Всю жизнь он, подобно своему герою — врачу, поклявшемуся лечить всех без разбора, — пытался быть ни за кого. Пытался прятаться в одиночестве рабочего кабинета или дачного огорода. Отягощенный интеллигентским, во многом надуманным, комплексом вины перед народом, хотел быть признанным всеми — или не замечаемым всеми, — что с точки зрения истинного художника приблизительно одно и то же. Однако над схваткой встать не позволило время, и Пастернак тяжелейшим образом переживал самоубийство Маяковского, гибель Мандельштама, страшную кончину Цветаевой. За судьбу Цветаевой, с которой у него был эпистолярный, платонический, но настоящий любовный роман, чувствовал прямую вину. Виной ощущал само свое существование — жив, на свободе, относительно благополучен.
«Доктор Живаго» — его литературная, вернее сказать, общественно-политическая судьба — стал персональной пастернаковской голгофой, путь на которую он сознательно проложил сам, пройдя все коллизии — искушения над бездной, моление о чаше, предательство друзей, преданность жен-мироносиц, и так вплоть до нобелевской казни и посмертного триумфального воскресения.
В книге «Стихи Юрия Живаго» даны отдельным приложением в конце романа. В фильме Арабов и Прошкин разбросали стихотворные строчки по сюжету — и тождественность Пастернака и Живаго предстает со всей откровенностью. И это подчеркивание кажется правильным и естественным для всех участников российской истории ХХ века — читателей Бориса Пастернака и пациентов Юрия Живаго.
2006Тарас Бульба в XXI веке
Владимир Бортко приступил к съемкам телесериала по гоголевской повести «Тарас Бульба». Задача исключительной сложности. Бортко знает, как обходиться с русской классикой, доказав это блестяще в «Собачьем сердце», подтвердив в добротном «Идиоте», несколько, правда, пошатнув свою репутацию в «Мастере и Маргарите». В последнем случае дело, не исключено, в принципиальной непереводимости в картинку «серьезной» фантастики. Одно дело — описать летящую на помеле Маргариту словами, другое — показать: неизбежно получится гибрид «Ночного дозора» с мультфильмом. Условно «реалистические» сцены в бортковском «Мастере» — куда лучше.
Но «Тарас Бульба» — книга особая. Это, пожалуй, единственный в русской словесности образец высококлассного изображения положительного героя. Не отвлеченного и до смешного недостижимого, как тот же князь Мышкин, а живого примера для подражания.
Таким его писал Гоголь. В продолжении «Мертвых душ» он собирался изобразить идеального «русского богатыря» и даже дал такое обещание в первом томе. Но не получилось. Тарас стал некоей репетицией, предтечей этого несостоявшегося героя.
«Тарас Бульба» — эпос, и герои его наделены качествами эпических персонажей. То есть к ним неприменимы мерки ни художественного реализма, ни обыденной жизни. Если они творят зверства, то, во-первых, потому, что былинные богатыри всегда расчищают путь добру и справедливости, не очень-то оглядываясь на препятствия, а просто сметая их. А во-вторых, они к тому же — и тут Гоголь от эпического жанра отступил — вооружены передовой идеологией. А именно: русской верой.
У Гоголя сам Иисус Христос сажает рядом с собой погибшего в бою Кукубенко — того самого, который только что «иссек в капусту» другого христианина, правда католика. В рай попадают и бандит Балабан, и вор Мосий Шило. Все они искупили свои прегрешения борьбой за правое дело, которое называется не христианство, не православие даже, а патриотизм.
«Нет, братцы, так любить, как русская душа… Нет, так любить никто не может!» Это предвидение, почти слово в слово, блоковских «Скифов»: «Да, так любить, как любит наша кровь, никто из вас давно не любит!»
Куда уж такой социальный заказ поставить поляку Ежи Гофману, а такого Тараса сыграть французу Жерару Депардье. Они вроде собирались, и, может, даже смогли бы один поставить, другой сыграть, но — кино, а не социальный заказ. А только такое может прозвучать громко в нынешней России, ищущей национальную идею — и по приказу сверху, и по велению души снизу. Это очень убедительно показал «Остров», ответивший на оба таких призыва. И трудно найти более подходящий материал для освежения темы патриотизма, чем гоголевская повесть.
С евреями вот только сложность. Антисемитизм Гоголя в «Тарасе Бульбе» достигает биологических вершин. Янкель, носитель западного рационализма, которому противопоставлена широкая русская душа, выводится за пределы рода человеческого и даже дальше. Он, похоже, еще относится к позвоночным, но уже вряд ли к млекопитающим: «Сделавшись в своих чулках и башмаках несколько похожим на цыпленка, отправился со своею жидовкою в что-то похожее на шкаф». Оттого-то Бульба с казаками топят евреев с хохотом.
Показать такое в XXI веке трудновато. Проще не показать. Сценарист Володарский уже сказал, надо думать, как раз об этом: «Я не стал микшировать жесткие сцены». (И политически уместно добавил: «А польскую тему даже заострил».)
Если Бортко снимает кино, а он это умеет, надо ставить всё. Если социальный заказ — тогда и кино ни при чем.
2007Бывалый — Трус — Балбес — тройка на страже
В апреле случились сразу несколько юбилеев блистательной гайдаевской тройки: Бывалого — Евгения Моргунова, Труса — Георгия Вицина, Балбеса — Юрия Никулина. 23 апреля было девяносто лет со дня рождения Вицина, 27-го — исполнилось бы восемьдесят Моргунову. И главное: сорок лет назад, в апреле 1967 года, вышел их звездный фильм — «Кавказская пленница».
Гайдай был человек нечетный: так называют людей самостоятельных, неудобных, своевольных. Буквально — тоже. Его лучшие фильмы сняты: «Пес Барбос и необычный кросс» — в 61-м, «Деловые люди» — в 63-м, «Операция «Ы» — в 65-м, «Кавказская пленница» — в 67-м, «Бриллиантовая рука» — в 69-м, «12 стульев» — в 71-м, «Иван Васильевич меняет профессию» — в 73-м.
Но Гайдай был человек нечетный и по сути: с трудом вписываясь, скорее проталкиваясь в тесный окружающий обиход жизни и искусства, он зато чисто, красиво и уверенно вписался в свое будущее, нынешнее настоящее. Сколько интеллектуальных и якобы интеллектуальных кинокомедий с намеком и пресловутой фигой в кармане, которыми принято было восхищаться, ушли неизвестно куда. Комедии Гайдая живы безусловно.
Достоевский писал о том, что именно смех — вернейшая проба души. Правильно, если свобода начинается со смеха.
Гайдаевские фильмы появились на экране, когда в стране впервые приоткрылось многое из того, что потом открылось настежь через четверть века. Рефлекторная свобода той оттепели запечатлелась во многом: молодежной прозе, театре на Таганке, интимной лирике, и отчетливо — в комедиях Гайдая, где возникло то, чего прежде не видали: пластика свободного человека. Ею обладали Шурик, экранные герои О. Генри, бестолковые охламоны всех эпох, пес Барбос.
И главное — Бывалый — Трус — Балбес. Замечательно точно и тонко им были даны говорящие имена, обозначающие те качества, без которых нет и быть не может достойного человека.
Похоже, это — наряду с вызывающе свободной эксцентрикой и выдающимися актерскими дарованиями всех троих — обеспечило тройке столь долгую жизнь.
Имена и качества — многослойные, по глубине своей сказочные, фольклорные. Ничего социального: не перовская «Тройка» с ободранной бочкой. И не поэтическая гоголевская птица. А та, былинная васнецовская, стоящая на страже границ русского сознания. Она и стоит, чуть изменившись в лице. Нормальный ход времени, трансформация образов под стать преображающейся жизни.
По шутовским законам комедии это были имена-перевертыши, что никого, разумеется, не сбивало с толку. Понятно, что вечно садящийся в лужу Бывалый — олицетворение честной незащищенности: неизбежный удел личности в социуме. Что Балбес — воплощенный здравый смысл. Что Трус — мужество и стойкость, не подвластные ни обществу, ни государству.
С этих троих можно было делать жизнь нагляднее и убедительнее, чем с предписанных образцов. Их слова и фразы расходились квантами житейской мудрости не хуже цитат из Ильфа и Петрова. Если вдуматься, реплика из «Кавказской пленницы» — «Жить хорошо, а хорошо жить еще лучше» — стала ключевой для народа огромной страны: именно эта внятная философия увела от туманного лозунга к повседневной заботе, вывела из жизни в идеологии к жизни просто.
2007Над Тисой
Старшее поколение поймет волнение человека, вышедшего на берег Тисы. Сливаясь чуть севернее Рахова, Белая Тиса и Черная Тиса образуют реку, некогда самую знаменитую в СССР. Прежде чем впасть в Дунай, Тиса шла по советско-румынской, потом по советско-венгерской границе. Там несли службу пограничники — с конца войны вплоть до 60-х главные герои литературы и кино, пока их не потеснили физики-лирики. Детство — в обложке малого формата с косой надписью «Библиотечка военных приключений». Джек Лондон казался интересней, но этих было много — и повсюду. Помойная память удержала названия: «Кукла госпожи Барк», «Когда играют дельфины», «Бумеранг не возвращается»… Кто такая госпожа Барк, не припоминаю, но отчетливо помню шпионскую собаку, которой в глаз вставили фотоаппарат, чтобы снимать режимные объекты.
