пропал.
– Конечно, арестовали.
– Ты ведь не думаешь, что он действительно это сделал?
Рейчел пожала плечами, как будто это не имело значения. И я поняла, что для нее это действительно неважно.
– Возможно, – произнесла она, разрезая один из нектаринов; сок стекал к основанию ее большого пальца красными и желтыми каплями. – Разве ты не голодна?
Она передала мне ломтик, и я взяла его. Рейчел облизала пальцы.
– Ешь. Это вкусно.
Я положила дольку фрукта в рот, ощущая его сладость и тепло. Это напомнило мне о доме – о поздних летних плодах, которые падали с деревьев вокруг Уолла-Уолла, пока воздух не наполнялся запахом перебродившего варенья, смешиваясь с сухими запахами полевых трав. На меня нахлынула ностальгия, нежданно-негаданно.
– Тебе не стоит беспокоиться о Лео, – произнесла Рейчел, прерывая мою задумчивость. – Сам Лео редко беспокоится о себе.
– Я ничего не могу с этим поделать.
Рейчел посмотрела на меня.
– Ты это перерастешь, – предрекла она, макая кусок хлеба в стеклянную банку с террином, чтобы извлечь то, что осталось. – Вообще-то я думала, что ты уже переросла.
Затем вытерла руки и достала из сумки маленький сверток, аккуратно перевязанный желто-белой бечевкой.
– Это тебе, – сказала она, передавая его мне.
В моей ладони сверток казался приятным и весомым. Но подарок вряд ли был уместен, учитывая ситуацию, в которой мы были. Рейчел продолжила:
– Открой его.
Она убрала в пакет то, что осталось после нашего пикника, – косточки с бахромой нектариновой мякоти и кожуру.
Я сняла желто-белую бечевку с крафтовой бумаги и, отклеив уголок, заклеенный скотчем, извлекла на свет деревянную коробочку. Внутри коробочки лежал набор карт Таро, искусно нарисованных акварелью: шуты и колесницы, наборы Жезлов и Мечей. Сами карты оказались слегка потрепанными, по сути, ими явно много раз пользовались. Я вытащила верхнюю и потрогала ее уголок. Они были нарисованы на необработанной бумаге, что в сочетании с изображениями позволяло отнести их к восемнадцатому или девятнадцатому веку. Иллюстрации были аккуратными, выполненными в типичном оккультном стиле с нежными росчерками красок и сусального золота. На обороте по светло-голубому фону были рассыпаны розовые завитки.
– Они французские, – сообщила Рейчел, смахнув горсть крошек в траву и не глядя мне в глаза. – Вероятно, из Лиона. Начало девятнадцатого века. Может быть, тысяча восемьсот тридцатый год.
– Они великолепны.
– Это подарок тебе.
– Я не могу принять такую вещь, – сказала я, возвращая ей карты. Подобная колода стоила несколько тысяч долларов, а может, и больше.
– Можешь и должна, – возразила Рейчел, прямо взглянув на меня. – Тебе пора обзавестись собственной колодой.
Я вытащила еще несколько карт, чтобы посмотреть на их рисунки.
– Откуда они взялись? – спросила я, задержавшись на изображении Повешенного, болтающегося на одной ноге.
– Ты хочешь намекнуть, что я их украла?
– Нет, я…
– Они куплены у торговца редкими книгами в Мидтауне. Не у Стивена. Хотя не говори об этом ему, – попросила она. – И их происхождение безупречно.
Я разложила несколько карт на пледе между нами, отмечая связь между этими знаками и колодой пятнадцатого века, которая лежала у нас дома.
– Почему бы тебе не опробовать их? – предложила Рейчел, слегка пожав плечами.
Я аккуратно сложила карты в стопку и перетасовала их. Я никогда не верила в то, что можно задавать картам конкретные вопросы; это казалось верхом гордыни – знать, о чем спрашивать. Вместо этого мне нужны были ощущения, созданная ими атмосфера, впечатление, которое они производили. Я вытянула перевернутую Двойку Мечей, Пажа Кубков и Десятку Мечей. В этом раскладе оказались только Младшие Арканы. Паж Кубков – служение и инстинкт, Мечи, как всегда, особенно перевернутые, – акт рассечения пополам. Десятку Мечей я видела редко, но она означала несчастье, поражение. Карты показывали мне разрыв, расставание и уход, даже низвержение, поворот вспять. Кое-что из этого я могла понять, другие аспекты были для меня непостижимы.
– Что они говорят? – спросила Рейчел, сидя на пледе.
– Что я должна доверять своей интуиции, – тихо ответила я, убирая карты обратно в колоду.
Глава 24
Статья была почти готова к публикации. Мы обе знали, что она сделает для нашей карьеры больше, нежели летняя работа в Клойстерсе. Для меня это было больше, чем билет в аспирантуру по моему выбору, и гарантия того, что я не вернусь в Уолла-Уолла. Это также было доказательством того, что работа моего отца в качестве переводчика, долгое время остававшаяся непризнанной и незаметной, принесет значимую пользу. Возможность, которой у него, наверное, никогда не было при жизни.
Возможность. Вот что дала бы мне эта статья – возможность сказать «да» или «нет», возможность жить в Нью-Йорке, возможность практически переписать прошлое. Это был момент, определяющий карьеру, открытие, случающееся раз в поколение – такое открытие, которое редко дается молодым женщинам, особенно в начале их трудового пути. И пока мы с Рейчел возились над каждой сноской и перепроверяли каждый перевод латыни XV века, Лео сидел в тюремной камере в ожидании залога.
Накануне вечером он мне приснился. Мне снилось, что мы сидим в баре в Бронксе, где фанаты лениво опрокидывают в себя кружки пива. Там, за пивом, он прошептал через стол, что ничего из этого не делал. Что это не он совершил кражи и не он отравил Патрика.
На следующий день, когда я рассказала об этом Рейчел, она ответила:
– Я знаю его дольше, чем ты, и думаю, ты бы удивилась, узнав, на что способен Лео.
Мы сидели бок о бок за обеденным столом, послеполуденное солнце отражалось на паркете. Я двигала курсором по экрану, выполняя утомительную работу по форматированию дат и библиографической информации.
– Когда я начала работать в Клойстерсе, Лео был еще более необузданным, чем сейчас, – продолжила Рейчел, глядя в окно, где плавно колыхались из стороны в сторону кроны деревьев Центрального парка. Под ними по тротуарам бродили семьи, наслаждающиеся одним из последних выходных дней лета. – Он никогда не разговаривал с сотрудниками. Патрик упоминал, что Лео, как и тебя, наняли в срочном порядке, потому что постоянный садовник неожиданно уволился и нам нужен был хоть кто-то. Это просто чудо, что его не уволили за эти четыре года.
Я ничего не сказала, только продолжала листать страницы на экране и проверять даты.
– Если хочешь знать мое мнение, я не так уж удивлена. Он никогда не считал, что на него распространяются правила. Лео нравится верить, что он живет одновременно выше и ниже всех ожиданий общества. Он и садовником был таким же: слишком хорош для этой работы, но в то же время счастлив возиться
