бедрами, когда я касаюсь его там.
— Нет!
— Лучше сделай это, Лена, мы зашли слишком далеко! Я разберусь с Николасом, а тебе придется разобраться со мной.
Не знаю, с чем я могу разобраться. Сейчас я едва ли понимаю, что делаю. Он упирается в меня лбом и начинает движения. Резче, еще резче. Толкается в мою руку, сжав губы, пока все не заканчивается длинным, шумным выдохом и тяжестью тела Картера на моей груди.
Он отпускает меня и рывком встает. Застегивает джинсы, не глядя в глаза. Сквозь пелену слез он кажется размытым. Таким же неясным, как наше завтра.
— Я… я ненавижу тебя, Райт.
— Знаю.
— Никогда не прощу! Убирайся, слышишь! Уходи…
— Ты не ответила.
— Да! Я хочу, чтобы тебя не стало!
Вот теперь он на меня смотрит. Резко отвернувшись, выходит в дверь, оставив одну. Через несколько мгновений я слышу внизу новый грохот — белые итальянские шкафы Марка с дорогой посудой рушатся, как подкошенные. Шелестят осколками по паркету из розовой акации, а когда шум стихает, тишину царапает голос…
Райт что-то обещает Николасу, но что — я не хочу знать. Мне хочется повернуться набок, уткнуться носом в подушку и реветь. Смыть все слезами и забыть, если
